ты не убивайся уж так... Эх, ты как хошь, а я все-таки покажу
тебе своего страшилку!
Ольха взорвалась от ярости и унижения:
-- Если ты... если осмелишься... если только начнешь
спускать портки, то я... я тебя разорву!
Челюсть Павки отвисла. Выпученными глазами смотрел на
древлянскую княгиню, потом вдруг его румяное лицо залила густая
краска. Он пролепетал смущенно:
-- Боги... Что ты подумала?
Ольха сама растерялась, очень уж у руса вид был необычный.
Павка торопливо шарил в карманах портков, суетился,
приговаривал что-то негодующе, наконец, выудил нечто зеленое,
как молодая лягушка, бросил ей, будто боялся даже прикоснуться
к ее руке.
В ее ладонях оказалась вырезанная из камня фигурка. Ольха
не могла удержаться от улыбки. Зеленый камень, невиданный в ее
краях, позволил передать мельчайшие морщинки, а резал страшилку
волхв-умелец долго и любовно. Человек это был или мелкий бог,
но был он настолько ужасен, с такой широкой пастью, где можно
пересчитать все зубы, достаточно острые. Ольха щупала пальцем,
что она ощутила отвращение, восторг и жалость одновременно.
-- Кто это? -- спросила она с неловкостью, не поднимая
глаз.
Павка тоже не смотрел ей в лицо, все еще смущенный, а
голос был нарочито небрежным:
-- Мы его кличем Страшилкой. Откуда-то из дальних стран
завезли в Царьград. Ну, а ромеев пограбили всласть, когда
ходили мы походами в далекие края, у берега Эвксинского бросали
якоря... Может, это ихний бог, а может, кто соседа изобразил.
-- Соседа? -- Ну, таким он его видит.
Ольха повертела так и эдак, любовалась редкой работой.
Резал из камня великий умелец, на лике маленького страшилки
видны как морщинки, так и остроконечные волчьи уши, короткие
рожки, а из ощеренной пасти торчат четыре клыка. Остальные зубы
человечьи, их можно пересчитать. Даже на крохотных лапках
различимы коготки, а мелкие насечки так искусно изображают
густую шерсть, что Ольха почти чувствовала ее под пальцами.
Никогда ничего подобного не видела. Понятно, подумала внезапно
со щемящем чувством потери, из дерева, пусть самого крепкого,
такое чудо и не сотворить, не вырезать!
Павку позвали, он сунул страшилку в карман, подмигнул и
вернулся к друзьям. Ольха нетерпеливо дожидалась, когда он
наклонится над углями. Наконец, все трое с веселыми возгласами
принялись разрывать последнего дулебского гуся, а она неслышно
отступила за дерево, попятилась, скользнула за кусты. Она
видела вершинки старых деревьев и, собрав все силы, бросилась к
ним.
Тут же со стороны дороги донесся победный стук множества
копыт, ржанье. Кто-то пел звонким молодым голосом. Прежде чем
проскользнуть между огромными стволами, она успела увидеть
скачущих коней. Впереди мчался на вороном жеребце Ингвар,
собранный, как зверь перед прыжком. Ольха видела как он в
нетерпении наклонился вперед, будто готовился схватить ее в
свои хищные лапы.
-- Умойся, -- прошипела она злобно.
Стена деревьев осталась за спиной, дальше распахнулось
небольшое пространство, а потом -- чутье не подвело! --
навстречу мчались завалы, валежины, выворотки. Она неслась, как
молодой олень, перепрыгивала ямы и пни, издали чуяла трухлявые
валежины, на которые становиться опасно, подныривала под
зависшие на ветках гигантские стволы, где не протиснуться
всаднику, и бежала, бежала, бежала...
Ингвар увидел, как впереди на дорогу выбежал Павка. Двое
дулебов лежали у обочины, третьего бросили прямо поперек тропы.
Конь прошел по краю, Ингвар пригнулся, над головой пронеслась
толстая ветка, с ободранной корой. Явно Павка отсюда рубил или
метал, он любит такие места.
-- Ингвар! -- крикнул Павка весело. -- Их было всего трое!
-- Ну и что?
-- Даже погреться не успели!
-- Где пленница?
Павка посерьезнел:
-- Княгиня? Горюет. Только возрадовалась свободе... и тут
ты -- хыщник.
-- Веди, -- велел Ингвар.
Не покидая седла, он повернул коня, выехал на полянку.
Боян и Окунь помахали ему от костра гусиными лапами, но Ингвар,
не замечая их, шарил взглядом по поляне. Только одно дерево
посреди поляны, раскидистый дуб, ветви чуть ли не до земли.
Дупло с кулак размером.
Он обернулся к Павке, у того вдруг стало серое лицо. И по
мере того, как Ингвар, раздуваясь от гнева, смотрел на Павку,
тот из серого стал желтым, как мертвец, а потом и вовсе
побелел. В два прыжка оказался у дуба, дважды обежал, зачем-то
заглянул в дупло и даже под вылезшие из земли корни.
Ингвар развернулся в седле с такой скоростью, будто
поскользнулся на льду:
-- Искать! Эти вороны. Ящер их забери, ее потеряли!
Дружинники, ничего не спрашивая, в диком галопе пустили
коней в разные стороны. Павка тоже со всех ног понесся к своему
коню. Боян и Окунь, выронив остатки гуся, бросились через
поляну.
Ингвар ощутил как мир померк, по всему телу стегнула боль.
В страхе привстал на стременах, огляделся, стараясь стряхнуть
пелену с глаз. Справа ручей, за ним широкий заливной луг, слева
редколесье, назад дороги нет, там дулебский град, догонят, а
вот там вершинки стоят чересчур густо. Если убегать, то лишь в
места, куда на конях не пробраться. И где рожденная в лесу
древлянка чувствует себя как белка на дереве, как рус в океане.
-- Без нее не возвращаться! -- закричал он страшно. Пелена
перед глазами внезапно налилась алым, закрыла лес, небо и
землю. Он прокричал, срывая голос. -- Сам вас разметаю
лошадьми!
Его трясло, от бешенства едва не пошла пена. Он ночь не
спал, не мог дождаться рассвета. Коня гнал так, что тот едва не
заплакал, а сам предвкушал как увидет ее, как гордо соскочит на
землю... нет, еще с седла окинет ее горделивым взором
победителя, усмехнется небрежненько. Как даже подумать могла,
что минует его длинной руки?
Стена деревьев надвинулась стремительно. Под стук копыт
едва успел пригнуться, острым суком задело по бритой голове.
Ощутил боль, затем увидел красные капли, ветром их расплескало
по щеке и унесло прочь. Конь с храпом проломился сквозь кусты,
перепрыгнул валежины, на полном скаку с трудом, едва не
заварившись набок, обогнул гигантский выворотень.
Внезапно сердце Ингвара подпрыгнуло, словно пыталось в
одиночку перескочить завал. Поперек пути лежало, уперевшись в
землю обломками толстых ветвей, огромное дерево. Неповрежденные
ветки торчали вверх и в стороны. А между землей и деревом
пламенел клочок ткани!
Ингвар соскочил на ходу, упал на колени, подполз под
ствол. Едва коснулся пальцами лоскутка, как ноздри дрогнули от
едва слышного запаха. Все тот же терновник, дикий своевольный
запах. Запах, который шел от ее волос, ее одежды.
Пальцы с непривычной бережностью сняли ткань. Он почти
увидел, как древлянка с разбега упала под опасно нависший
ствол. Стоит только обломиться хоть одной ветке, остальные не
выдержат... Страх ударил в грудь с такой силой, что он ощутил
резкую боль. Ветки уже подрагивают, гнутся, а тяжелый ствол,
способный раздавить в лепешку пару дюжих медведей, в любой
момент может рухнуть на землю! Уф, все-таки, судя по следам,
проползла под створом сквозь завесу веток, извиваясь, как
ящерица.
Еще раз кольнуло в сердце, когда заметил на остром суку
капельку свежей крови. Поцарапалась дурочка, а вдруг даже
поранилась? У нее кожа такая нежная, шелковистая на ощупь,
незащищенная. Ее может повредить листок, упавший с дерева!
Он посмотрел на свои мускулистые руки почти с ненавистью.
Кожа -- как у черепахи панцырь, сухожилия -- просмоленные
канаты! Выругался в бессилии. Все-таки лес не для женщин. Даже
рожденных в самой дремучей чаще.
Павка подъехал, когда Ингвар свистел, заложив четыре
пальца в рот, подзывал коня. Дружинник держался ниже травы,
тише болотной воды. Стыд и срам были на лице, а глаз не подымал
вовсе. Когда заговорил, голос вибрировал, как осенний лист на
осеннем ветру:
-- Там сплошные завалы. Еще с прошлой войны остались!
-- Что тебе мешает еще? -- свистящим от бешенства голосом
спросил Ингвар.
-- Да нет, ничего! Просто обогнем, только и делов.
-- След потеряем.
-- Вряд ли она свернет. Отсюда, ежели по прямой, как
ворона летит, не больше сорока верст до земель древлян.
-- Ворона только в степи летает по прямой, -- напомнил
Ингвар раздраженно.
Лес наполнялся голосами, храпом испуганных коней. Их
заставляли опускаться на колени, проползать под зависшими на
ветвях деревьями, переступать валежины, осторожненько обходить
трухлявые пни, под которыми могли оказаться ямы. Наконец Боян
сказал со вздохом:
-- Все. Дальше не пройти.
-- Надо возвращаться, -- сказал Павка с надеждой.
-- Другого пути нет, -- сказал еще кто-то.
-- Есть -- отрезал Ингвар.
-- Куда? -- спросил Павка отчаянно.
Ингвар ответил так, как и боялся услышать от него Павка:
-- Вперед! Пешими.
Коней оставили под присмотром двух дружинников, а сами
пошли продираться сквозь чащу. Теперь было проще, человек
пройдет там, где не пройдет ни конь, ни олень, ни ловкая белка.
Человек пройдет везде... если ему припечет.
Но что припекло их воеводе?
Когда даже Ингвар потемнел, как грозовая туча, начал все
чаще останавливаться, посматривать назад, Павка вдруг завопил
обрадованно:
-- След!.. Человечий!
Боян бросил на друга косой взгляд. Павка запоздало понял,
что тот заметил тоже, но смолчал, надеясь, что воевода вот-вот
даст приказ повернуть обратно. Оттиск каблука был едва заметен,
древлянка и здесь старалась бежать, рискуя вывихнуть лодыжки,
либо по стволам упавших деревьев, либо прыгала по выступающим
из земли корням, либо неслась, как молодой олененок, по
толстому ковру прошлогодних листьев. С коня могли бы не
заметить, но, к счастью, сами брели пешими, склонялись под
нависающими ветвями, едва-едва носами не вспахивали землю.
Понимает, подумал Ингвар злорадно и в то же время с
тревогой, понимает, что я могу не оставить погоню. Не зря ее
выбрали княгиней взамен погибшего отца. Будь девкой как другие,
поставили бы во главе племени умелого воеводу или мудрого
волхва.
Павка и Боян помалкивали, чуяли вину, держались тихие, как
мыши под полом, но Окунь, наконец, сказал встревоженно-
-- Она бежит на север? Тогда придется хоть краешком, но
пройти через земли дрягвы.
-- И что же? -- резко спросил Ингвар. Он знал, что скажет
дружинник.
-- Ни один еще не возвращался живым из их земель. Никто
даже не знает, каким богам кланяются. Говорят, пожирают своих
пленников живыми.
-- Ты хочешь попасть к ним в полон?
-- Нет, но...
-- Так и не болтай лишнего. Мы должны ее догнать и
доставить в Киев.
-- Но у нас ее два младших брата! Что может баба?
-- Эта может много.
Окунь хмыкнул, приотстал. Ингвар косился на дружинника,
желая понять, как он оценивает странные действия воеводы.
Похоже, Окунь все-таки считает ее женщиной. Настоящей женщиной.
Такие не раз правили и в их племени, даже водили дружины.
Просто Окунь ищет повод вернуться в Киев. Насточертело
таскаться в тяжелом доспехе по дремучим лесам, не видя синего
неба, не видя раздольного Днепра, так похожего на их родное
море.
Когда след потерялся снова, Боян воспрянул духом, но
воевода был неумолим. Ясно, идут правильно. Если ускорить шаг,
то могут догнать уже сегодня. Как ни шустра древлянка, во
мужчины, обученные бегать с утра до вечера в тяжелом доспехе и
с оружием в руках, все же передвигаются быстрее.
