третий очаг только разгорелся. На кухне Зверята гоняла поваров
из угла в угол.
Ольха постояла, пока Зверята заметила ее, робко
улыбнулась. Зверята всплеснула руками:
-- Проснулась? А воевода велел не будить до обеда! Сказал,
что у тебя был очень тяжелый день.
-- Он так сказал? -- не поверила она. -- Наверное,
перепутал со своим конем. Или своей собакой...
-- У него нет собаки, -- сказала Зверята.
-- Тогда с лестницы упал головой о камень... Иначе, почему
вдруг стал такой добрый... Это будет борщ?
-- Щи.
Ольха скривилась. Как можно готовить щи, когда здесь есть
все для настоящего борща?
Зверята наблюдала за ее лицом. Внезапно улыбнулась
понимающе:
-- По работе нашей женской истосковалась?
-- Да не так, чтоб уж очень.
-- Одно не понимаю, -- сказала Зверята, -- откуда знаешь,
что такое борщ? Его ж занесли русы! А у нас у всех только щи...
-- Кто-то занес и к нам. Хорошее перенимается быстро. И
свое, порой, теснит.
Зверята взглянула остро, набрала в грудь воздуха,
собираясь что-то сказать, но смолчала. Только проводила
пленницу долгим взглядом.
Перед обедом со двора донеся конский топот. Ольха
торопливо выглянула в окно. В открытые ворота въехали в
сопровождении дружинников трое воевод: Ингвар, Асмунд и Рудый.
Кони роняли пену, к седлам у каждого были приторочены убитые
зайцы, косули, а позади Асмунда на коне лежал, свесив ноги,
упитанный кабан.
-- Поохотиться успели, -- сказала Зверята с некоторым
осуждением. -- Асмунду и Рудому что, а хозяину не стоило бы...
Он чуть шелохнется, рану растревожит, опять кровь идет...
Надеюсь, он сидел под деревом, наблюдал за их потехой.
Ольха даже из окна видела, что Ингвар бледен, едва
держится. Ему помогли слезть на землю, он натужно улыбался.
Отроки забрали коня, а Ингвар пошел к колодцу. Он на ходу
отряхивал пыль, а Рудый сам повел своего сопящего лохматого
зверя в конюшню. Явно хочет проверить, чем кормят и какой водой
поят.
Асмунд вытащил бадью воды, неожиданно опрокинул ее на
Ингвара. Захохотал гулко, когда тот от неожиданности отпрянул,
едва не перевалился через деревянный сруб в колодец:
-- Чем не славянская баня?
-- Пошел к бесу, -- огрызнулся Ингвар. -- Теперь вся грязь
прилипла? Отряхнуть не успел.
-- Привыкай! Здесь так моются.
-- Дурачье, -- отмахнулся Ингвар. -- Я, во всяком случае,
никогда в жизни не пойду в их дурацкие бани!
Он стащил рубашку, и Ольха ощутила, что не может
оторваться от подглядывания, хотя мать учила, что приличные
девушки так не делают. Рядом с Асмундом Ингвар кажется вообще
тонким, как лоза. Правда, в плечах не уступит Асмунду, но его
широкий пояс с металлическими бляхами подошел бы и ей... во
всяком случае, не свалился бы через бедра. Мышцы на спине
играют, особенно рельефные под мокрой кожей. Отсюда видны два
широких косых шрама, белесые и глубокие, они идут через хребет,
едва не повредив...
Она вздохнула. Слева на боку видны края неглубокой, но
длинной раны. И остатки засохшей крови, словно рана кровоточила
совсем недавно. Острие ее меча тогда скользнуло по ребру, рана
не смертельная, но он едва не умер от потери крови. Не хотел,
видите ли, чтобы великий князь увидел, что ранила его лучшего
воеводу! Боялся, что поднимут на смех, или же... боялся за нее?
Не видела, что Зверята взглянула раз-другой в ее сторону,
хотела что-то сказать, но, судя по ее лицу, передумала. Однако
в глазах появилось новое выражение.
К столу сошлись угрюмые, сосредоточенные. Ингвар был
бледен, под глазами повисли темные круги. Асмунд задумчиво
покачивал головой, глаза были отсутствующие. Рудый покусывал
ус.
Зверята мановением руки послала поварят вдоль стола. Перед
воеводами появились глубокие миски с парующим борщем, посреди
стола поставили блюдо с жареным гусем.
Асмунд первым запустил ложку в борщ, хлебнул, обжигаясь:
-- А-а-ах!.. Все нутро обожгло. Но зато я был прав.
-- В чем? -- не понял Ингвар. -- Считаешь, не стоит
строить оборонительный вал за Черниговым?
-- Какой вал, когда такой борщ! Я прав, что остался
ночевать. Такого борща с детства не ел. Да где том с детства,
вообще не пробовал. Спасибо, Зверята!
Ингвар зачерпнул, подул, ноздри хищного носа задергались.
Бросил быстрый взгляд:
-- Да, Зверята, ты превзошла себя. Если и на вкус, как на
запах...
Зверята кивнула победоносно:
-- Проверь.
Ингвар тоже ощутил, что борщ оказался необыкновенным,
хмурая ключница никогда так не готовила. Кивнул благосклонно,
довольный, что угодила его друзьям:
-- И завтра так сможешь? Или это получилось случайно?
Зверята наморщила лоб:
-- Не знаю, не знаю... Может завтра будет что-то
новенькое. Если, конечно, милая Ольха задержится до завтра.
Ингвар вскинул брови:
-- Ты что, стараешься для нее?
Рудый захохотал, все понял мгновенно, хитрость и
сообразительность -- сестры, а Зверята притворно удивилась:
-- Нет, это она старалась для вас. Не знаю, стоило ли? Вы
все жрете как три кабана, не разбираетесь. И гуся она готовила.
Мне кажется, очень даже неплохо.
Асмунд хлебал, обжигаясь, но уже посматривал на коричневый
холмик, в котором торчал нож. Пахло умопомрачительно, сладкий
сок выступил из-под крылышек, а румяная корочка готовилась
сладко захрустеть на зубах, открывая нежное сочное мясо.
-- Эх, ты, -- сказал он Ингвару укоризненно, -- такого
повара отдавать... Ольха, если припечет, то иди за меня! Если,
конечно, и в замужестве будешь готовить не хуже.
Ингвар сидел с натянутой улыбкой, смотрел напряженно.
Видно было, что слова воевод обрадовали, мол, пленница
смирилась, старается угодить, боится немилости, то что-то и
тревожило. Рудый первым закончил с борщем, вылизал миску, тут
же поспешно отломил гусиную лапу. Корочка с хрустом треснула,
запах пошел по всей палате. С запахом мяса смешивались пряные
травы, острые даже на нюх.
Асмунд сглотнул слюну, взмолился:
-- Погодь, палач! Не дразни.
-- Не торопись, не торопись, -- успокоил его Рудый
благожелательно. Он вонзил зубы в сочное мясо, зажмурился от
наслаждения. -- А то несварение, то да се...
-- Какое несварение? -- удивился Асмунд. -- Такой борщ
мертвого вылечит!
Рудый ел, посмеиваясь, а Ольхе сказал очень серьезным
топом:
-- Если ничего лучше не придумаешь, чем за этого увальня,
то иди за меня. Я баб не бью, работой не морю. За мной будешь
как за каменной стеной.
Улыбка Ингвара стала еще напряженнее. Ольха посматривала
украдкой, слова воевод тешили, каждой женщине приятно, когда ее
стряпню хвалят, но Ингвар, конечно же, не рад. Он хочет
насладиться властью, отомстить за рану. А когда великий князь
велит отдать ее в жены, то постарается, чтобы худшему из всех,
а не этим двух сильным и красивым воеводам.
Рудый попросил:
-- Ольха, радость моя, подай мне хлеб.
-- И мне, -- попросил Асмунд.
Ольха протянула им тарелку обеими руками, берите вволю,
подняла глаза на Ингвара:
-- Тебе, воевода?
Он кивнул, глаза уводил в сторону. Она тоже смотрела в
сторону, потому их руки нечаянно соприкоснулись. Оба так
дернулись в стороны, словно обожглись, что она задела свою
миску, а он выронил ломоть хлеба, к счастью, не в борщ. Поймал
поспешно, потемнел, услышав смех Рудого. Чего-то в смехе самого
хитрого воеводы Олега было больше, чем простой смех над их
неловкостью.
Как он меня ненавидит, сказала она про себя. Но и я, это
главное, ненавижу этого кровавого пса великого князя. Он
уничтожает вольности племен. Он хочет покорить мой народ и
одеть гнусное ярмо рабства. Он увез меня, княгиню, пленницей.
Даже не на казнь, что было бы понятно, а на гораздо худшее...
Что ж, сказала она себе. Пусть у меня нет своего кинжала,
но есть много способов наложить на себя руки. Я это сделаю. Но
я не слабая трепещущая лань, что покорна чужой воле. Я
постараюсь взять с собой и обидчика. А боги рассудят, кому у
кого быть в рабстве там, в другой жизни!
Глава 25
Когда на столе остались только обглоданные косточки,
мужчины уже неспешно потягивали из серебряных кубков редкое
вино. В палату заглядывало ясное солнышко, во дворе голосисто
кричал петух.
Асмунд пил, причмокивая, наслаждался вином, покоем, и
вообще жизнью. Рудый почти не притрагивался к кубку, больше
щелкал орехи, а вином лишь изредка запивал. Ингвар не
притрагивался ни к вину, ни к орехам. Зачем-то сгибал и
разгибал ложку, пока не сломал. Тут же взялся за другую.
Асмунд поинтересовался:
-- Значит, тобой решено крепить союз племен... Что ж,
обычное дело. А когда тебя выдадут замуж?
Ольха ответила сдержанно:
-- Не знаю. Ваш князь сказал только, что хочет отдать
меня, как можно быстрее. Так же жаждет ваш друг.
Асмунд поперхнулся вином. Повернулся к Ингвару:
-- Вот этот?
-- Князь стряхнул меня ему на руки, -- объяснила Ольха с
лицемерным сочувствием. -- Пока меня кто-то не возьмет, он
отвечает за меня.
Асмунд шумно почесал в затылке.
-- Почему не стряхнул мне?
Рудый выплюнул, морщась, гнилой орех:
-- Потому что он -- Вещий! Не тужи, Ольха. Я думаю, что из
тех, кто видел тебя на пиру, сегодня на трезвую голову уже
половина осаждает великого князя. Просят тебя в жены.
Асмунд удивился:
-- А вторая половина? Вряд ли найдется хоть один...
-- Вторая просто не верит, что это было наяву. Всем нам
такие только снятся! Особенно такими вот летними ночами, когда
наешься жареного мяса со жгучими пряностями.
Он посмотрел на ее сразу потемневшее лицо, оглянулся на
Ингвара. У того лицо было как вырезанное из камня. Старого
темного камня.
-- Меня это не радует, -- ответила она подавленно.
-- Почему? Только потому, что мы -- русы?
-- У нас женщин не выдают как скот.
-- Гм... Я слышал, что у вас тоже мужчины берут столько
жен, сколько хотят. Даже по десять-двадцать!
Она пожала плечами, поправила:
-- Не мужчины берут, а женщины идут. По своей воле! Мои
три подруги, они сестры, пошли за витяза Вырвидуба. Не захотели
расставаться, а любили его все трое... Но у нас, лесных людей,
чаще как у оленей или лебедей: пара -- на всю вечность.
Рудый смотрел то на нее, то на Ингвара. Всегда задорное и
плутоватое лицо воеводы стало печальным.
-- На всю вечность, -- сказал он задумчиво и мечтательно,
-- как в песнях... Все к этому стремимся. А кто находит? Все
женимся на чужих женах... э-э... предназначенных богом для
кого-то другого. Может быть, моя единственная в дальней стране?
Но как найти даже ту страну, их тысячи... Жизни не хватит
обойти. И женщины выходят за чужих, ибо их молодости не хватит
найти своего, единственного. А уж у княгинь, да и у князей,
выбора вовсе нет. Замуж выходят и женятся для дела. Укрепления
союза племен, выгодных договоров, присоединения земель...
Она отвела взор. Рудый прав, беспощадно прав. И в ее
племени свобода выбора только у простолюдинов. Князья
сочетаются браком, сообразуясь с необходимостью древлян.
Хмурый гридень собрал на поднос грязную посуду, повернулся
уходить. Ольха подхватила со стола и ловко поставила на самый
верх подноса пустой кувшин. Гридень удалился на полусогнутых,
кувшин угрожающе раскачивался.
На широком лице Асмунда появилась широкая улыбка:
-- Ты двигаешься, как Ингвар... А Ингвар -- лучший боец на
всей Новой Руси. Конечно, не считая нас с Рудым. Это верно, что
