зимнюю бескормицу, когда из сусеков выметают последние крохи,
почти в каждой веси стариков сажают на санки, везут в лес и
оставляют там на растерзание диким зверям. Это правильный
обычай, чтобы выжили молодые. Иначе хлеба может не хватить
детям, а без них погибнет род, погибнет и племя. Старики сами
напоминают взрослым детям, чтобы те отвезли их в лес. А те еще
оттягивают разлуку, пока совсем не становится голодно, хоть
щепки грызи!
Кони шли ровным неспешным галопом. Ингвар молчал, всадники
скакали молча. Измученная, она чувствовала, как ее тело
расслабляется, теряет власть. Несколько раз заставляла себя
держаться, не спать, нельзя выказывать слабость перед врагом,
лютым врагом, самым худшим из них -- кровавым псом Ингваром...
Ингвар чувствовал, как ее твердое, как камень, тело
становится мягче. Она расслабилась, уже засыпая, вздохнула
горестно и поерзала в его руках, устраиваясь поудобнее.
Ветерок трепал ее золотые волосы, они щекотали ему лицо.
Знакомый запах душистого сена и терновника наполнял ему ноздри.
Во сне злое выражение ушло с ее нахмуренного лица. Брови
удивленно поднялись, пухлые губы чуть раздвинулись, обнажая
ровные белые зубы. Ресницы были длинные, пушистые, загнутые,
скулы гордо приподняты. Однако чистое невинное лицо было
настолько беззащитным, что у него остановилось сердце.
Проклятая жизнь, подумал свирепо. Проклятое время,
замешанное на крови, убийствах и предательстве. Он родился с
мечом в руке, в седле провел больше времени, чем в постели, а
небо над головой видел чаще, чем потолок. Он сражался и убивал,
но где-то же должны быть островки, где чисто и мирно, где
цветут троянцы и поют соловьи? Именно в таких местах должны
жить вот такие нежные, но они тоже знают только смерть и
убийства!
Поклялась Перуном, мелькнуло злое. Ладно, он знает, что
ему на роду написана смерть на поле боя. Что ж, примет от ее
руки. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, как бы не
исхитрялся.
Но печалью наполнила сердце не сама мысль о кровавой
смерти, а то, что может придти от ее руки. От руки той, кого
везет в жены для одного из именитых бояр великого князя.
Он начал придерживать коня. Солнце уже закатилось, а в
лесу сумерки подают на головы как удар топора. Он посматривал
по сторонам, узреть бы полянку под раскидистым дубом на случай
дождя, а впереди на дороге его уже поджидал Павка.
-- Ну что, -- буркнул Ингвар, -- опять подумываешь, как
отпустить ее?
-- Воевода, -- обиделся Павка, -- неча старым глаза
колоть! Кто ж знал, что эта змея окажется такой хитрой? Она ж
такая хитрющая, такая коварная, что прямо... прямо тебе пара.
-- Ладно, что хотел?
-- Воевода, у нас не твои волчьи глазища! Воротило отстал,
его конь хромает. Да и мы головы сломим в потемках.
Ингвар сам видел, что не успевают достичь Киева до
темноты. Если бы эта змея не пыталась улизнуть, уже были бы в
тепле, обнимался бы с друзьями, ему совали бы кубки с вином, а
веселые девки вешались бы на шею.
-- Разжечь костер на ближайшей полянке, -- велел он. --
Ночь коротка, переждем. На рассвете будем в городе.
Павка исчез впереди, а когда Ингвар с пленницей выехали на
поляну, трое дружинников, стоя на четвереньках, словно
кланялись огню, усердно раздували искры. Павка сам притащил,
отдуваясь, огромную сухую лесину.
-- На всю ночь хватит, -- объявил гордо. -- А то собирают
щепочки... Что за молодежь пошла?
Ингвар спрыгнул с коня, снял Ольху. Ее передернуло, от
ненавистных рук кровавого пса по ее телу прокатился нехороший
жар, поднялся к голове, где густая кровь прилила к щекам, а
когда достиг ног, те ослабели.
Ингвар пытался ее поддержать, но она брезгливо
отстранилась, едва не упала. Дружинники спешились, за кустами
расседлывали коней, спутывали ноги и отпускали пастись. Кто-то
уже снял мешок со снедью, развязывал перед костром.
Павка наконец разжег огонь, а Ингвар сам освежевал
забитого по дороге кабанчика, насадил на вертел. Тем временем
Боян выстругал и забил в землю колья с рогатинками. Ингвар
положил на них вертел. Поворачивать вертел выпало Окуню, другие
уже расселись вокруг огня и, роняя слюни, смотрели как сквозь
толстую кожу начинают выступать капли жира. Те разбухали,
распространяя сводящий с ума аромат, срывались на горящие угли,
откуда навстречу выстреливали сизые дымки.
Наконец полянку начал заполнять ароматный запах жареного
мяса. Боян застонал, шумно сглотнул слюну. Окунь ухмыльнулся,
покачал головой. Запах становился мощнее, победнее.
-- Пора! -- не выдержал Боян.
-- Не прожарился, -- сказал Окунь непреклонно.
-- Уже подгорает!
-- Только снаружи. А внутри еще сырой.
-- Настоящие мужчины едят с кровью. А слюнтяи с
расшатанными зубами могут есть траву!
Сумерки сгущались быстро, а пламя костра казалось все
ярче, Далеко на дороге раздался предостерегающий крик.
Зазвенело железо, голоса были грубые, раздраженные. Ингвар
насторожился, а его люди взялись за рукояти мечей.
Наконец из-за поворота вынырнул Павка на своем неказистом,
но быстром коне. Бок-о-бок с ним ехал Влад. Ольхе показалось,
что Вид у подвойского пристыженный. Еще издали он поднял ладонь
в приветствии:
-- Ингвар! У меня с собой сотня витязей.
-- Что случилось? -- бросил Ингвар резко.
Влад спрыгнул с коня:
-- Типичи. Они послали большое войско к броду. Могут
перехватить тебя. Я узнал от одного из... словом, развязал
кое-кому язык. Потому я отпустил войско в Киев, а сам с малым
отрядом остался тебя предупредить.
Русы встревоженной в то же время с облегчением зашумели.
Влад поступил мудро. Могли бы попасть как кур в ощип. Хоть
типичи вояки хреновые, но ежели их десять к одному...
-- Где твои люди? -- спросил Ингвар.
-- К ночи стянутся сюда, -- ответил Влад. -- Я не знал
какой точно дорогой поедешь, потому поставил по десятку на
разных тропах. Сейчас их соберут.
Он говорил торопливо, искательно. Дружинники все еще не
снимали ладоней с рукоятей мечей. С Владом что-то стряслось,
все привыкли к его обычно рассудительной речи. Ингвар хмурился,
слушал невнимательно. Наконец спросил отрывисто:
-- А как младшие братья этой... зверяки?
И все увидели как опустил голову Влад. С трудом выдавил:
-- Упустил. Ты даже не представляешь, что это за
звереныши!
Ольха вскрикнула радостно, а Ингвар, покосившись на нее,
переспросил:
-- Я не представляю? Ну-ну. Как это случилось?
-- Просто сбежали на первом же привале. Да так хитро, что
я не сумел отыскать даже следы. Похоже, им кто-то помог.
Наверное, за нами шли древляне. Ночью могли воспользоваться
случаем. Так что теперь у тебя только княгиня. Но она не
сбежит, это точно.
-- Почему так уверен?
Влад несмело улыбнулся:
-- От тебя никто не сбежит, не укроется.
Он слышал за спиной сдержанный смех дружинников, видел
странную усмешку воеводы. Это пугало, он ждал взрыва гнева, но
Ингвар все молчал, и колени Влада начали подрагивать. Он поднял
взгляд на грозное лицо воеводы. Ожидал увидеть перекошенное
яростью, но тот смотрел со снисходительной насмешкой.
-- Это я-то не знаю? -- повторил он медленно, будто
прислушиваясь к чему-то. -- Ладно, собирай людей. Переночуем, а
утром спустимся по реке чуть ниже. Зайдем им со спины.
-- Самих сбросим в воду? -- понял Влад.
-- Почему нет? -- повторил Ингвар. -- Ударим дружно, мы
нахрапом сильны как никто. Побегут при первом же ударе.
Влад с сомнением покрутил головой. Глаза все еще были
тревожными:
-- А ежели не побегут?
-- Побегут, -- уверил Ингвар. -- Представь себе, ждут, как
двенадцать воинов повезут одну пленницу. Пусть даже двенадцать
хорошо вооруженных богатырей. И кони у них просто звери. К
этому они готовы. Но если вместо двенадцати из леса внезапно с
боевым кличем, от которого кровь стынет в жилах, вырвется целая
волна... несколько десятков? И неизвестно сколько еще там
сзади?
Влад кивнул, соглашаясь, наконец спросил ломким
просительным голосом:
-- Ингвар... ты здорово сердишься?
-- Из-за детей?
-- Да.
-- Честно говоря, совсем нет.
Влад вытаращил глаза. Ингвар усмехнулся:
-- Ольха тоже сбегала дважды. Так что яблочко от яблони...
Это у них в крови, наверное. Да так убегала, что чуть-чуть я
сам не отказался искать дальше! А доволен я, что все-таки довел
дело до конца. А если бы послушал своих дурней?
Влад вздохнул с немалым облегчением. Посмотрел на Ольху,
что сидела у костра в окружении дружинников, посоветовал с
беспокойством:
-- Все-таки свяжи по рукам и ногам. Так спокойнее.
-- Думаешь, не сделаю? -- спросил Ингвар серьезно. --
Пусть назовут меня трусом, но хочу послезавтра быть в Киеве, а
не кормить пиявок. Если честно, тог и сейчас не спускаю с нее
глаз.
Глава 13
Ночь спустилась темная, беззвездная. От костра веяло живым
теплом, угольки потрескивали по-домашнему уютно. Когда
подбрасывали в огонь новую охапку хвороста, из темноты
выступала пугающе грозная стена деревьев, затем там снова все
погружалось в спасительную тьму.
Ингвар сидел рядом с Ольхой. Ей руки были крепко связаны
за спиной, чтобы не перегрызла, даже на ноги одели конские
путы. Она едва не плакала от стыда и унижения. С такими же
путами за деревьями бродили кони, щипали траву и обдирали
листья с кустов, фыркали, роняли каштаны.
Она почувствовала, что рус хочет ей сказать что-то, еще до
того, как шелохнул губами.
-- Мы сейчас ложимся спать. Я советую сходить в кусты.
Голос его был едва слышен, и она поблагодарила богов, что
дружинники не обращают на них внимания, заканчивают ужин. И
никто не увидел, как краска бросилась ей в лицо.
-- Я еще не хочу, -- ответила она сердитым шепотом.
-- Напрасно, -- ответил он все так же тихо. -- Среди ночи
из-за тебя я вставать не буду. Да еще и поднимать людей.
-- Почему надо вставать и тебе?
-- А что, отпустить в темный лес одну?
-- А что я могу со связанными руками и ногами?
-- Если я и дурак, то не настолько. За нами тоже могут
идти древляне. Или дулебы. Тут же разрежут путы и помогут
скрыться.
Она поникла головой. Он угадал, она надеялась, что и ей
помогут, если уже помогли Мстиолавику и Твердику. Вез слов
поднялась, спросила глухо:
-- Я могу хоть сама выбрать, где мне укрыться на время?
Он кивнул:
-- Можешь. Но мои люди пройдут чуть дальше. Эй, Павка,
Боян, Окунь! Вы ее уже упустили дважды. Хотите попробовать еще?
Голос воеводы был зловещим. Дружинники, побелев, похватали
голыми руками из костра горящие головни, углубились в лес.
Влад, покачав головой, поднял с десяток своих людей, они тоже с
факелами и обнаженными мечами углубились в чащу, заглядывали
под темные кусты, тыкали копьями в заросли папоротника и терна.
Плача от унижения, Ольха скрылась в кустах ненадолго, на
это время с нее сняли пути. Ей казалось, что ее видят десятки
глаз, хотя выбрала самый густой куст и влезла в самую середку,
где оказался муравейник со злющими кусачими зверями, и
выбралась оттуда раньше, чем намеревалась.
Ингвар тут же самолично связал ей руки. На этот раз
спереди, ноги связывать не стал. Ольха дивилась, глотая слезы,
в мозгу начали появляться новые планы, вспыхнула надежда.
Ингвар бросил в двух шагах от костра на землю конскую попону,
