- Но это везде так!
- Да я понимаю. И даже понимаю, что без этого - никуда. Но раньше было
все-таки... веселее.
- "Дольше живу - и все выше тени невидимых стен у моей тюрьмы..." - пробормотал
я себе под нос.
- Это что такое?
- Так, ерунда, - сказал я. - Ну-ну, и что же?
- А то, что сейчас у нас - сплошное выколачивание денег. Мы просто
эксплуататоры, кровососы - и ничего больше.
- Эксплуататоры? - удивившись, я посмотрел на него. Между нами было расстояние в
пару метров; он сидел на стуле, и его голова находилась выше моей сантиметров на
двадцать. За его головой висела картина. То было какая-то новая, не виданная
мною ранее черно-белая литография, изображавшая рыбу с крыльями. Судя по морде,
рыбе было не особенно радостно от наличия крыльев у себя на спине. Видимо, она
плохо понимала, как ими пользоваться. - Кровососы?... - переспросил я, на этот
раз самого себя.
- Они самые.
- Ну, и чью же кровь мы сосем?
- Да всех вокруг понемногу!
Кисти его рук находились как раз на уровне моего взгляда. Задрав ноги и скрестив
их на спинке небесно-голубого дивана, я неотрывно следил за танцем ручки у него
на ладони.
- Как бы там ни было, разве ты не видишь, что мы изменились?
- Все по-старому. Никто не менялся, и ничто не менялось...
- Ты что, на самом деле так думаешь?
- Да, я так думаю. Никакой эксплуатации не существует. Это все детские сказки.
Ты же, я надеюсь, не веришь, что дудками Армии Спасения можно и впрямь спасти
белый свет? Не придумывай то, чего нет!...
- Ну, ладно - может, я напридумывал лишнего... - вроде как согласился он. - На
прошлой неделе ты - вернее, мы оба - сочиняли текст рекламы про маргарин. Надо
сказать, отменная получилась реклама. Отзывы были самые положительные. Но ты мне
скажи: сколько раз за последние годы ты лично ел маргарин?
- Ни разу. Терпеть не могу маргарин.
- Вот и я ни разу. В этом-то все и дело! Раньше мы, по крайней мере, работали от
чистого сердца, верили в то, что делали, за это и уважали себя. А сейчас?
Засоряем мир всяким дерьмом - словами без сути и смысла...
- Маргарин, между прочим, - полезный для здоровья продукт. И жиры в нем -
исключительно растительные, и холестерина до крайности мало. Старческие болезни
от него не развиваются, а в последнее время, говорят, даже вкус стал совсем не
плохой... И стоит дешево. И хранится долго...
- Вот и жри его сам!
Я откинулся вглубь дивана и медленно потянулся всем телом.
- Да не все ли равно? Едим мы с тобой этот маргарин или нет - в конечном счете,
разницы-то никакой! Переводить дежурную белиберду или сочинять рекламную
фальшивку про маргарин - по сути, одно и то же занятие! Да, мы засоряем мир
бессмысленными словами. Ну, а где ты их видел - слова, имевшие смысл?... Брось
ты, ей-Богу: не бывает ее, работы от чистого сердца. Нигде ты ее не найдешь. Это
все равно, что пытаться дышать от чистого сердца или мочиться от чистого сердца
в сортире!
- Все-таки раньше ты был как-то... невиннее.
- Возможно, - сказал я и затушил в тяжелой пепельнице сигарету. - "В одном
невинном городишке один мясник невинный жил. Он на невинные котлетки невинных
телочек рубил"... Конечно, если ты думаешь, что надираться виски с утра пораньше
- занятие вполне невинное, то можешь продолжать сколько влезет!
Тишина затопила комнату. В долгой паузе раздавалось лишь мерное клацанье
авторучки о деревянный стол.
- Извини, - не выдержал я. - Я не хотел с тобой так разговаривать.
- Да все в порядке, - сказал мой напарник. - Может, здесь ты как раз и прав...
Звонко щелкнув, отключился перегревшийся кондиционер. Стоял тихий полдень. Такой
тихий, что делалось жутко.
- Возьми себя в руки, - сказал я. - Ты посмотри, сколько всего мы уже добились -
только своими силами! Никому не должны - и нам никто не должен... И уж, по
крайней мере, в нашем деле больше здравого смысла, чем у этого сброда
карьеристов, чья задница всегда прикрыта, а жизнь - от должности до должности, и
которые ничего не умеют, кроме как разваливаться в креслах с самодовольными
мордами...
- Мы же были друзьями, так ведь?...
- Мы и сейчас друзья, - сказал я. - Всю дорогу вместе прошли, друг за друга
цепляясь.
- Мне так не хотелось, чтобы вы разводились.
- Знаю...- ответил я. - Но, может, все-таки объяснишь мне насчет овец?
Он кивнул, отправил ручку обратно в карандашницу, потер пальцами веки - и начал:
- Человек этот появился сегодня в 11 утра...
2. ПОЯВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА СО СТРАННОСТЯМИ
Человек этот появился в 11 утра. В таких маленьких фирмах, как наша, время суток
под названием "одиннадцать утра" бывает двух разновидностей. Либо это -
капитальная запарка, либо - капитальное безделье; чего-то среднего не дано. Или
мы бестолково суетимся и бегаем, в делах по самые уши, - или так же бестолково
клюем носами и досматриваем утренние сны. Что же касается "дел средней
важности", если такая штука вообще бывает, то их всегда очень удобно выполнить
"как-нибудь после обеда".
Человек этот появился утром именно второй разновидности. Утру, случившемуся в
тот день, можно смело ставить памятник Классического Безделья. Всю первую
половину сентября мы вкалывали как ненормальные; но лишь только заказ был
выполнен, жизнь в конторе остановилась. Трое, включая меня, взяли
неиспользованные летние отпуска с опозданием на месяц; всем же остальным работы
только и оставалось, что с утра до вечера затачивать карандаши. Мой напарник
выскочил снять денег в банке; другой сотрудник убивал время, слушая свежие
пластинки в демонстрационном зале музыкального магазина напротив; и только
девочка-секретарша, оставшись одна в опустевшей конторе, изредка отвечала на
телефонные звонки да листала "Прически осеннего стиля".
Дверь в контору он отворил без единого звука - и так же беззвучно затворил ее за
собой. При этом его бесшумные движения вовсе не выглядели нарочитыми. Напротив,
все в нем казалось обычным и очень естественным. Настолько обычным и настолько
естественным, что девочка-секретарша не сразу осознала сам факт его появления в
конторе. Когда она поняла это, он уже стоял прямо перед ее столом и взирал на
нее сверху вниз.
- Если это возможно, мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь из начальства, -
произнес человек. Сказано это было тоном, с каким смахивают перчаткой невидимую
пыль со стола.
Девочка никак не могла сообразить, что, вообще говоря, происходит. Подняв
голову, она уставилась на незнакомца. У того был слишком проницательный взгляд,
чтобы оказаться заурядным клиентом. Для налогового эксперта он был слишком
хорошо сложен, для полицейского - выглядел слишком интеллигентно. Никаких других
профессий ей вспомнить не удавалось. Точно известие о какой-то неотвратимой
беде, человек этот возник неизвестно откуда и стоял теперь прямо перед ее
глазами.
- Их сейчас нет! - пролепетала секретарша, поспешно захлопнув журнал. - Обещали
быть через полчаса...
- Я подожду, - мгновенно ответил он. Будто знал заранее, что ему скажут.
Лихорадочно пытаясь решить, не спросить ей хотя бы имя посетителя, секретарша
вконец запуталась, отказалась от этой мысли и провела гостя в приемную. Человек
опустился на небесно-голубой диван, положил ногу на ногу - и застыл как
каменный, упершись взором в электронные часы на стене напротив. Через некоторое
время она принесла ему ячменного чая, а он все сидел, не сдвинувшись ни на
миллиметр.
- Прямо там, где сейчас сидишь ты, - сказал мой напарник. - Вот так же сидел
себе, не меняя позы, и тридцать минут подряд сверлил глазами часы!...
Я поизучал глазами изгибы дивана, на котором сидел, поднял взгляд к часам на
стене и снова уставился на своего напарника.
Несмотря на жару, крайне редкую для конца сентября, гость наш был одет, что
называется, "по всей форме". Из рукавов костюма - благородно-серых тонов, явно
шитого в дорогом ателье - белоснежные манжеты выглядывали ровно на полтора
сантиметра; безупречно подобранный галстук в изысканно-невнятную полоску был
повязан с едва заметной асимметричностью; туфли из черного кордована блестели,
как зеркала.
В свои тридцать пять - сорок лет при росте около ста семидесяти сантиметров этот
человек не имел ни грамма лишнего веса. Узкие кисти рук без малейших морщин
плавными линиями перетекали в длинные, много лет упражнявшиеся в гибкости пальцы
и своим видом напоминали древнейшую форму биорастительности - два семейства
извивающихся существ с общими грибницами-корневищами, в недрах которых и по сей
день таились дремучие инстинкты самой первой жизни на Земле. Ногти,
отшлифованные временем и кропотливой заботой, слагали на кончиках пальцев
орнамент из безупречных по форме овалов. То были несомненно красивые и чем-то
неуловимо странные руки. Вид этих рук заставлял подозревать, что владелец их -
специалист какого-то очень узкого профиля, вот только какого именно - для всех
оставалось загадкой.
В отличие от рук, лицо этого человека ничего особенного не рассказывало. Очень
правильное лицо - простое и без выражения. Прямые, будто стесанные топором,
линии надбровий и носа; ровная полоса сухих губ. Чуть темноватый, глубокий тон
его кожи был совсем не похож на тот обычный загар, какой легко получают на
пляжах и теннисных кортах. Разве только совсем чужое, неведомое солнце, припекая
с небес над неизвестной землей, могло придать человеческой коже такой необычный
оттенок.
Время ползло угрожающе медленно. Все эти тридцать минут были жестко-холодными и
напряженными, точно болты в крепежной конструкции, что только и удерживает
готовый вот-вот сорваться в небо гигантский цеппелин. И когда мой напарник,
наконец, возвратился из банка, ему показалось, что воздух в конторе был страшно
угрюм и тяжел. Как если бы всю мебель вокруг поприбивали гвоздями к полу.
- Я, разумеется, только хочу сказать, что мне так показалось...
- Ну, разумеется! - ответил я.
Одинокая секретарша на телефоне, сраженная столбняком, забилась в свой угол и
подавала крайне мало признаков жизни. Сбитый с толку, мой напарник забрел в
приемную, увидел там посетителя, автоматически представился, назвав свое имя и
должность, и только тогда, наконец, гость нарушил позу истукана, извлек из
нагрудного кармана тонкие сигареты, закурил и с озабоченно-хмурым видом выпустил
в пространство перед собой узкую струю дыма. Воздух в комнате дрогнул и будто
слегка разрядился.
- Времени в обрез. Так что перейдем сразу к делу, - негромко произнес
посетитель. Сказав так, он вытащил из бумажника вычурную, чуть не режущую пальцы
краями визитную карточку и с легким щелчком припечатал ее к столу. С карточки из
особой, похожей на пластик бумаги неестественно-белого цвета глядели на мир
черные, отпечатанные мелким шрифтом иероглифы имени и фамилии. Ни званий, ни
должности, ни телефона - только эти четыре иероглифа. При одном взгляде на эту
карточку начинали болеть глаза. Мой напарник перевернул визитку обратной
стороной вверх, убедился в девственной белизне ее оборота, глянул еще раз на
лицевую сторону - и поднял глаза на странного гостя.
- Вам знакомо это имя, не правда ли? - спросил тот.
- Да, знакомо.
Странный гость коротко кивнул, сместив подбородок вниз на несколько миллиметров.
Взгляд его при этом не дрогнул ни на мгновение.
- Сожгите ее.
- Сжечь?... - мой напарник, разинув рот, уставился на собеседника.
- Вот эту карточку. Прямо сейчас. Сожгите, пожалуйста, и выбросьте пепел, -
слово за словом, будто строгая ножом, произнес посетитель.
В абсолютной растерянности мой напарник взял со стола зажигалку, высек огонь и
поднес язычок пламени к самому краю карточки. Взявшись пальцами за другой край,
он подождал, пока та догорела до половины, затем опустил ее, пылающую, в большую
хрустальную пепельницу посередине стола, и оба стали молча следить глазами за
тем, как бумага медленно исчезала, превращаясь в белесый пепел. Когда карточка
сгорела дотла, в комнате воцарилась глухая, свинцовая тишина, точно на поле боя
после смертельной резни.
- Я нахожусь здесь как полномочный представитель всех интересов этого господина,
- нарушил паузу посетитель. - Иначе говоря, я хотел бы от вас понимания того
