светло-княжеские, великокняжеские, а также отдельно для княжьих
детей, которым не суждено стать князьями, а предназначены в
воеводы или знатные бояре. Когда-то вожди славянских племен
вовсе стремились поставить себя вровень со своими богами,
потому и принимали имена, куда непременно всобачивали имя бога.
К примеру, поклоняющиеся богу Радогосту, брали имена вроде:
Келагост, Терногост, Рубигост... А потом, если верить Олегу,
который все знает, застеснялись, что ли, перешли от
божественных имен к человеческим, но особым -- княжеским. А
княжеских имен-титулов у славян всего четыре. На севере взяли
частицу "мир", откуда пошли всякие их лапотные Велимиры,
Владимиры, Ратмиры, на западе придумали "слав", откуда пошли
Святославы, Мирославы, на юге выбрали "смысл", откуда:
Гостомысл, Дубомысл, Осмомысл, Земомысл, а на востоке прижилось
"волод" -- Володимер, Яроволод...
-- Значит, -- сказал он, -- ты из древнего княжеского
рода. Древнейшего!
-- Да, -- сказала она с вызовом. -- И что же?
-- И твой отец был не простым князем, -- продолжал он
медленно, -- иначе назвали бы, скажем, Миролюбом или Миробоем.
Но в имени твоего отца составлены две частицы княжеского
имени... Мол, князь над князьями. Он был не простым князем, а
светлым?
Она вскинула гордо голову:
-- Да. Он был верховным князем. Под его рукой были князья
двенадцати древлянских племен. Но что тебе в имени моем, рус?
-- Я просто хочу сказать, что понимаю обычаи земли, куда
пришел, -- ответил Ингвар. -- А твой братишка, если назван не
Твердиславом, а Твердятой, то значит...
-- Значит, -- закончила она с неожиданной злостью, -- что
он не будет князем. Зато станет другой мой брат -- Мстислав! А
не Мстиша, как ты его назвал.
Ингвар кивнул. Твердята мог рассчитывать только стать
воеводой. Все понятно в простом мире древлян, как и других
славян. Но он сказал неожиданно, вспомнив горящие благородным
гневом глаза младшего братишки:
-- Когда нет наследника... или с ним что-то случается, то
и Твердята в состоянии стать князем. Даже Твердятко!
Она смотрела вдаль, отвернувшись. Ингвар присмотрелся,
заметил что у гордой княгини подрагивает подбородок. Видимо,
старший брат, который должен был стать князем, погиб недавно,
рана еще свежа.
-- А что значат ваши имена? -- спросила она неожиданно.
Он пожал плечами:
-- Для русов больше значат люди, чем их имена. Рюрик --
значит, могучий славой сокол, Олег -- по-нашему. Святой, мое
имя говорит о том, что я посвящен богу морей Инге. Но у нас
могучий или мудрый властелин, пусть безродный, всегда будет
выше наследника самых древних родов, даже если те идут от самих
богов. Так что, когда твои братья подрастут, они по нашим
обычаям могут стать князьями... Конечно, не древлянскими.
Она похолодела:
-- Почему нет?
-- Когда подрастут, этой крепости уже не... Кстати,
княгиня, если бы ты видела столько укреплений, как я, удивилась
бы, как люди думают одинаково во всех краях света! А крепости
древлян вовсе как доски в заборе. Хоть, я расскажу, где тут
склады с оружием, где кузница, где хранятся запасы муки на
случай осады, укажу даже потайной ход, что выводит во-о-он в
тот овраг, сейчас не видно за лесом?
Она похолодела. Ингвар знает чересчур много. Пальцы
стиснулись вокруг рукояти кинжала. А он словно прочитал ее
мысли, голос стал предостерегающим:
-- Про этот потайной ход уже знают мои дружинники. Я его
велел завалить, а еще и поставил охрану.
-- Это ты называешь прибыть с миром?
-- Это так, на всякий случай. Вдруг вы откажетесь от мира.
-- Мир... на каких условиях?
Голос Ингвара стал неожиданно серьезен:
-- На условиях выживания всех. Время мелких племен
кончилось. На Востоке они давно слились в огромные государства,
ты даже представить не можешь, как давно. И я, честно говоря,
не могу, хотя Олег пытался мне вдолбить в голову. На Западе --
недавно, но уже и Восток, и Запад теснят наши карликовые
княжества, коим несть числа, захватывают, стирают с лица земли,
забирают земли, а народ изгоняют или порабощают. Наш князь
никого не порабощает, ничьи земли не забирает. Все остается
по-прежнему, только отныне все мелкие племена входят в
государство, названное Новой Русью. Платят налоги, по велению
князя выставляют войско.
-- И для этого надо брать крепости приступом, убивать
князей и старейшин?
-- Разве были убиты князья кривичей, полян, рашкинцев? Но
мы не могли оставлять у себя в тылу непокорных князей. Им
только дай ударить в спину! Жизнь кровава, но не в племенах,
какие встали под руку Олега...
-- Были йокорены.
-- Пусть были покорены. Но прекратились распри, драки,
даже исчезли такие зверские обычаи, как умыкание невест...
Она нахмурилась, умыкание невест осталось только в
древлянских племенах. Поляне парувались по согласию родителей,
у тиверцев за невесту давали выкуп, только древляне держались
старого Покона.
-- Ты не знаешь наших обычаев. Возможно, нашим женщинам
это нравится.
-- Так ли?
В голосе Ингвара был яд. Сердясь на себя, чувствуя
неправоту, она сказала с вызовом:
-- Да. Ты не знаешь женщин.
-- Так ли? Я знал их сотни.
-- Девок, но не настоящих.
В голосе Ингвара насмешка перешла в недоверие, сомнение:
Не знаю. Является чужой, хватает тебя без твоего
согласия... вовсе в темноте... накидывает мешок на голову или
бросает поперек седла и увозит в чужое племя. И там ты
вынуждена жить о ним, ибо даже не знаешь обратно дороги!
Она возразила, хватаясь за последний довод, стараясь,
чтобы голос звучал непреклонно:
-- Чтобы это понять, надо быть женщиной!
Она чувствовала его вражду, раздражение. Да, она
воспользовалась нечестным приемом. И оба это понимали. Дыхание
его приблизилось, внезапно сильные руки схватили ее, она
увидела в лунном свете его хищное лицо. Выступающие высокие и
мощные скулы, тяжелые надбровные дуги, злые глаза.
Его губы приблизились, она ударилась о его твердую грудь.
Вскрикнуть не успела, его рот накрыл ее губы. Его губы были
твердыми, грубыми, хищными. Он старается унизить ее, поняла она
в страхе, оскорбить, втоптать в грязь, потому что иначе не
одержать верх, а для мужчины не быть униженным женщиной важнее,
чем победить в бою.
Ингвар в самом деле хотел унизить. Раз уж защищает такие
обычаи, то испытай их на своей шкуре. Тем болев от проклятого
киевского воеводы, самого ненавистного для древлян. Но едва
грубо впился в ее нежные губы, едва сжал так, что услышал хруст
нежных косточек или хрящиков, как странная волна окатила с
головой, затопила, даже пол под ним качнулся, будто внизу уже
били тараном.
От ее губ по его телу прокатилось тепло. Он держал ее так
крепко, что вжал всю в себя, мягкую и нежную, от нее пахло
чисто и беззащитно, губы были как разогретые на солнце спелые
вишни. Она отталкивала его. Упершись в грудь, кулаки ее были
твердые, но Ингвар не чувствовал ничего, кроме странного жара в
сердце, во всем теле.
Ольха в первый момент испытала такой ужас, что не могла
двигаться. Но когда его хищный рот накрыл ее губы, она отчаянно
забарахталась в его сильных руках, или хотела забарахтаться,
потому что от его твердых горячих губ хлынула волна жара,
прокатилась по спине, наполнила тело. Ноги ослабели, а кулаки
сами собой разжались, она упиралась в грудь воеводы ладонями.
Или держала их у него на груди.
Ингвар с огромным усилием, словно разрывая пудовые цепи,
отстранился, дико взглянул в запрокинутое к нему лицо. В лунном
свете оно было бледным, глаза темными как лесные озера, а губы
распухли и блестели. От нее пахло цветами, а воздух в этой
проклятой древлянской долине был одуряющим.
Не сумев сразу же отодвинуться и уйти, он ощутил, как его
руки, словно сами по себе, привлекли ее снова. Он наклонился и
опять накрыл губами ее рот. На этот раз нежно, бережно, сам
удивляясь себе и страшась повредить ее, такую хрупкую и нежную.
Одной рукой он придерживал ей голову, словно ребенка при
купании, его пальцы задели ленты, и водопад волос рухнул на ее
плечи, накрыл другую руку, которой прижимал ее к себе за талию.
Спаси меня боги, мелькнуло у него в голове паническое.
Олег меня убьет, швырнет живьем в яму с голодными псами. Я все
испортил в самом начале. Древлян можно было бы взять без крови,
а сейчас на ее крик сбегутся стражи, начнется резня, безоружных
дружинников перебьют прямо в постелях!
Ольха застыла, страшась шевельнуться. Ноги подкашивались,
в теле была такая приятная слабость, даже истома, словно
плавала в теплой воде родного лесного озера. Сердце стучало
часто, жар опускался в низ живота, ноги слабели еще больше. Он
держал ее крепко, держал насильно, против ее воли, но она
чувствовала, что ее некогда сильная воля испарилась, как капля
росы в огне.
Ингвар сам горел в атом огне, который прижимал к своей
широкой груди. Ее губы стали еще слаще и нежнее, он чувствовал
ее упругую грудь, все ее теплое податливое тело. Она была как
воск в его горячих ладонях, что с готовностью принимает ту
форму, которую возжелают руки.
От земли шли пряные запахи. Воздух был теплый, насыщенный
ароматами душистого сена, клевера. Голова Ольхи кружилась все
сильнее, тело слабело. С последней искоркой воли она заставила
себя ощутить собственные руки, уперлась Ингвару в грудь.
Ингвар уже не Ингвар, а что-то другое, пожирал ее запах,
ее теплоту, ее сладость и нежность, но когда ощутил ее ладони,
что ыслабо отталкивали. Принудил себя опомниться, вынырнуть на
/поверхность. Он стоял на сторожевой башне древлянской крепости
и держал в объятиях злейшего врага объединения Новой Руси. А
внизу справа и слева дожидались ее возвращения стражи крепости.
А он был дурак и преступник.
Медленно освобождая ее из объятий, он судорожно пытался
отыскать какие-то спасительные слова, но на языке вертелось
такое, что лучше молчать вовсе.
Ольха отстранилась наконец, ее темные без зрачков глаза
обыскивали его угловатое лицо с горящими глазами. Ингвар
отыскал свой голос, проговорил неуклюже:
-- Как видишь, княгиня... это нехорошо, когда умыкают.
Она взглянула дико, повернулась и пропала в тени. Ингвар
слышал лишь частый скрип ступенек. Наконец затихло, вдали
послышался мужской голос, затем голос древлянской княгини.
Ингвар замер, чувствуя свое полнейшее бессилие. Сейчас
самое время выместить ненависть к людям киевского князя.
Он стоял, прислонившись к столбу, ждал. Ночь была тихая,
теплая, над головой шелестели огромные, как совы, летучие мыши.
Не дождавшись тревоги, потащил свое тело, из которого словно
вынули все кости, вниз с башни. Во всем теле была слабость, а
мысли серыми и мертвыми.
Только одно было живым: воспоминание о ее сладких
податливых губах, ее запах. А пальцы подрагивали, все еще
чувствуя ее нежное тело.
Почему он полагал, что она сплошь из тугих мускулов?
Утром воины древлян бродили с угрюмыми злыми лицами. Не
выспались даже свободные от стражи, все чего-то ждали всю ночь,
спали вполглаза. Русы, хоть и безоружные, держались увереннее.
Бродили группками, громко смеялись. Пережив ночь, уже
чувствовали себя победителями. Древляне скрипели зубами,
воеводы едва удерживали их от стычек с пришельцами.
Когда запахи ухи, жареного мяса и птицы заполнили весь
двор, гридни позвали на трапезу. Русичи отправились
по-хозяйски. Кремень придержал самых горячих из древлян, велел
