грация талий, стянутых корсетом, все изобретательные ухищрения моды, на-
чиная от изящных башмачков до вычурных шляпок, пленительные жесты, вор-
кующие голоса и сияющие улыбки - словом, все это выставленное напоказ
кокетство внезапно представилось ему пышным цветением женской испорчен-
ности. Все эти разряженные женщины хотели одного - понравиться,
обольстить кого-нибудь, ввести в соблазн. Они украсили себя для мужчин,
для всех мужчин, исключая мужа: его уже не нужно было покорять. Они ук-
расили себя для сегодняшнего и для завтрашнего любовника, для первого
встречного, который им приглянулся, которому, быть может, уже назначено
здесь свидание.
А мужчины, сидя подле них, глядя им в глаза, так близко наклоняясь к
ним, что уста их почти соприкасались, призывали их, желали, охотились за
ними, как за ловко ускользающей дичью, такой, казалось бы, податливой и
доступной. Огромный пляж был в сущности, просто рынком любви, где одни
женщины продавали себя, другие отдавались даром, эти торговались, наби-
вая цену своим ласкам, а те еще только обещали их. Все эти женщины дума-
ли лишь о том, чтобы предложить свой товар, прельстить своим телом, уже
отданным, проданным, обещанным другим мужчинам И Пьер подумал, что пов-
сюду на земле вечно происходит одно и то же.
Его мать поступила так же, как и другие, - вот и все! Как другие?
Нет! Ведь были же исключения, и даже множество. Те женщины, которых он
видел вокруг себя, богатые, взбалмошные, ищущие любовных приключений,
принадлежали к фривольному миру большого света и даже полусвета, - ведь
на таких пляжах, истоптанных легионом праздных созданий, не встретишь ни
одной из несметного числа честных женщин, запертых в четырех стенах.
Начинался прилив, постепенно оттесняющий к городу первые ряды ку-
пальщиков. Они торопливо вскакивали и, подхватив раскладные стулья, убе-
гали от желтых волн, окаймленных кружевом пены. Кабинки на колесах, зап-
ряженные лошадьми, тоже отъезжали, и по мосткам, проложенным вдоль пляжа
из конца в конец, медленно двигался непрерывный густой поток нарядной
толпы, образуя два встречных течения, которые постепенно сливались вое-
дино. Пьер, усталый и злой, раздраженный этой толкотней, выбрался с пля-
жа, поднялся в город и зашел позавтракать в скромный кабачок на окраине,
где начинались поля.
Напившись кофе, он растянулся на двух стульях перед дверью и, так как
прошлую ночь почти не спал, задремал в тени липы.
Проснувшись через несколько часов, он увидел, что пора возвращаться
на пароход, и направился к пристани, чувствуя себя совершенно разбитым.
Теперь ему не терпелось вернуться домой, он хотел знать, отыскала ли
мать портрет Марешаля. Заговорит ли она об этом первая или ему придется
спросить самому? Если она будет дожидаться его вопроса, значит, у нее
есть тайная причина не показывать портрета.
Но, вернувшись в свою комнату, он не спешил спуститься вниз к обеду.
Он слишком страдал. Растревоженное сердце еще не нашло покоя. Но все же
он наконец решился и вошел в столовую в ту минуту, когда садились за
стол.
Все лица сияли от радости.
- Ну как? - сказал Ролан - Подвигается дело с покупками? Я ничего не
хочу видеть, пока все не будет окончательно устроено.
Госпожа Ролан отвечала:
- Подвигается понемножку. Только нужно обдумать все как следует, что-
бы не ошибиться. Нас очень заботит вопрос о меблировке.
Она провела весь день с Жаном в лавках обойщиков и в мебельных мага-
зинах. Ей нравились богатые и несколько пышные, бросающиеся в глаза тка-
ни. Сыну, напротив, хотелось чего-нибудь попроще и поизящнее. И перед
прилавком, заваленным образцами, мать и сын продолжали настаивать каждый
на своем. Она утверждала, что посетителя, клиента надо сразу ошеломить,
что, входя в приемную, он должен быть поражен богатством обстановки".
Жан, напротив, мечтая привлечь только светскую и состоятельную клиен-
туру, хотел завоевать уважение изысканных людей строгим и безупречным
вкусом.
Спор, длившийся весь день, возобновился за супом.
У Ролана не было своего мнения.
- Я ни о чем не хочу слышать, - твердил он - Я посмотрю, когда все
будет готово.
Госпожа Ролан обратилась за советом к старшему сыну:
- Ну, а ты, Пьер? Что ты думаешь об этом?
Нервы у него были так натянуты, что он чуть было не выругался. Он все
же ответил, но сухим тоном, в котором сквозило раздражение:
- Я полностью разделяю мнение Жана. Я люблю только простоту; простота
в вопросах вкуса - то же, что прямота в характере человека.
Мать возразила:
- Не забудь, что мы живем в городе коммерсантов, где хороший вкус ма-
ло кем ценится.
Пьер ответил:
- Так что же? Разве это причина, чтобы подражать дуракам? Если мои
сограждане глупы или нечестны, разве я обязан брать с них пример? Ведь
не согрешит женщина только потому, что у ее соседок есть любовники.
- Ну и доводы у тебя, - рассмеялся Жан, - прямо изречения какого-ни-
будь моралиста.
Пьер ничего не ответил. Мать и брат опять заговорили о мебели и обив-
ке. Он глядел на них так же, как утром, перед отъездом в Трувиль, смот-
рел на мать; он глядел на них, как посторонний наблюдатель, и ему в са-
мом деле казалось, что он попал в чужую семью.
Отец в особенности поражал его и своей внешностью, и поведением. Этот
толстяк, обрюзглый, самодовольный и тупой, его отец, его, Пьера! Нет,
нет, Жан ничем не похож на него.
Его семья! В течение двух дней чужая, злокозненная рука, рука умерше-
го, разорвала, уничтожила все узы, связывавшие этих четырех людей. Все
кончено, все разрушено. У него нет больше матери, потому что он не может
по-прежнему любить ее с тем преданным, нежным и благоговейным уважением,
в каком нуждается сердце сына; у него больше нет брата, потому что
брат-сын чужого человека; оставался только отец, этот толстый старик,
которого он любить не мог, как ни старался.
И он вдруг спросил:
- Скажи, мама, ты нашла портрет?
Она удивленно раскрыла глаза:
- Какой портрет?
- Портрет Марешаля.
- Нет... то есть да... я не искала его, но, кажется, знаю, где он.
- О чем вы - спросил Ролан.
Пьер отвечал:
- Мы говорим о миниатюре с портретом Марешаля, который когда-то "сто-
ял у нас в гостиной в Париже. Я подумал, что Жану будет приятно иметь
его.
Ролан воскликнул:
- Как же, как же, отлично помню его и даже видел на прошлой неделе.
Твоя мать вынула его из секретера, когда приводила в порядок свои бумаги
Это было в четверг или в пятницу Помнишь, Луиза? Я как раз брился, а ты
достала портрет из ящика и положила около себя на стул, вместе с пачкой
писем, потом ты половину писем сожгла Как странно, что всего за два-три
дня до получения Жаном наследства ты держала в руках этот портрет Я бы
сказал, что это предчувствие, если бы верил в них.
Госпожа Ролан спокойно ответила:
- Да, да, я знаю, где портрет, сейчас принесу.
Итак, она солгала. Она солгала не далее чем утром, ответив на вопрос
сына, что сталось с портретом: "Что-то не припомню... наверно, он у ме-
ня, в секретере".
Она видела портрет, прикасалась к нему, брала его в руке и рассматри-
вала всего несколько дней тому назад и вновь спрятала в потайной ящик
вместе с письмами, его письмами к ней.
Пьер смотрел на свою мать, солгавшую ему. Он смотрел на нее с исступ-
ленным гневом сына, обманутого, обворованного в священной любви к ней, и
с ревностью мужчины, который долго был слеп и обнаружил наконец позорную
измену. Будь он мужем этой женщины, он схватил бы ее за руки, за плечи,
за волосы, бросил бы наземь, ударил, избил, растоптал бы ее. А он ничего
не мог ни сказать, ни сделать, ни выразить, ни открыть Он был ее сыном,
ему не за что было мстить, ведь не его обманули.
Нет, она обманула и сына в его любви, в его благоговейном почитании.
Она обязана была оставаться безупречной в его глазах, это долг каждой
матери перед своими детьми И если поднявшаяся в нем ярость доходила поч-
ти до ненависти, то именно потому, что он считал мать более преступной
по отношению к нему, к сыну, чем даже по отношению к его отцу.
Любовь мужчины и женщины - это добровольный договор, и тот, кто его
нарушил, виновен только в измене, но когда женщина становится матерью,
ее долг увеличивается, ибо природою ей вверено потомство И если она сог-
решит, она поступит низко, подло и бесчестно!
- Что ни говори, - промолвил Ролан, как всегда в конце обеда вытяги-
вая ноги под столом и смакуя черно смородиновую наливку, - недурно жить,
ничего не делая и имея небольшой достаток. Надеюсь, что Жан будет уго-
щать нас теперь превкусными обедами Пусть даже у меня иной раз и сдела-
ется расстройство желудка.
Затем он обратился к жене:
- Поди-ка принеси портрет, душечка, раз ты кончила обедать. Мне тоже
хочется взглянуть на него.
Она встала, взяла свечу и вышла Ее отсутствие показалось Пьеру дол-
гим, хотя не длилось и трех минут. Потом г-жа Ролан появилась снова,
улыбаясь и держа за кольцо миниатюру в старинной Позолоченной рамке.
- Вот он, - сказала она, - я сразу нашла его.
Пьер первый потянулся за портретом и, получив его, стал рассматри-
вать, держа в вытянутой руке Потом, чувствуя, что мать смотрит на него,
он медленно перевел глаза на брата, как бы для сравнения У него чуть не
вырвалось в порыве ярости - "А он похож на Жана!" Хотя он и не решился
произнести эти грозные слова, но взгляд, который он переводил с живого
лица на портрет, был достаточно красноречив.
Конечно, у них имелись общие черты, та же борода, тот же лоб, но ни-
чего достаточно резко выраженного, что позволило бы утверждать "Вот
отец, а вот сын" Это было скорее фамильное сходство, что-то общее в об-
лике, присущее людям одной и той же крови Но для Пьера гораздо убеди-
тельней, чем этот склад лица, было то, что мать встала из-за стола, по-
вернулась спиной и с нарочитой медлительностью стала убирать в буфет са-
харницу и наливку.
Стало быть, она поняла, что он догадался или, по крайней мере, подоз-
ревает!
- А ну-ка, покажи мне, - сказал Ролан.
Пьер протянул отцу миниатюру, и тот, придвинув свечу, стал разгляды-
вать ее, потом проговорил растроганно:
- Бедняга! Подумать только, что он был таким, когда мы с ним познако-
мились. Черт возьми, как быстро летит время! Ничего не скажешь, в ту по-
ру он был красивый мужчина и с такими приятными манерами. Правда, Луиза?
Так как жена не отвечала, он продолжал:
- И какой ровный характер! Никогда я не видал его в плохом настрое-
нии. И вот все кончено, ничего от него не осталось... кроме того, что он
завещал Жану. Что ж, не грех будет сказать, что он был добрым и верным
другом до конца. Даже умирая, он не забыл нас.
Жан, в свою очередь, протянул руку за портретом. С минуту он рассмат-
ривал его и потом промолвил с сожалением:
- А я совсем не узнаю его. Я помню его только седым стариком.
И он вернул миниатюру матери. Она бросила на нее быстрый, как будто
испуганный взгляд и тотчас отвела глаза; потом сказала своим обычным
ровным голосом:
- Теперь это принадлежит тебе, Жано: ты его наследник. Мы отнесем
портрет на твою новую квартиру.
И так как все перешли в гостиную, она поставила миниатюру на камин,
около часов, на прежнее ее место.
Ролан набивал трубку, Пьер и Жан закуривали папиросы. Обычно один из
них курил, расхаживая по комнате, другой - сидя в кресле, положив ногу
на ногу. Отец же всегда садился верхом на стул и ловко сплевывал издали
в камин.
Госпожа Ролан в низком креслице, у столика с лампой, вышивала, вязала
или метила белье.
В этот вечер она начала вышивать коврик для спальни Жана. Это была
трудная и сложная работа, требующая, особенно вначале, пристального вни-
мания. Все же время от времени, не переставая считать стежки, она подни-
