Ролан воскликнул:
- Смотрите-ка, "Нормандия" входит в порт. Ну и громадина!
Потом, указывая на противоположный берег, по ту сторону устья Сены,
он пустился в объяснения; сообщил, что устье шириной в двадцать километ-
ров; показал Виллервиль, Трувиль, Ульгат, Люк, Арроманш, и реку Кан, и
скалы Кальвадоса, опасные для судов вплоть до самого Шербура. Далее он
рассказал о песчаных отмелях Сены, которые перемещаются при каждом при-
ливе, чем сбивают с толку даже лоцманов из Кийбефа, если те ежедневно не
проверяют фарватер в Ла-Манше. Упомянул о том, что Гавр отделяет Нижнюю
Нормандию 'от Верхней; что в Нижней Нормандии пастбища, луга и поля от-
логого берега спускаются к самому морю. Берег Верхней Нормандии, наобо-
рот, почти отвесный: это высокий, величественный кряж, весь в зубцах и
выемках; он тянется до Дюнкерка как бы огромной белой стеной, в каждой
расщелине которой приютилось селение или порт - Этрета, Фекан, Сен-Вале-
ри, Ле-Трепор, Дьеп и так далее.
Женщины не слушали Ролана; они отдавались приятному оцепенению, со-
зерцая океан, на котором, словно звери вокруг своего логовища, суетились
корабли; обе они молчали, слегка подавленные беспредельной ширью неба и
воды, зачарованные картиной великолепного заката. Один Ролан говорил без
умолку, он был не из тех, кого легко вывести из равновесия. Но женщины
наделены большей впечатлительностью, и порой ненужная болтовня оскорбля-
ет их слух, как грубое слово.
Пьер и Жан, уже не думая о соревновании, гребли размеренно, и "Жемчу-
жина", такая крошечная рядом с большими судами, медленно приближалась к
порту.
Когда она причалила, матрос Папагри, поджидавший ее, протянул дамам
руку, помог им сойти на берег, и все направились в город. Множество гу-
ляющих, которые, как обычно в часы прилива, толпились на молу, также
расходились по домам.
Госпожа Ролан и г-жа Роземильи шли впереди, трое мужчин следовали за
ними. Поднимаясь по Парижской улице, дамы останавливались иногда перед
модным магазином или перед витриной ювелира; полюбовавшись шляпкой или
ожерельем, они обменивались замечаниями и шли дальше.
Перед площадью Биржи старик Ролан, по своему обыкновению, остановился
взглянуть на торговую гавань, полную кораблей, и на примыкающие к ней
другие гавани, где стояли бок о бок в четыре-пять рядов огромные суда.
Пристани тянулись на несколько километров; бесчисленные мачты, реи,
флагштоки, снасти придавали этому водоему, расположенному посреди горо-
да, сходство с густым сухостойным лесом. А над этим безлиственным лесом
кружили морские чайки, подстерегая мгновение, чтобы камнем упасть на вы-
кидываемые в море отбросы; юнга, прикрепляющий блок к верхушке бом-брам-
сели, казалось, забрался туда за птичьими гнездами.
- Может быть, вы пообедаете с нами запросто и проведете у нас вечер?
- спросила г-жа Ролан г-жу Роземильи.
- С удовольствием; принимаю без церемоний. Мне было бы грустно ос-
таться сегодня в полном одиночестве.
Пьер, который невольно злился на молодую женщину за ее равнодушие к
нему, услыхав эти слова, проворчал: "Ну, теперь вдову не выживешь". Уже
несколько дней, как он стал именовать ее "вдовой". В самом слове не было
ничего обидного, но оно сердило Жана, - тон, которым его произносил
Пьер, казался ему злобным и оскорбительным.
Мужчины остаток пути прошли молча. Роланы жили на улице Прекрасной
Нормандки в небольшом трехэтажном доме. Жозефина, девушка лет девятнад-
цати, взятая прямо из деревни ради экономии, с характерным для крестьян-
ки удивленным и тупым выражением лица отворила дверь, заперла ее, подня-
лась следом за хозяевами в гостиную, расположенную во втором этаже, и
только тогда доложила:
- Какой-то господин заходил три раза.
Ролан-отец, обращавшийся к служанке не иначе, как с криком и руганью,
рявкнул:
- Кто еще там приходил, чучело ты этакое!
Жозефина, которую нимало не смущали окрики хозяина, ответила:
- Господин от нотариуса.
- От какого нотариуса?
- Да от господина Каню.
- Ну и что же он сказал?
- Сказал, что господин Каню сам зайдет нынче вечером.
Господин Леканю, нотариус, вел дела старика Ролана и был с ним на ко-
роткой ноге. Если он счел нужным предупредить о своем посещении, значит,
речь шла о каком-то важном деле, не терпящем отлагательств; и четверо
Роланов переглянулись, взволнованные новостью, как это всегда бывает с
людьми скромного достатка при появлении нотариуса, ибо оно знаменует пе-
ремену в их жизни, вступление в брак, ввод в наследство, начало тяжбы и
прочие приятные или грозные события.
Ролан-отец, помолчав с минуту, проговорил:
- Что бы это могло значить?
Госпожа Роземильи рассмеялась:
- Это, наверно, наследство Вот увидите. Я приношу счастье.
Но они не ожидали смерти никого из близких, кто мог бы им что-нибудь
оставить.
Госпожа Ролан, обладавшая превосходной памятью на родню, тотчас же
принялась перебирать всех родственников мужа и своих собственных по вос-
ходящей линии и припоминать все боковые ветви.
Еще не сняв шляпки, она приступила к расспросам:
- Скажи-ка, отец (дома она называла мужа "отец", а при посторонних
иногда "господин Ролан"), скажи-ка, не помнишь ли ты, на ком женился
вторым браком Жозеф Лебрю?
- Помню На Дюмениль, дочери бумажного фабриканта.
- А у них были дети?
- Как же, четверо или пятеро по меньшей мере.
- Значит, с этой стороны ничего не может быть.
Она уже увлеклась этими розысками, уже начала надеяться, что им сва-
лится с неба хотя бы небольшое состояние. Но Пьер, очень любивший мать,
зная ее склонность к мечтам и боясь, что она будет разочарована,
расстроена и огорчена, если новость окажется плохой, а не хорошей, удер-
жал ее.
- Не обольщайся, мама. Американских дядюшек больше не бывает. Скорее
всего, дело идет о партии для Жана.
Все были удивлены таким предположением, а Жан почувствовал досаду,
оттого что брат заговорил об этом в присутствии г-жи Роземильи.
- Почему для меня, а не для тебя? Твое предположение очень спорно. Ты
старший, значит, прежде всего подумали бы о тебе. И вообще я не собира-
юсь жениться.
Пьер усмехнулся.
- Уж не влюблен ли ты?
Жан поморщился.
- Разве непременно надо быть влюбленным, чтобы сказать, что покамест
не собираешься жениться?
- "Покамест". Это дело другое; значит, ты выжидаешь?
- Допустим, что выжидаю, если тебе угодно.
Ролан-отец слушал, размышлял и вдруг нашел наиболее вероятное решение
вопроса:
- Глупость какая! И чего мы ломаем голову? Господин Леканю наш друг,
он знает, что Пьеру нужен врачебный кабинет, а Жану адвокатская контора;
вот он и нашел что-нибудь подходящее.
Это было так просто и правдоподобно, что не вызвало никаких возраже-
ний.
- Кушать подано, - сказала служанка.
И все разошлись по своим комнатам, чтобы умыться перед обедом.
Десять минут спустя они уже собрались в маленькой столовой первого
этажа.
Несколько минут прошло в молчании, потом Роланотец опять начал вслух
удивляться предстоящему визиту нотариуса.
- Но почему он не написал нам, почему три раза присылал клерка, поче-
му намерен прийти лично?
Пьер находил это естественным:
- Ему, наверно, нужно тотчас же получить ответ или сообщить нам о ка-
ких-нибудь особых условиях, о которых предпочитают не писать.
Однако все четверо были озабочены и несколько досадовали на себя, что
пригласили постороннего человека, который может стеснить их при обсужде-
нии дела и принятии решений.
Как только они опять поднялись в гостиную, доложили о приходе нотари-
уса.
Ролан бросился ему навстречу:
- Здравствуйте, дорогой мэтр.
Он как бы титуловал г-на Леканю этим словом "мэтр", которое предшест-
вует фамилии всякого нотариуса.
Госпожа Роземильи поднялась:
- Я пойду, я очень устала.
Была сделана слабая попытка удержать ее, но она не согласилась ос-
таться; и в этот вечер, против обыкновения, никто из троих мужчин не по-
шел ее провожать.
Госпожа Ролан хлопотала вокруг нового гостя.
- Не хотите ли чашку кофе?
- Нет, благодарю, я только что из-за стола.
- Может быть, чаю выпьете?
- Не откажусь, но попозже; сначала поговорим о делах.
Глубокая тишина последовала за этими словами. Нарушал ее только раз-
меренный ход стенных часов да в нижнем этаже служанка гремела посудой:
Жозефина была до того глупа, что даже не догадывалась подслушивать у
дверей.
Нотариус начал с вопроса:
- Вы знавали в Париже некоего господина Марешаля, Леона Марешаля?
Господин и г-жа Ролан воскликнули в один голос:
- Еще бы!
- Он был вашим другом?
Ролан объявил:
- Лучшим другом, сударь! Но это закоренелый парижанин; он не может
расстаться с парижскими бульварами. Начальник отделения в министерстве
финансов. После отъезда из столицы я с ним больше не встречался. А потом
и переписку прекратили. Знаете, когда живешь так далеко друг от друга...
Нотариус торжественно произнес:
- Господин Марешаль скончался!
У супругов Ролан тотчас же появилось на лице то непроизвольное выра-
жение горестного испуга, притворного или искреннего, с каким встречают
подобное известие.
Господин Леканю продолжал:
- Мой парижский коллега только что сообщил мне главное завещательное
распоряжение покойного, в силу которого все состояние господина Марешаля
переходит к вашему сыну Жану, господину Жану Ролану.
Всеобщее изумление было так велико, что никто не проронил ни слова.
Госпожа Ролан первая, подавляя волнение, пролепетала:
- Боже мой, бедный Леон... наш бедный друг... боже мой... боже мой...
Умер!
На глазах у нее выступили слезы, молчаливые женские слезы, капли пе-
чали, как будто исторгнутые из души, которые, струясь по щекам, светлые,
и прозрачные, сильнее слов выражают глубокую скорбь.
Но Ролан гораздо меньше думал о кончине друга, нежели о богатстве,
которое сулила новость, принесенная нотариусом. Однако он не решался
напрямик заговорить о статьях завещания и о размере наследства и только
спросил, чтобы подойти к волновавшему его вопросу:
- От чего же он умер, бедняга Марешаль?
Господину Леканю это было совершенно неизвестно.
- Я знаю только, - сказал он, - что, не имея прямых наследников, он
оставил все свое состояние, около двадцати тысяч франков ренты в трехп-
роцентных бумагах, вашему младшему сыну, который родился и вырос на его
глазах и которого он считает достойным этого дара. В случае отказа со
стороны господина Жана наследство будет передано приюту для детей, бро-
шенных родителями.
Ролан-отец, уже не в силах скрывать свою радость, воскликнул:
- Черт возьми, вот это поистине благородная мысль! Не будь у меня по-
томства, я тоже, конечно, не забыл бы нашего славного друга!
Нотариус просиял.
- Мне очень приятно, - сказал он, - сообщить вам об этом лично. Всег-
да радостно принести добрую весть.
Он и не подумал о том, что эта добрая весть была о смерти друга, луч-
шего друга старика Ролана, да тот и сам внезапно позабыл об этой дружбе,
о которой только что заявлял столь горячо.
Только г-жа Ролан и оба сына сохраняли печальное выражение лица. Она
все еще плакала, вытирая глаза платком и прижимая его к губам, чтобы
удержать всхлипыванья.
Пьер сказал вполголоса:
- Он был хороший, сердечный человек. Мы с Жаном часто обедали у него.
Жан, широко раскрыв загоревшиеся глаза, привычным жестом гладил пра-
вой рукой свою густую белокурую бороду, пропуская ее между пальцами до
последнего волоска, словно хотел, чтобы она стала длинней и уже.
Дважды он раскрывал рот, чтобы тоже произнести приличествующие случаю
слова, но, ничего не придумав, сказал только:
- Верно, он очень любил меня и всегда целовал, когда я приходил наве-
щать его.
Но мысли отца мчались галопом; они носились вокруг вести о нежданном
