обстоятельства, что все, о чем я сообщу, передается вам в соответствии с его
личными волей и желаниями.
- Желаниями... - повторил мой напарник.
- "Желание" - наиболее красивое слово для обозначения принципиальной позиции
субъекта по отношению к намеченной цели. Разумеется, - добавил незнакомец, -
могут быть и другие выражения. Вы меня понимаете?
Мой напарник попытался в уме перевести речь собеседника на человеческий язык.
- Понимаю...
- Как бы там ни было, мы не будем здесь рассуждать ни о понятиях с концепциями,
ни о большой политике; разговор пойдет исключительно про бизнес.
Слово "бизнес" этот человек произнес очень отчетливо, с явным американским
акцентом: "бейзнесс". Как пить дать - предки-иностранцы где-нибудь во втором
колене.
- Вы бизнесмен - и я бизнесмен. Если исходить из реальности, то ни о чем другом,
кроме бизнеса, мы с вами и не должны говорить. А вопросами нереальной природы
пусть займутся другие. Не так ли?
- Именно так, - ответил мой напарник.
- Наши же обязанности сводятся к тому, чтобы придавать нереальным категориям
утонченно-привлекательный вид и вставлять их в жесткие рамки реальности... Люди
зачастую сами бывают рады убежать в нереальное. А все потому, - и указательным
пальцем правой руки гость погладил изумрудного цвета перстень на среднем пальце
левой, - что им так кажется проще. В силу этого иногда получается, что
нереальное уже вроде как вытесняет, выдавливает собой реальность. Однако,
заметим: в нереальном мире нет места для бизнеса. Мы же, таким образом,
представляем собой особую разновидность людей, чье появление влечет за собой
проблемы и осложнения. Поэтому, - и, прервавшись, он снова погладил зеленый
перстень, - если то, что я вам сейчас сообщу, вдруг потребует от вас принятия
важных решений либо еще как-нибудь усложнит вашу жизнь, - то я просил бы заранее
меня извинить.
Плохо соображая, о чем идет речь, мой напарник молчал.
- Итак, перейдем к реальным желаниям. Первое: мы желаем, чтобы вы немедленно
остановили выпуск журнала с изготовленной вами рекламой страхового агентства П.
- Но, позвольте...
- Второе, - с силой оборвал незнакомец. - С работником, подготовившим эту
страницу, мы желали бы непосредственно встретиться и поговорить.
Посетитель извлек из нагрудного кармана пиджака белоснежный конверт, вынул
оттуда сложенный вчетверо лист бумаги и протянул моему собеседнику. Тот взял его
и, развернув, пробежал глазами. Это была копия страницы с рекламой страхового
агентства, сделанной, несомненно, в нашей конторе. Фотография - стандартный
пейзаж Хоккайдо: снег, горы, овцы в долине да позаимствованные неведомо откуда
строчки пастушьей песенки; ничего более.
- Таковы два наших желания. Собственно, насчет первого стоит сказать, что это
решенное дело. А если быть совсем точным, то в русле этого желания уже принято
соответствующее решение. И если имеют место какие-то сомнения, никто не мешает
вам позвонить в издательство начальнику отдела рекламы.
- Да, действительно, - сказал мой напарник.
- Тем не менее, мы, со своей стороны, с легкостью можем представить серьезность
того ущерба, который подобное затруднение может нанести фирме вашего масштаба.
Слава Богу, мы - и вы знаете это - располагаем известного рода влиянием в данных
кругах. И поэтому в случае, если наше второе желание окажется выполнимо и ваш
сотрудник предоставит удовлетворяющую нас информацию, мы будем готовы с лихвой
компенсировать все расходы по компенсации вашего ущерба. С лихвой, уверяю вас.
Глубокая тишина затопила комнату.
- Если же мы не встретим у вас понимания в этом вопросе, - продолжал после паузы
незнакомец, - вам прийдется сойти с дистанции. С этого дня и до скончания века в
этом мире для вас не найдется свободного места.
Снова - давящая тишина.
- У вас есть какие-нибудь вопросы?
- Если я вас правильно понимаю, проблема - в самой фотографии? - робко спросил
мой напарник.
- Совершенно правильно, - подтвердил гость. Его постоянно шевелящиеся пальцы
словно перебирали и отсортировывала слова перед тем, как он произносил их. -
Совершенно правильно. Однако ничего сверх этого я вам объяснить не могу. Не
располагаю для этого полномочиями.
- Сотруднику я позвоню домой... Думаю, он будет здесь в три, - сказал мой
напарник.
- Прекрасно, - и гость скользнул глазами к часам на руке. - В таком случае, к
четырем часам я присылаю машину. И наконец - особо важный момент: все, о чем
здесь говорилось, ни малейшему разглашению не подлежит. Договорились?
И два бизнесмена расстались по-деловому.
3. СЭНСЭЙ
- Вот такие дела, - сказал мой напарник.
- Ни черта не понятно, - сказал я, сжимая в губах незажженную сигарету. -
Во-первых, непонятно, что за птица - настоящий хозяин карточки. Во-вторых,
непонятно, почему он так нервничает из-за фотографии каких-то овец. Ну и,
наконец, мне совершенно неясно, каким образом этот тип может изъять из печати
нашу рекламу...
- Хозяин карточки - крупная акула правых. Во внешний мир особенно не
высовывается, и поэтому простому народу его имя может ничего и не говорить; в
деловых же кругах о нем знают практически все. Ты, видно, - единственное
исключение...
- Далек я от светской жизни! - буркнул я, словно оправдываясь.
- Вообще говоря, он не совсем из правых... Даже, скорее, - совсем не из правых.
- Ну, вот - вообще ничего не понятно...
- Если честно, всегда было сложно разобраться, что там у него в голове. Работ он
не пишет, речей перед аудиториями не говорит. Пять лет назад репортер из одного
ежемесячника попробовал было копнуть под него по поводу взяток, оформлявшихся
как партийные взносы, - да самого же репортера и закопали...
- А ты, я смотрю, неплохо осведомлен!
- Я хорошо знал того репортера.
Я поднес зажигалку к сигарете в губах и затянулся.
- А этот репортер... Чем он сейчас занимается?
- Перебросили в общий отдел. С утра до вечера, не разгибаясь, правит рекламные
тексты... Мир "масс-коми" (*7), как тебе известно, до удивления тесен, так что
его фигура теперь - как бы наглядный урок, предостережение всем остальным.
Знаешь, как у африканских аборигенов - белые кости при входе в деревню...
- Да уж, - хмыкнул я.
- Впрочем, кое-что из довоенной биографии этого типа мне все-таки известно.
Родился в 1913-м на Хоккайдо. Закончил школу - перебрался в Токио; скакал с
работы на работу, пока не прибился к правым. Кажется, всего однажды - но
все-таки угодил тогда за решетку. Отсидел - подался в Маньчжурию, где спелся с
офицерами Квантунской армии и создал какую-то организацию диверсионного толка.
Чем занималась эта организация, я уже толком не знаю. Именно с тех пор он
неожиданно становится человеком-загадкой. Поговаривали, что он наркоман; да,
видимо, так и было... Погулял, порезвился по Китайской равнине - и ровно за две
недели до прихода советских войск благополучно, на большом эскадренном миноносце
эвакуировался на родную землю. Вместе с кучей трофейного золотишка, понятное
дело...
- М-да, просто поразительно вовремя!
- В том-то и дело: этот тип всегда умел очень талантливо рассчитывать время.
Когда лучше закидывать невод, когда - тащить... И, кроме того, всегда как-то
заранее чувствовал, в какую именно точку следует бить. Когда верхушку
оккупационной армии арестовали за военные преступления категории "А",
расследование по его делу прервали на полдороге, а само дело просто-напросто
закрыли. Причины - сперва "по болезни", а потом все вообще окутано мраком и
схоронено на века. Скорее всего, имела место какая-то сделка с вояками США.
Макартур ведь тоже очень облизывался на китайские просторы...
Мой напарник снова вынул из карандашницы шариковую ручку и, зажав между средним
и указательным пальцами, принялся вертеть ее туда-сюда.
- Так вот, выбрался он из казематов Сугамо (*8), вытащил на свет божий свои
сокровища, которые прятал неизвестно где - и разделил их на две половины. На
первую половину купил с потрохами одну из фракций в партии консерваторов; на
вторую же - весь мир рекламы. Это еще в те времена, когда всей-то рекламы было -
афишки замызганные, да листовки на заборах...
- М-да, дальновидный тип, ничего не скажешь... А что, насчет его теневых
капиталов так ни разу нигде ничего не всплыло?
- Перестань. Владелец целой фракции консерваторов!
- Да, действительно... - пробормотал я.
- В общем, с помощью денег он зажал в одном кулаке и политиков, и рекламу; и
этот его механизм прекрасно функционирует по сей день. А на поверхность он не
вылазит потому, что не видит в том ни малейшей нужды. Поскольку если в твоих
руках и политика, и реклама, для тебя, строго говоря, нет ничего невозможного,
так ведь? А ты вообще представляешь себе, что значит владеть всей рекламой?
- Не очень...
- Владеть всей рекламой - это значит держать за горло практически всю печать,
телевидение и радио! Ни одно издательство, ни единый канал в эфире просто не
могут существовать без рекламы. Все равно что аквариум без воды. До девяноста
пяти процентов всей информации, которую воспринимают твои глаза и уши каждый
день, заранее отобраны по чьей-то воле и оплачены из чьего-то кармана!...
- Все равно пока непонятно, - упорствовал я. - То, что этот тип прибрал к рукам
всю массовую информацию - это я понял. Но какую силу он имеет над рекламными
издательствами страховых агентств? Здесь же прямые контракты без участия крупных
рекламопроизводителей, так или нет?
Мой напарник откашлялся и залпом допил остывший чай.
- Акции. Основной источник постоянного роста его капитала - это чьи-нибудь
акции. Движение акций, перепродажа, скупка контрольных пакетов и тому подобное.
Всю необходимую для этого информацию собирает его "Особый отдел"; он же только
выбирает, что ему нужно, что - нет. Естественно, из всего мощного потока данных
лишь ничтожно малая часть отходит "масс-коми" и публикуется "для народа". Все
остальное Сэнсэй прибирает к своим рукам и, тщательно пересмотрев, скупает самые
выгодные варианты. Не напрямую, разумеется, - шантажом всех мастей и оттенков.
Ну, а если шантаж не действует, то информация, как и положено в сообщающихся
сосудах, перетекает в большую политику...
- Что-то по принципу "у всякой фирмы есть хоть одна маленькая слабость"?
- Еще проще: ни у какой фирмы нет желания услышать заявление-бомбу на собрании
учредителей... В общем, я тебе все сказал. Дух Сэнсэя царит над нами сразу в
трех измерениях этого мира: в политике, в рекламе и в акциях. Это ты, я надеюсь,
себе уяснил. А раз так, то нетрудно представить, что раздавить рекламный
журнальчик вроде нашего и выкинуть нас на улицу - для него еще проще, чем тебе
почистить яйцо на завтрак!...
- Уф-ф-ф! - перевел я дыхание. - Но все равно: за каким дьяволом такому большому
дяде напрягаться из-за фотографий хоккайдосской природы?!
- А вот это - и в самом деле хороший вопрос! - парировал мой напарник. - Я как
раз собирался задать его тебе.
Мы помолчали.
- Как ты догадался, что разговор - про овец? + спросил он. - Откуда? Что,
вообще, происходит такого, о чем я не знаю?
- "То карлик неведомый вертит Кармы веретено, наших судеб нити переплетая"...
- Ты не мог бы выражаться яснее?
- Шестое чувство.
- Ну-ну!... - вздохнул мой напарник. - В любом случае, вот тебе еще парочка
свежих новостей. Я позвонил тому бывшему репортеру из ежемесячника, и он мне
кое-что сообщил. Первое - это то, что Сэнсэя свалил инсульт, и на ноги он больше
не встанет. Хотя на официальном уровне это пока не подтверждено... И второе -
насчет типа, который сюда заявился. Это первый секретарь Сэнсэя, в Организации -
Человек Номер Два, который ведает всеми вопросами управления. Сын иностранца,
выпускник Стэнфорда, под Сэнсэем работает вот уже двадцать лет. Темная лошадка,
но с мертвой хваткой и мгновенной реакцией. Это все, что мне удалось разузнать.
- Спасибо, - вежливо сказал я.
- Не за что! - ответил мой напарник, стараясь не глядеть на меня.
До тех пор, пока он не напивался, - что говорить! - он был гораздо достойнее
меня. Во всех отношениях - добрее, наивнее, рассудительнее. Но рано или поздно
