Юрий Никитин.
Ингвар и Ольха
* Часть первая *
Глава 1
Ингвар, укрывшись за ореховым кустом, напряженно наблюдал
за древлянской крепостью. От земли тянуло прохладой, но на лбу
и чисто выбритой по обычаю русов голове выступали капельки
пота. Даже длинный чуб, что опускается с макушки за ухо, взмок,
будто им ловили рыбу.
Крепость, как и почти все веси этого лесного племени,
засела в излучине реки. По берегу, конечно же, огородилась от
мира глубоким рвом и двойным частоколом из толстых бревен. По
краям торчат на столбах массивные сторожевые башни. Да и туда
древляне наверняка втащили запас камней, связки стрел, мотки
запасных тетив. Река неглубока, можно перейти вброд, потому в
дно, он голову дает наотрез, уже натыканы острые колышки,
славяне всегда так делают.
Лес вокруг крепости вырублен на полверсты, если не больше.
Даже на той стороне реки голо. А кусты и траву свели начисто,
чтобы лазутчик не подполз. Нахрапом не взять, это не типичи,
что пальцев на руке не сочтут. И не ратичи, те в трех соснах
блудят. Судя по тому, как добротно поставлена охрана, воевода
здесь умелый, в боях битый, так просто взять себя не даст.
Он все еще рассматривал крепость с опушки леса, ближе не
подойти, когда неслышно подполз измазанный в раздавленной
малине Павка, лучший лазутчик его войска. Задыхаясь от
возбуждения, сообщил:
-- Через западные ворота вышли бабы. С лукошками!
-- Тебе бы только бабы, -- проворчал Ингвар. В раздражении
потеребил серьгу в левом ухе. -- Нас зачем сюда послали?
-- Да я что, -- обиделся Павка. -- Ты ж сам велел обо всем
сказывать!
Попятился, как барсук в нору, исчез в кустах так, что ни
одна ветка не дрогнула. Ну вот и на парня нагыркал зря. Воевода
не должен срывать зло на воинах. Вообще не должен распускаться
как... местный. Иначе и свои правду говорить перестанут. А про
баб подметил вовремя. С бабами бы ворваться в эту крепость! Как
ее, Искоростень, стольный град древлянских племен. Все с
лукошками, корзинками, а иные и с мешками. Малинники здесь
богатые, на версты тянутся. Ветки под тяжестью ягод до земли
гнутся. Сдуру да от жадности не захотят бросить мешки да
корзинки, тут бы их и настигнуть.
Он проследил взглядом дорогу до ворот. Нет, даже если
пустить коней вскачь, бабы успеют спрятаться за воротами. А
сверху обрушатся камни, польется кипящая смола. Да и не
проскочить с налету. Здесь на каждом шагу ямы, а где и колья
торчат. Как только свой скот не калечат.
-- Ничего не могу придумать, -- сказал он с досадой. --
Ехал бы сам, старый хрыч! Так нет же, занят! То молится, то
новую державу творит... Аж сопит от усердия.
Он отполз на брюхе, стараясь не двигать ветками. За
деревьями мирно щипали траву и листья с кустов оседланные кони.
Спешенные дружинники сидели в тени. Шоломы сняли, и чисто
выбритые головы одинаково блестели бисеринками пота. День был
жаркий, кое-кто даже снял панцыри.
Ингвар взглядом указал на коней. Воины поспешно
вскакивали, они не простое войско, а дружина, птицами взлетали
в седла. Еще не успев схватить повод, все готовы к бою. Ингвар
двумя руками одел шлем, чувствуя, как тот накалился на солнце,
дурень отрок оставил на открытом месте, поправил перевязь чтобы
рукоять двуручного меча была над левым плечом.
-- Попробуем отсечь от ворот, -- велел он. -- Не
получится, будем говорить. Ходу!
Он вскочил в седло по-скифски, как научился от князя
Олега, не коснувшись стремени, одними ногами повернул коня в
сторону ворот и послал в галоп. Деревья расступились, он
вылетел на простор. Земля бросилась под копыта и замелькала под
брюхом коня. Ингвар взмолился всем богам, чтобы конь миновал
ловушки древлян и к тому же не провалился в хомячьи норки.
Дружинники молча, как стая волков, выметнулись за
воеводой. Копыта стучали глухо, земля оказалась мягкая, словно
бы недавно раскорчеванная от леса. Ингвар с возрастающей
надеждой увидел, что бабы все еще собирают ягоды, рвут орехи на
опушке, конского топота не слышат. Вообще ни одна, беспечные
дуры, еще не повернула голову в эту сторону!
Лес был полон ягод, кусты гнулись под тяжестью ягод, те
свисали целыми гроздьями, малинник тянулся на версту, ягод
уродилось столько, что даже медведи объедали только с краю. Тем
более не забредали на сторону, что выходила на вырубленное
место.
Ольха не услышала, не увидела, но учуяла беду. Вскрикнув,
обернулась, дико глядя по сторонам. Далеко слева из леса
выплескивались вооруженные всадники. Солнце блестело на их
железном оружии. Передний был уже в сотне саженей от леса. Она
ни разу не видела русов, злых пришельцев из-за моря, но сразу
узнала по чужим доспехам, и даже догадалась, кто их ведет.
Впереди мчался самый ненавистный зверь, злой и беспощадный, к
тому же изощренный в коварстве и предательстве. Его звали
Ингвар, он был верным псом кровавого князя русов. А сам князь,
его звали Олег, уже истребил лучших князей, залил кровью земли
тернян, кривичей и твердичей.
-- Атас! -- закричала она по-скифски. -- Беда! Бегом в
крепость!
Бабы с визгом, криком, плачем, ринулись к воротам. Но в
спешке падали, путались в длинных сарафанах, роняли лукошки или
цеплялись за кусты. Ворота открылись навстречу, но лишь трое
подростков успели, остальным дорогу загородили храпящие кони.
Ингвар оттеснил баб от стен, оттуда уже полетели камни и
стрелы, звякали по вскинутым щитам. Заржала ушибленная лошадь.
Ольха не бежала, сразу поняла, что не успевает. С гордо
поднятой головой выступила вперед:
-- Что вам нужно? Разве с кем-то воюем?
Впереди на огромном черном коне сидел рус. Рус по имени
Ингвар, воевода, кровавый пес, чьим именем древляне пугали
детей. Как и все русы, огромного роста, широкий, с длинными
мускулистыми руками, бритым лицом. На нем блестела кольчуга с
коротким рукавом, на солнце играли пластины доспехов, но
мускулистые руки оставались голыми. Из-за плеча на Ольху
смотрела рукоять самого исполинского меча, какой только видела.
Рус снял шолом, и у Ольхи глаза расширились от удивления.
Голова ее врага выбрита до блеска, только с макушки свисает
длинный черный клок волос. Подбородок тоже выбрит до синевы. А
в левом ухе блестит золотая серьга с крупным красным камнем!
Она не могла оторвать зачарованного взгляда от его лица.
Оно было узкое, как лезвие боевого топора. Близко посаженные
глаза удивительно синие, холодные, как лед. Ольхе показалось,
что она смотрит не в лицо врага, а в зимнее морозное небо. Эти
необычные глаза злобно глядят из-под выступающих надбровных
дуг. Нос длинный, с хищно раздувающими ноздрями. Под чистой от
бороды и усов кожей играют мышцы. Ольха зачарованно увидела,
как изнутри проступают и пропадают рифленые, как боевые
кастеты, желваки.
Безволосыми знала только лица подростков, мягкие и
округлые, теперь завороженно смотрела на мужское лицо,
настоящее мужское -- жесткое, хищное, с узко посаженными
глазами, надменно выдвинутой вперед нижней челюстью. Подбородок
раздвоен, из-за чего кажется еще шире, тяжелее.
Все еще не веря глазам, она перевела взор на всадников. У
всех подбородки бесстыдно голые, как у женщин. Даже усы сбриты
начисто. Но рукояти мечей торчат из-за плеча, не помещаются на
поясе, как носят древляне. Людей с такими длинными мечами язык
не поворачивается назвать слабыми или женственными, но все-таки
-- какой позор... оголить лицо!
Рус на черном коне весело оскалил зубы:
-- Моего коня зовут Ракшан, а меня, если это кого-то
интересует, Ингвар. Я -- воевода великого князя киевского
Олега. Мы не напали на вас, откуда такое взяли? Просто шуткуем.
Он говорил на полянском наречии, близком к древлянскому,
но в его сильном голосе слышалось, что больше привык к другому
языку. Ольха ощутила, что этот привкус чужого языка и
заставляет вслушиваться особо внимательно.
Она вскинула брови:
-- Уже великого?
-- Не похоже? -- ответил вопросом на вопрос воевода русов.
-- Он соединил уже два десятка племен в единое... гм...
Впрочем, об этом я поговорю в крепости с хозяевами, милашка.
За его спиной кто-то из русов присвистнул. Ингвар поймал
себя на том, что все еще не может отвести глаза от девушки. За
все годы не встречал еще такую гордую красоту. Словно сама
богиня лесов сошла на землю... нет, эта даже ярче,
блистательнее. Светлые волосы крупными волнами падают на плечи,
глаза серые, блистающие гневом. Ровная спина, из-за чего ее
высокая грудь едва не прорывает тонкую ткань. Розовые пухлые
губы, гордо очерченные высокие скулы, но глаза, глаза...
Ингвар вздрогнул, заставил себя отвести взор от колдовских
глаз. Его прозвали кровавым псом великого князя, а кровавые псы
войны не засматриваются на хорошеньких простолюдинок.
-- Если тебя допустят к князю, -- сказал он строго, -- или
кто там у вас правит, можешь послушать. А сейчас беги и
передай, что мы прибыли с миром.
Она бросила быстрый взгляд на их мечи:
-- Это называется с миром?
-- Быстро, -- велел Ингвар, -- а то уши надеру.
По его знаку всадники подали коней в стороны. Перепуганные
бабы с визгом и плачем, еще не веря в спасение, как овцы,
ринулись в ворота. Гордая сероглазка с прямой спиной шла ровным
шагом. В ней чувствовалось напряжение, но даже ке косилась на
грозного воеводу, чей огромный конь бухал по земле тяжелыми
копытами, едва не наступая ей на ноги.
Ворота оставались открыты. Двое вооруженных древлян,
крепких, как молодые дубки, с льняными волосами до плечей,
бородатые, бросили на грозного воеводу озабоченные взгляды, тут
же перевели взоры на девушку. Ингвар тоже знал, что его именем
в славянских племенах пугают детей, но будучи подозрительным,
как и великий князь, почему-то подумал, что дурни скорее
беспокоятся за эту сероглазую, чем страшатся его могучей
дружины.
Они въехали во двор, широкий, вымощенный бревнами. Ворота
за их спинами медленно затворились. Гридни неторопливо заложили
в петли засовы. Ингвар видел, но лишь скривил губы в
презрительной усмешке. С ним сильнейшая часть дружины. Самое
трудное проникнуть внутрь крепости, а здесь уже его люди знают,
что делать. Да и ворота сумеют открыть для остального войска.
Эти двое увальней... ну, пусть не увальней, им не помеха.
Подумать только, воины в полотняных рубахах! А на ногах это
страннейшее из всего, что только видел -- обувь, сплетенная из
лыка! Лыко -- это мягкая подкладка коры с дерева... Вот уж
поистине древляне.
По двору ходили толстые куры, греблись в мусоре. Толстая,
как бочка, свинья лежала в тени, а поросята суетливо пытались
подрыть венец крыльца. За оградой с гоготом шествовали гуси,
дородные и важные, как бояре, переваливались с боку на бок,
влажно шлепали по земле красными перепонками.
Слева от стремени проплыло, окруженное оградкой не выше
колена, малое требище: широкий жертвенный камень с канавкой для
стока крови, гладкий колышек среди камней помельче, но не
заостренный, а с гладко отполированной головкой. Вокруг него
застыла коричневая корка. Конь спугнул стаю крупных зеленых
мух, те взвились со злобным жужжанием. Ингвар ощутил вражду и
гадливость. Вокруг требища торчал заборчик, на оструганных
досках были вырезаны лики древлянских, судя по всему, богов.
Впереди вырастал добротный терем -- с наличниками,
коньками, узорными цветами на ставнях, но Ингвар сразу оценил
его и как умело сделанный замок с узкими бойницами, крепкими
