-- Воевода! Двое рутуллов бредут в нашу сторону!
-- Кто? -- спросил Ингвар, не отводя глаз от Ольхи.
-- Похожи на охотников.
-- Охотников нескоро хватятся.
-- Есть, -- ответил дружинник понимающе. -- Ножом по горлу
и под дерновое одеяльце?
Ингвар не успел ответить, как Ольха вскрикнула негодующе:
-- А невиноватых за что?
-- За любопытство, -- отрезал Ингвар. -- Чтоб так далеко
не забредали... Впрочем, так лучших выбьем, а править будем
теми, кто с печи не слезает. Ладно, свяжите их покрепче. И
пасти заткните. Отпустим, когда возьмем град.
Дружинник убежал, бросив на Ольху уважительно удивленный
взгляд. Ингвару редко кто перечил, а тут он еще и переменил
решение ей в угоду! Вот тебе и полонянка.
Ингвар вроде бы ушел тоже, ей так показалось, она
старалась держать его краем глаза, Боян и Окунь ловили
оставшихся раков, рассуждали, как их лучше варить. Раки в этой
яме водились только черноватые, самые лакомые.
Ольха попыталась выдернуть колючку, запутавшуюся в
волосах, поморщилась. Стиснула зубы, надо терпеть, она в
мужском мире, здесь другие законы.
И тут же что-то упало ей на колени. Он вскочила со
сдавленным криком, глаза были расширены в испуге. Сзади
раздался сдержанный смех. Оглянулась в ярости, Ингвар стоял на
пригорке, на губах играла его обычная злая ухмылка. Ольга
посмотрела себе под ноги. В траве блестел костяной гребень.
-- Он совсем не похож на змею, -- сказал он серьезным
голосом.
-- Скотина!
Первым ее движением было отшвырнуть ногой гребень, но
решила, что со спутанными волосами будет выглядеть еще хуже. Ей
безразлично, что он о ней подумает, он всего лишь рус, но сама
почувствует себя больной или увечной.
Небрежно подобрала изделие из кости. Довольно изящное, в
другое время рассмотрела бы с удовольствием, но сейчас ее
любопытство доставило бы радость только ему. Ольха отошла в
сторону, села на траву. Солнце окутывало ее теплом, целовало
обнаженные плечи. Выпрямившись, она принялась медленно
расчесывать массу волос, распутывать свалявшиеся за ночь комки,
вынимала колючки и мелкие травинки.
Ингвар сидел на пригорке, строго приглядывал за пленницей.
Она все еще полна дикой жизни, он обязать не спускать с нее
глаз. И его взгляд по долгу службы скользил по ее прямой спине,
задерживался на полной круглой груди, что вызывающе натягивает
тонкую ткань из шерсти, с удивлением смотрел на тонкие
запястья, чересчур изящные для женщины-воина. Вычесываясь, она
запрокидывала голову, выгибалась, и ее грудь еще туже
натягивала ткань. Тонкое платье не могло скрыть ее длинных
крепких ног, тонких в лодыжках, с едва заметными мышцами под
светло-коричневой от солнца кожей.
Она расчесывалась долго и старательно, и он видел, как от
такого пустяка улучшалось ее настроение. Волосы уже блестели,
когда она с облегченным вздохом тряхнула головой. Целый водопад
волос, разбрасывая капли воды, обрушило" на ее плечи, растекся
по спине. Затем ее взгляд смягчился, стал мечтательным. Она
подтянула колени к груди, обхватила руками и положила на них
голову.
Несколько капель с ее волос упали на его обнаженную по
локоть руку. Тайком, сам не понимая, что делает, он коснулся
прозрачных капель губами. Сердце сладко заныло. Он жадно
слизнул, чувствуя, как от языка по всему телу пошло нежное
покалывание, сменившееся сладкой непривычной для воина истомой.
Он не помнил, сколько так они сидели. Затем она повернула
голову, глаза ее потемнели. Ему показалось даже, что по нежному
лицу пробежала гримаса отвращения.
-- Откуда у мужчин гребень? -- спросила она едко. Нарочито
медленно окинула взглядом его выбритую голову с единственным
клоком волос. -- Или расчесываете эти мышиные хвостики?
Ей показалось, что кровь бросилась ему в лицо. Но его кожу
настолько прокалило солнце, что она не была уверена, было ли
так на самом деле. А ответил он с неподражаемой грубостью
русов:
-- Мы? Причем здесь мы? У наших коней неплохие гривы. А
какие хвосты!
-- Скотина, -- вскрикнула она снова и отшвырнула гребень.
Он бросил с жестокой насмешкой:
-- Ты бы видела, какие гребни у наших женщин!
Короткое перемирие кончилось, пора было возвращаться в
стан.
Пришел вечер, в небе зажглись звезды. Ингвар с угрюмым
видом сидел возле костра. Красные блики играли на суровом лице,
превращая в такое же создание ночи, как лешие, упыри или
чугайстыри. Обнаженный меч держал на коленях. Красно-оранжевые
блики прыгали по лезвию, и меч, казалось, жил своей жизнью.
-- Пора, Ингвар, -- сказал негромко Боян.
-- Рано, -- отозвался Ингвар, не поворачивая головы.
Луна неслышно вплыла в черную и тяжелую, как гора, тучу.
Ингвару показалось, что там ей и конец, никогда не выберется,
задохнется или защемит ее, а туча и завтра утром будет победно
чернеть на том же самом месте, но к его досаде хитрая луна
проковыряла дырку, выползла, обламывая ногти, как пьяный Павка
из чужой спальни, глупой бесстыдно засияла на торжественно
черном звездном небе.
Глупые звезды блистали так, что глазам стало больно. Луна
проплыла над верхушками деревьев, зацепилась среди веток,
повисла без сил. Боян снова подошел, потоптался сзади. Голос
был умоляющим:
-- Пора?
-- Рано, -- отметил Ингвар непреклонно.
Ждет заполночь, поняла Ольха. Тогда сон смежает веки и
самым стойким. А подняться по сброшенной веревке долго ли...
Выбрать только миг, когда страж ушел на другой конец, да чтоб
луна скрылась за облачком. А ударить лучше на рассвете, когда
сон особенно сладок. Бери их голыми руками!
На душе стало горько. Славянская лень, славянская
беспечность, славянское "авось"... А русы ничего не оставляют
на волю случая, на авось, на прихоть богов. Сколько раз уже
слышала от них в дороге: на бога надейся, а к берегу греби,
бог-то бог, но и сам не будь плох...
Небо готовилось сереть, в воздухе ощущалась предутренняя
свежесть, когда Ингвар рывком поднялся. Взгляд был твердым, как
адамант, а голос острее меча:
-- Боян, останешься. Не своди глаз с... этой. Головой
отвечаешь!
-- Ингвар! -- возопил Боян обиженно.
-- Больше доверить некому, -- отрезал Ингвар. Метнул на
нее ненавидящий взор. -- Помни, она дорого стоит!
Он ушел в ночь, словно сам порождение ночи, а Боян,
покосившись на Ольху, возразил ворчливо:
-- Заметил, наконец?
Ольха не поняла, что он хотел сказать, спросила после
паузы:
-- Жесток ваш воевода?
-- Крут, -- ответил Боян, в голосе не было осуждения.
Скорее наоборот, чувствовалось одобрение, а то и восхищение. --
И плачем не выпросишь отдыха!
-- Так чего же гнетесь перед ним? Выбрали бы кого помягче.
-- А зачем? -- улыбка Бояна была снисходительной. -- От
лени добра не жди. Да еще на войне. С нашим воеводой можно до
Царьграда дойти и раненым не быть. Себе он вовсе отдыха не
дает!
Он прислушался, конский топот давно утих. Ольха с
недоверием наблюдала как Боян отвязал ее от дерева, кивнул
приглашающе в сторону костра. Ноги ее застыли, она заставила
себя идти, не пошатываясь, села к огню поближе.
Лицо ее опаляло жаром, не сразу поняла, что стучит зубами
вовсе не потому, что утренняя сырь проникла в кости. Неясное
предчувствие беды зарождалось изнутри, как хищный зверь
подкрадывалось к сердцу.
Солнце еще не озарило верхушки деревьев, когда Боян поднял
Ольху. Он повел ее настороженно, не забывал ее успешные побеги.
За ними с обнаженными мечами двигались еще трое русов, их
Ингвар оставил в помощь Бояну.
Ворота крепости рутуллов были распахнуты. В лужах крови
лежали двое стражей. Русы с оружием 1? руках попадались
навстречу, глаза горели как у волков. По дороге к княжескому
терему попались еще три трупа, но к удивлению Ольхи больше
убитых не встретили. Разве что видели мужиков с перевязанными
головами, алая кровь еще сочилась сквозь белые тряпицы.
Ингвар с тремя старшими дружинниками стоял на крыльце. Все
трое держали щиты на уровне груди, зорко и настороженно
посматривали по сторонам, готовые защищать воеводу до последней
капли крови. У одного в щите торчали три стрелы, у него был
деревянный щит, обтянутый воловьей кожей и скрепленный медными
полосами.
Во дворе перед крыльцом в окружении копий стояли двое
рутуллов. Длинноволосые, как все славяне, бородатые,
приземистые. Один бесспорно волхв, они везде одинаковы, другой
явно вождь, этот выделялся седой гривой волос, гордым обликом,
такие люди рождаются с умением повелевать. Был он в простой
рубашке и белых портках, бос, но держался как будто это он
оставался верховным князем, а Ингвар с его русами -- дешевыми
наемниками. Одежда была в красных пятнах. Ольха рассмотрела и
длинные порезы на груди и плече.
Будто кто-то толкнул Ингвара. Он быстро повернул голову,
ожег Ольху и Бояна злым взглядом. Тут же взор смягчился. Ольха
поняла, воевода дергается как на раскаленных углях: и везти ее
сюда опасно, и оставлять в лесу еще опаснее.
-- Еще раз повторяю, -- сказал Ингвар свирепо, и тут Ольха
с удивлением заметила, как лютый голос постепенно меняется, из
него уходит ярость, остается только самодовольство победителя.
-- Ваш град захвачен! Мои стрелки готовы поджечь его с четырех
сторон. Княжья оружейная заперта моими людьми. И охраняется!
Если драться, то надо было раньше. Сейчас это будет только
кровавая бойня. Вы поляжете все. А нам нет нужды вас
истреблять.
Конечно, в бешенстве подумала Ольха. Кого тогда грабить?
Вождь зажимал ладонью плечо, кровь струилась между
пальцами. Он тоже, похоже, ощутил изменение в голосе свирепого
победителя. Угрюмо оглядел его исподлобья:
-- И что ты хочешь?
-- Мира.
-- Мира? -- переспросил вождь горько. -- И для этого аки
хорь в курятник проник ночью? И зарезал стражей и убил моих
воев?
Ингвар покачал головой:
-- Что есть пятеро погибших для такого града? Они защищали
свое племя, пока другие дрыхли. Честь им и хвала. Мы поможем
похоронить их, составить краду и тризну. Если дозволишь,
конечно. Но мы не сожгли ни одного дома, не убили ни одного
ребенка, не обесчестили ни одной девки... Разве не так?
Русы громко закричали, подтверждая его слова. Ольха
видела, как на площадь перед теремом, осмелев, выходят женщины,
а за ними и мужики. У кого на поясе висел хотя бы нож, русы
загоняли обратно, выпускали только неоружными. Ингвар заговорил
быстрее, потому что большое скопление рутуллов даже без оружия
могло оказаться опасным.
-- Рутуллы известны за твердость в слове, -- крикнул
Ингвар. -- Если сейчас заключим мир, то я знаю, что условия его
не нарушатся!
Вождь из-под насупленных бровей зыркнул на лучников, что с
зажженными стрелами стояли по городской стене, на крышах
теремов, посмотрел через плечо Ингвара на выбитые окна и двери
в тереме, где блистало чужое оружие, откуда слышался тихий
женский плач.
-- Что ты хочешь? -- спросил он снова.
-- Дани, -- ответил Ингвар. -- Если хочешь оставаться
князем. Дань куницами, лисами и мясом, а также людьми и
серебром. Но ежели твое племя захочет войти в Новую Русь, то
дань не требуется. Только будете принимать участие в
обустройстве наших общих земель.
Вождь подумал, качнул головой:
-- Нет, лучше платить дань. Сколько?
-- Как и другие, -- ответил Ингвар. В голосе воеводы Ольха
явственно ощутила великое облегчение. -- Ты мудрый вождь, и ты
