наследстве, уже как будто полученном, вокруг денег, словно скрывавшихся
за дверью и готовых хлынуть сюда сейчас же, завтра же, по первому слову.
Он спросил:
- А затруднений не предвидится?.. Никаких тяжб?
Никто не может оспорить завещание?
Господин Леканю, видимо, был совершенно спокоен на этот счет.
- Нет, нет, мой парижский коллега сообщает, что все абсолютно ясно.
Нам нужно только согласие господина Жана.
- Отлично, а дела покойник оставил в порядке?
- В полном.
- Все формальности соблюдены?
- Все.
Но тут бывший ювелир почувствовал стыд - неосознанный мимолетный стыд
за ту поспешность, с какой он наводил справки.
- Вы же понимаете, - сказал он, - что я так сразу обо всем спрашиваю
потому, что хочу оградить сына от неприятностей, которых он может и не
предвидеть. Иногда бывают долги, запутанные дела, мало ли что, и можно
попасть в затруднительное положение. Не мне ведь получать наследство, я
справляюсь ради малыша.
Жана всегда звали в семье "малышом", хотя он был голову выше Пьера.
Госпожа Ролан, словно очнувшись от сна и смутно припоминая что-то да-
лекое, почти позабытое, о чем когда-то слышала, - а быть может, ей
только померещилось, - проговорила, запинаясь:
- Вы, кажется, сказали, что наш бедный друг оставил наследство моему
сыну Жану?
- Да" сударыня.
Тогда она добавила просто:
- Я очень рада: это доказывает, что он нас любил.
Ролан поднялся:
- Вам угодно, дорогой мэтр, чтобы сын мой тотчас же дал письменное
согласие?
- Нет, нет, господин Ролан. Завтра. Завтра у меня в конторе, в два
часа, если вам удобно.
- Конечно, конечно, еще бы!
Госпожа Ролан тоже поднялась, улыбаясь сквозь слезы: она подошла к
нотариусу, положила руку на спинку его кресла и, глядя на г-на Леканю
растроганным и благодарным взглядом матери, спросила:
- Чашечку чаю?
- Теперь пожалуйста, сударыня, с удовольствием.
Позвали служанку, она принесла сначала сухое печенье - пресные и лом-
кие английские бисквиты, как будто предназначенные для клюва попугаев,
которые хранятся в наглухо запаянных металлических банках, чтобы выдер-
жать кругосветное путешествие. Потом она пошла за суровыми салфетками,
теми сложенными вчетверо чайными салфетками, которые никогда не стирают-
ся в небогатых семьях. В третий раз она вернулась с сахарницей и чашка-
ми, а затем отправилась вскипятить воду. Все молча ждали.
Говорить никому не хотелось; о многом следовало подумать, а сказать
было нечего. Одна только г-жа Ролан пыталась поддерживать разговор. Она
рассказала о рыбной ловле, превозносила "Жемчужину", хвалила г-жу Розе-
мильи.
- Она прелестна, прелестна, - поддакивал нотариус.
Ролан-отец, опершись о камин, - как бывало зимой, когда горел огонь,
- засунул руки в карманы и вытянул губы, словно собираясь засвистеть:
его томило неодолимое желание дать волю своему ликованию.
Братья, одинаково закинув ногу на ногу, сидели в двух одинаковых
креслах по левую и правую сторону круглого стола, стоявшего посреди ком-
наты, и пристально смотрели перед собой; сходство позы еще сильней под-
черкивало разницу в выражении их лиц.
Наконец подали чай. Нотариус взял чашку, положил сахару и выпил чай,
предварительно накрошив в него небольшой бисквит, слишком твердый, чтобы
его разгрызть; потом он встал, пожал руки и вышел.
- Итак, - повторил Ролан, прощаясь с гостем, - завтра в два часа, у
вас в конторе.
- Да, завтра в два.
Жан не промолвил ни слова.
После ухода нотариуса некоторое время еще длилось молчание, затем
старик Ролан, хлопнув обеими руками по плечам младшего сына, воскликнул:
- Что же ты, подлец, не поцелуешь меня?
Жан улыбнулся и поцеловал отца.
- Я не знал, что это необходимо.
Старик уже не скрывал своей радости. Он кружил по комнате, барабанил
неуклюжими пальцами по мебели, повертывался на каблуках и повторял:
- Какая удача! Что за удача" Вот это удача!
Пьер спросил:
- Вы, стало быть, близко знали Марешаля в Париже?
Отец ответил:
- Еще бы, черт возьми! Да он все вечера просиживал у нас; ты, верно,
помнишь, как он заходил за тобой в коллеж в отпускные дни и как часто
провожал тебя туда после обеда. Да вот в то утро, когда родился Жан,
именно Марешаль и побежал за доктором. Он завтракал у нас, твоя мать по-
чувствовала себя плохо. Мы тотчас поняли, в чем дело, и он бросился со
всех ног. Впопыхах он еще вместо своей шляпы захватил мою. Я потому это
помню, что после мы очень смеялись над этим. Может быть, и в смертный
час ему вспомнился этот случай, а так как у него не было наследников, он
и сказал себе: "Раз уж я помог этому малышу родиться, оставлю-ка я ему
свое состояние".
Госпожа Ролан, откинувшись на спинку глубокого кресла, казалось, вся
ушла в воспоминания о прошлом. Она прошептала, как будто размышляя
вслух:
- Ах, это был добрый друг, беззаветно преданный и верный, редкий че-
ловек по нынешним временам.
Жан поднялся.
- Я пройдусь немного, - сказал он.
Отец удивился и попробовал его удержать, - ведь нужно было еще
кое-что обсудить, обдумать, принять коекакие решения. Но Жан заупрямил-
ся, отговариваясь условленной встречей К тому же до введения в нас-
ледство будет еще достаточно времени, чтобы обо всем потолковать.
И он ушел; ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. Пьер зая-
вил, что тоже уходит, и через несколько минут последовал за братом.
Когда супруги остались одни, старик Ролан схватил жену в объятия,
расцеловал в обе щеки и сказал, как бы отводя упрек, который она часто
ему делала:
- Видишь, дорогая, богатство свалилось нам с неба. Вот и незачем мне
было торчать дольше в Париже, надрывая здоровье ради детей, вместо того
чтобы перебраться сюда.
Госпожа Ролан нахмурилась.
- Богатство свалилось с неба для Жана, - сказала она, - а Пьер?
- Пьер? Но он врач, он без куска хлеба не будет... да и брат, конеч-
но, поможет ему.
- Нет, Пьер не примет помощи Наследство досталось Жану, одному Жану.
Пьер оказался жестоко обделенным.
Старик, видимо, смутился:
- Так мы откажем ему побольше.
- Нет. Это тоже будет несправедливо.
Тогда он рассердился:
- А ну тебя совсем! Я-то тут при чем? Вечно ты выкопаешь какую-нибудь
неприятность. Непременно надо испортить мне настроение. Пойду-ка лучше
спать. Покойной ночи. Что ни говори, это удача, чертовская удача!
И он вышел, радостный и счастливый, так и не обмолвясь ни словом со-
жаления о покойном друге, который перед смертью столь щедро одарил его
семью.
А г-жа Ролан снова погрузилась в раздумье, пристально глядя в коптя-
щее пламя догорающей лампы.
II
Выйдя из дому, Пьер направился в сторону Парижской улицы, главной
улицы Гавра, людной, шумной, ярко освещенной. Свежий морской ветер лас-
кал ему лицо, и он шел медленно, с тросточкой под мышкой, заложив руки
за спину.
Ему было не по себе, он чувствовал какую-то тяжесть, недовольство,
словно получил неприятное известие. Он не мог бы сказать, что именно его
огорчает, отчего так тоскливо на душе и такая расслабленность во всем
теле. Он испытывал боль, но что болело, он и сам не знал... Где-то в нем
таилась болезненная точка, едва ощутимая ссадина, место которой трудно
определить, но которая все же не дает покоя, утомляет, мучает, - ка-
кое-то неизведанное страдание, крупица горя.
Когда он дошел до площади Театра и увидел ярко освещенные окна кафе
Тортони, ему захотелось зайти туда, и он медленно направился к входу. Но
в последнюю минуту он подумал, что встретит там приятелей, знакомых, что
с ними придется разговаривать, и его внезапно охватило отвращение к ми-
молетной дружбе, которая завязывается за чашкой кофе и за стаканом вина.
Он повернул обратно и снова пошел по главной улице, ведущей к порту.
Он спрашивал себя: "Куда же мне пойти? - мысленно ища место, которое
бы его привлекло и отвечало бы его душевному состоянию. Но ничего не мог
придумать, потому что, хотя он и тяготился одиночеством, ему все же не
хотелось ни с кем встречаться.
Дойдя до набережной, он с минуту постоял в нерешительности, потом
свернул к молу: он избрал одиночество.
Наткнувшись на скамью, стоявшую у волнореза, он сел на нее, чувствуя
себя уже утомленным, потеряв вкус к едва начавшейся прогулке.
Он спросил себя: "Что со мной сегодня?" - и стал рыться в своей памя-
ти, доискиваясь, не было ли какой неприятности, как врач расспрашивает
больного, стараясь найти причину недуга.
У него был легко возбудимый и в то же время трезвый ум; он быстро ув-
лекался, но потом начинал рассуждать, одобряя или осуждая свои порывы;
однако в конечном счете побеждало преобладающее свойство его натуры, и
человек чувств в нем всегда брал верх над человеком рассудка.
Итак, он старался понять, откуда взялось это раздражение, эта потреб-
ность бродить без цели, смутное желание встретить кого-нибудь для того
лишь, чтобы затеять спор, и в то же время отвращение ко всем людям, ко-
торых он мог бы встретить, и ко всему, что они могли бы ему сказать.
И он задал себе вопрос: "Уж не наследство ли Жана?"
Да, может быть, и так.
Когда нотариус объявил эту новость, Пьер почувствовал, как у него за-
билось сердце. Ведь человек не всегда властен над собою, нередко им ов-
ладевают страсти внезапные и неодолимые, и он тщетно борется с ними.
Он глубоко задумался над физиологическим воздействием, которое может
оказывать любое событие на наше подсознание, вызывая поток мыслей и ощу-
щений мучительных или отрадных; зачастую они противоречат тем, к которым
стремится и которые признает здравыми и справедливыми наше мыслящее "я",
поднявшееся на более высокую ступень благодаря развившемуся уму.
Он старался представить себе душевное состояние сына, получившего
большое наследство: теперь он может насладиться множеством долгожданных
радостей, недоступных ранее из-за отцовской скупости; но все же он любил
отца и горько оплакивал его.
Пьер встал и зашагал к концу мола. На душе у него стало легче, он ра-
довался, что понял, разгадал самого себя, что разоблачил второе сущест-
во, таящееся в нем.
"Итак, я позавидовал Жану, - думал он - По правде говоря, это до-
вольно низко! Теперь я в этом убежден, так как прежде всего у меня
мелькнула мысль, что он женится на госпоже Роземильи. А между тем я вов-
се не влюблен в эту благоразумную куклу, она способна только внушить
отвращение к здравому смыслу и житейской мудрости. Следовательно, это не
ревность, это зависть, и зависть беспредметная, в ее чистейшем виде, за-
висть ради зависти! Надо следить за собой!"
Дойдя до сигнальной мачты, указывающей уровень воды в порту, он чирк-
нул спичкой, чтобы прочесть список судов, стоявших на рейде в ожидании
прилива. Тут были пакетботы из Бразилии, Ла-Платы, Чили и Японии, два
датских брига, норвежская шхуна и турецкий пароход, которому Пьер так
удивился, как если бы прочел "швейцарский пароход"; и ему представился,
словно в каком-то причудливом сне, большой корабль, где" взбираются по
мачтам люди в тюрбанах и шароварах.
"Какая глупость, - подумал он, - ведь турки - морской народ!"
Пройдя еще несколько шагов, он остановился, чтобы посмотреть на рейд.
С правой стороны, над Сент-Адресс, на мысе Гэв, два электрических маяка,
подобно близнецам-циклопам, глядели на море долгим, властным взглядом.
Выйдя из двух смежных очагов света, оба параллельных луча, словно ги-
гантские хвосты комет, спускались прямой, бесконечной, наклонной линией
с высшей точки берега к самому горизонту. На обоих молах два других ог-
ня, отпрыски этих колоссов, указывали вход в Гавр; а дальше, по ту сто-
рону Сены, виднелись еще огни, великое множество огней: они были непод-
вижны или мигали, вспыхивали или гасли, открывались или закрывались -
