съели сосиски и выпили еще по кофе. Какой-то студентик, взгромоздившись на стул,
долго вертел ручкой громкости, пытаясь наладить звук, но потом отчаялся, слез со
стула и куда-то исчез.
- Я тебя хочу, - сказал я.
- О'кей, - улыбнулась она.
Мы сунули руки поглубже в карманы и побрели ко мне.
Проснувшись вдруг, я увидел, что она беззвучно плачет. Только худенькие
плечи-крылышки чуть заметно вздрагивали под одеялом. Я разжег огонь в камине и
взглянул на часы. Два часа ночи. Луна зияла в небе мертвенно-бледной дырой.
Я дождался, пока она выплачется, вскипятил воды, разболтал в двух чашках
пакетики, и мы стали пить чай. Я раскурил сразу две сигареты и передал одну ей.
Глубоко затянувшись, она тут же закашлялась; это повторилось трижды и привело ее
в страшное возбуждение.
- Послушай, тебе никогда не хотелось меня убить?
- Тебя?..
- Да.
- Зачем ты спрашиваешь?
Не вынимая изо рта сигареты, она закрыла глаза и кончиками пальцев потерла веки.
- Так... Ни за чем.
- Ну и незачем! - сказал я.
- Правда?
- Правда. За каким чертом мне тебя убивать?!
- Да, действительно... - кивнула она с усилием над собой. - Просто я вдруг
подумала... Может, было бы вовсе неплохо, если бы кто-то меня убил. Так вот - во
сне...
- Кто угодно, только не я. Я не смог бы убить человека.
- В самом деле?
- Ну, насколько я себя знаю...
Рассмеявшись, она вдавила окурок в пепельницу, одним глотком допила оставшийся
чай и закурила новую сигарету.
- Поживу до двадцати пяти, - сказала она. - А там и умру.
Умерла она в двадцать шесть в июле 78-го.
Часть вторая. ИЮЛЬ 1978 Г.
1. 16 ШАГОВ И ПРАВИЛА ИХ ПРОХОЖДЕНИЯ
"Чш-ш-ш!..." - шипит мне в спину компрессор лифта, и я медленно закрываю
глаза. Собираю ошметки мыслей - и делаю: шестнадцать шагов по коридору прямо к
двери квартиры. С закрытыми глазами. Ровно шестнадцать - ни больше ни меньше. От
выпитого виски голова шумит и болтается, как на вывернутых шурупах; никотиновой
вонью сводит язык во рту.
И все же, как бы ни был пьян, я всегда способен вот на эти шестнадцать шагов:
закрыв глаза - и прямо, как по натянутой проволоке. Механический навык,
результат долгих лет тренировки. Когда бы ни пришел домой вдрабадан - каждый
мускул спины непременно распрямляет фигуру, голова подымается, и легкие
решительно вбирают в себя утренний воздух со слабым запахом цементного коридора.
И вот тогда, наконец, я закрываю глаза и делаю свои шестнадцать шагов по прямой
из клубов хмельного тумана.
С тех пор, как я вооружился Правилом Шестнадцати Шагов, меня даже удостоили
титула: "Наш Самый Приличный Алкаш". Быть им вовсе не сложно. Главное -
признаться себе: "Я пьян, это факт!" - и воспринимать этот факт как реальность.
Никаких тебе "но", никаких там "однако", "все-таки" и "тем не менее". Просто: "Я
ПЬЯН" - и все тут.
И покуда со мной это Правило, я всегда буду оставаться самым безоблачным
пьяницей, алкашом без проблем. Ранним жаворонком выпархивать из гнезда поутру -
и последним вагоном до отказа нагруженного поезда переваливать через мост и
скрываться в ночном тоннеле...
Пять, Шесть, Семь...
Задержавшись на восьмом шаге, я открываю глаза и делаю глубокий вдох. Легкий
звон в ушах. Так, качаясь под ветром, позвякивает ржавая колючая проволока на
морском берегу. Как давно уже не был у моря... 22 июля, 6:30 утра. Идеальная
пора, идеальное время суток, чтоб любоваться морем. Песчаные пляжи еще никто не
успел загадить. Песок у кромки прибоя - весь в следах птичьих ног, будто ветер
рассыпал по берегу иглы хвои с неведомых сосен...
Море?!
Снова трогаюсь с места. Про море - забыть... Эта штука давно уже канула в
прошлое.
Сделав шестнадцатый шаг, я останавливаюсь, открываю глаза - и прямо перед собой,
как всегда вижу круглую ручку двери. Вынимаю из ящика газеты за последние два
дня и пару конвертов, зажимаю почту под мышкой. Выудив из лабиринтов кармана
связку ключей, зажимаю ее в руке и какое-то время стою, прислонившись лбом к
холодной железной двери квартиры. За ушами вдруг - слабый, но отчетливо-резкий
щелчок. Все мое тело - как вата, насквозь пропитавшаяся алкоголем. Сравнительный
порядок только где-то внутри головы.
Черт бы меня побрал...
Сдвинув дверь на несчастную треть, я с трудом протиснулся в щель и затворил за
собой. Прихожая была мертва. Мертвее, чем от нее ожидалось.
Тут-то я и осознал их присутствие. Красных башмачков у меня под ногами. Моих
старых знакомых. Приютившись между моими заляпанными грязью теннисными туфлями и
дешевыми пляжными сандалиями, окутанные тишиной, будто слоем тончайшей пыли, они
смотрели на меня каким-то рождественским подарком, который вдруг не по сезону
свалился с неба.
Она сидела, распростершись грудью на кухонном столе. Лицо на сплетенных
запястьях, профиль под каскадом густо-черных волос. Дорожка незагорелой кожи
пробегала под волосами от шеи к затылку. Под мышкой, из открытого рукава
полотняного платьица, какого я раньше не видел на ней, едва различимо проступала
полоска лифчика.
Я стаскивал пиджак, стягивал черный галстук, расстегивал часы на руке. Она не
шелохнулась ни разу. Глядя на ее спину, я вспомнил прошлое. Свое прошлое - до
того, как я встретил ее.
- Эй... - попытался позвать я. Собственный голос показался мне совершенно чужим.
Словно откуда-то издалека его доставили его по заказу для этого случая. Как и
следовало ожидать, ответа не было.
Она казалась спящей. Или плачущей. Или мертвой.
Сев за стол напротив нее, я стиснул пальцами веки. Свежий солнечный луч разрезал
крышку стола пополам: я - на свету, она - в полупризрачных сумерках. У сумерек
не было цвета. На столе громоздился горшок с пересохшей геранью. За окном кто-то
выплеснул воду на улицу: звонкий шлепок воды о дорогу - и запах сырого асфальта.
- Кофе выпьешь?...
Как и прежде, молчание.
Убедившись, что ответа не будет, я встал, насыпал в кофемолку зерен на пару
порций, включил транзистор. Когда кофе был уже смолот, я вдруг вспомнил, что на
самом деле хотел выпить чаю со льдом... Вспоминать все задним числом давно уже
стало частью моей натуры.
Транзистор выплескивал песню за песней - по-утреннему беззубый, ненавязчивый
попс. Слушая эти песни, я вдруг ощутил, что в этом мире, пожалуй, так ни черта и
не изменилось за прошедшее десятилетие. Ни черта, кроме имен певцов и названий
песен. Да кроме, пожалуй, еще того, что я прожил десяток лет.
Проверив чайник: вскипел, я выключил газ и, выдержав тридцать секунд, чтобы
унялись пузыри, начал лить кипяток на кофейную пыль. Ошпаренная, она вобрала в
себя сколько могла - и, набухая неспешно, разнесла по комнате свой согревающий
запах.
За окном вразнобой стрекотали цикады.
- Ты что, с самого вечера здесь?.. - спросил я, продолжая держать в руке чайник.
Разметавшиеся по столу и, казалось, замершие навеки, ее волосы вдруг еле заметно
дрогнули в ответ.
- Меня дожидалась?...
Снова молчание.
От палящих лучей вперемежку с клубами пара в кухне сделалось душно. Я задвинул
вентиляционное окошко над раковиной, щелкнул кнопкой кондиционера и поставил на
стол чашки с кофе.
- Пей давай, - сказал я. Голос понемногу становился снова моим.
- ...................
- Лучше тебе это выпить.
Прошло еще добрые полминуты, прежде чем она медленно, как-то механически подняла
лицо от стола - и застыла опять, упершись бессмысленным взглядом в горшок с
пересохшей геранью. Чуть намокшие от слез паутинки волос прочеркивали на щеке
три-четыре беспорядочных штриха. Аура едва уловимой влаги расходилась от нее
волнами по комнате.
- Не беспокойся, - сказала она, - реветь здесь никто не собирался.
Я вытянул из пачки салфетку; беззвучно высморкавшись, она нервно убрала с лица
налипшие волосы.
- Я, вообще-то, собиралась уйти до того, как ты вернешься. Не хотела
встречаться.
- Но потом, я вижу, раздумала?
- Вовсе нет. Просто... расхотелось куда-то еще идти. Но ты не волнуйся, я уже
ухожу.
- Да ладно... Кофе хоть выпей.
Под сводку дорожно-транспортных происшествий я отхлебнул кофе, затем взял
ножницы и вскрыл два пришедших конверта. В одном - извещение из мебельного
магазина: скидка цен на 20 процентов при покупке в такой-то срок. Во втором
оказалось письмо, читать которое не хотелось, от приятеля, вспоминать о котором
желания тоже не было. Я смял конверты, бросил в корзину с мусором и принялся
догрызать остатки галет. Она, не отнимая губ от чашки, стиснув ее в ладонях,
точно пытаясь согреться, пристально наблюдала за мной.
- Там салат в холодильнике...
- Салат? - Я поднял голову и уставился на нее.
- Помидоры с фасолью. Других не было. Огурцы твои испортились, я выкинула...
- М-м-м...
Я достал из холодильника большую салатницу из голубого окинавского стекла и
вылил туда остававшиеся в бутылке пять миллиметров приправы. От помидоров с
фасолью осталась одна сплошная озябшая тень. Вкус отсутствовал напрочь. Вкуса
также не оказалось ни в галетах, ни в кофе. Видимо, из-за яркого утреннего
света. Утренний свет вечно все разлагает на составные. Я извлек из кармана
сигареты, смятые в кашу, и прикурил от спичек, происхождение которых не помнил.
Сигарета захлюпала при затяжке, как высыхающий мыльный пузырь. Сиреневый дым
растекся в утренних лучах абстрактными узорами.
- Я ездил на похороны. Потом все закончилось - поехал на Синдзюку, пил до утра в
одиночку...
Откуда-то в комнату прокралась кошка, протяжно зевнула и игриво прыгнула к ней
на колени. Она запустила руку в шерсть и несколько раз почесала кошку за ухом.
- Не объясняй ничего, - сказала она. - Это уже меня не касается.
- А я ничего и не объясняю. Так... болтаю о чем-нибудь.
Она чуть пожала плечами, и шлейка лифчика исчезла, утонув в вырезе рукава. На
лице ее не было ничего, что я бы назвал выражением. И я вспомнил картину,
которую видел когда-то давно - фотографию города, опустившегося на дно моря.
- Мы знали друг друга раньше. Хотя и не очень близко... Вы не были знакомы.
- Вот как?...
Кошка на ее коленях потянулась, вытянув лапы во всю длину, и с легким шипением
выпустила воздух из легких.
Я молча смотрел на огонек сигареты.
- От чего смерть?
- Сбило машиной. Переломы в тринадцати местах.
- Женщина?...
- Угу.
Закончилась семичасовая сводка дорожно-транспортных происшествий, и по радио
вновь забренчал незатейливый рок-н-ролл. Она поставила чашку на блюдце и
посмотрела мне в глаза.
- Интересно... Я умру - ты так же напьешься?
- Пил я вовсе не из-за похорон. Ну, разве что, первую пару рюмок...
За окном разгорался новый день. Новый и жаркий день. В окошке над раковиной
заискрился далекий пейзаж - сбившиеся в кучку небоскребы. Сегодня они сияли
гораздо ярче обычного.
- Выпьешь прохладного?
Она покачала головой.
Я достал из холодильника банку колы и выпил залпом до дна.
- Девчонка, которая давала кому угодно... - сказал я. Словно соболезнование
выразил: "При жизни усопшая вечно спала с кем попало..."
- А это зачем мне рассказывать? - спросила она.
Зачем? Я и сам не знал.
- Так, и что из этого?.. Прямо-таки всем подряд?
- Ну да.
- Но тебе-то - дело другое, не так ли?
Ее голос вдруг странно звякнул жесткими нотками. Я поднял глаза от тарелки с
салатом и сквозь ветки засохшей герани посмотрел ей в лицо.
- Почему ты так думаешь?
- Ну, не знаю, - очень тихо сказала она. - Ты совершенно другого склада.
- Другого склада?
- У тебя такая особенность... Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается,
обязательно кто-то их переворачивает - и все сначала...
- Что, действительно?...
Ее губы дрогнули в странной полуулыбке - и сделались вновь бесстрастными.
- Я пришла за вещами... Пальто зимнее, шапка и все остальное. Я там собрала все
в ящик. Будут руки свободны - донеси до рассылки, ладно?
- Да я домой к тебе завезу...
Она тихо покачала головой:
- Не стоит. Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?
И правда. Я совсем забылся и болтал уже то, чего в виду не имел.
- Адрес ты знаешь, так ведь?
- Да уж, знаю...
- Ну, тогда у меня все. Извини, что так засиделась...
- Как с бумагами? Больше ничего не надо?
- Да, уже все закончилось.
- Даже смешно, как все просто, а? Я-то думал, будет столько возни...
