Он ответил с таким искренним порывом: "Что ты? я? я? Как мало ты меня
знаешь! - на что она вскрикнула, обняла голову сына обеими руками, с си-
лой притянула к себе и стала покрывать его лицо страстными поцелуями:
Потом она затихла, прижавшись щекой к его щеке, ощущая сквозь бороду
теплую кожу лица, и шепотом на ухо сказала ему:
- Нет, мой малыш. Завтра ты меня уже не простишь. Ты веришь, что это
не так, но ты ошибаешься. Ты простил меня сегодня, и твое прощение спас-
ло мне жизнь; но ты не должен больше меня видеть.
Он повторял, сжимая ее в объятиях:
- Мама, не говори этого!
- Нет, это так, мой мальчик! Я должна уйти. Не знаю, куда я пойду, не
знаю, что буду делать, что скажу, но так нужно. Я не посмею больше ни
взглянуть на тебя, ни поцеловать тебя, понимаешь?
Тогда, в свою очередь, он прошептал ей на ухо:
- Мамочка, ты останешься, потому что я этого хочу, ты мне необходима.
И сейчас же дай слово, что будешь слушаться меня.
- Нет, дитя мое.
- Мама, так нужно, слышишь? Так нужно.
- Нет, дитя мое, это невозможно. Это значило бы создать ад для всех
нас. За этот месяц я узнала, что это за пытка. Сейчас ты растроган, но
когда это пройдет, когда ты будешь смотреть на меня, как Пьер, когда ты
вспомнишь то, что я тебе сказала... Ах!.. Жан, мальчик мой, подумай,
ведь я твоя мать!..
- Я не хочу, чтобы ты покидала меня, мама. У меня никого нет, кроме
тебя.
- Но подумай, сынок, что мы не сможем больше смотреть друг на друга
не краснея, что стыд истерзает меня, что я буду опускать глаза, встреча-
ясь с твоим взглядом.
- Это неправда, мама.
- Нет, нет, это правда! Я хорошо поняла, как боролся твой бедный брат
с самого первого дня. Теперь, как только я заслышу его шаги в доме, у
меня так колотится сердце, что грудь разрывается, а когда я слышу его
голос, - я почти теряю сознание. До сих пор у меня еще оставался ты! Те-
перь у меня нет и тебя. Мой маленький Жан, неужели ты думаешь, что я мо-
гу жить бок о бок с вами обоими?
- Да, мама. Я буду так любить тебя, что ты и думать забудешь об этом.
- Разве это возможно?
- Да, возможно.
- Но как я могу не думать об этом, живя бок о бок с тобой и твоим
братом? Разве вы сами не будете думать об этом?
- Я не буду, клянусь тебе!
- Ты будешь думать об этом непрестанно. - Нет, клянусь тебе. И знай:
если ты уйдешь, я вступлю в армию и дам убить себя.
Она испугалась этой ребяческой угрозы и прижала сына к груди, лаская
его со страстной нежностью. Он продолжал:
- Я люблю тебя сильнее, чем ты думаешь, гораздо, гораздо сильнее! Ну,
будь же умницей. Попробуй остаться со мной хоть на неделю? Ты обещаешь
мне неделю? Неужели ты откажешь мне в этом?
Она положила руки на плечи Жана и слегка отстранила его:
- Дитя мое... постараемся быть спокойными и твердыми. Сначала дай мне
сказать. Если хоть раз я услышу из твоих уст то, что я уже месяц слышу
от твоего брата, если хоть раз я увижу в твоих глазах то, что я читаю в
его глазах, если хоть по одному слову, по одному взгляду я пойму, что
стала ненавистна тебе, как и ему... тогда не пройдет и часа, слышишь, и
часа... как я уйду навсегда.
- Мама, клянусь тебе...
- Дай мне сказать... За этот месяц я выстрадала все, что только может
выстрадать живое существо. С той минуты, как я поняла, что твой брат,
другой мой сын, подозревает меня, что он шаг за шагом угадывает истину,
каждое мгновение моей жизни превратилось в такую муку, какую никакими
словами не описать.
В ее голосе слышалось столько горя, что Жану передалась ее боль, и
глаза его наполнились слезами.
Он хотел ее поцеловать, но она оттолкнула его.
- Погоди... слушай... мне еще так много нужно сказать тебе, чтобы ты
понял... но ты не поймешь... а между тем... если мне остаться... то нуж-
но... Нет, не могу!..
- Говори, мама, говори.
- Хорошо! По крайней мере, я тебя не обману... Ты хочешь, чтобы я ос-
талась с тобой, да? Так вот для того, чтобы мы могли видеться, разгова-
ривать, встречаться изо дня в день - ведь я иногда не решаюсь открыть
дверь, боясь столкнуться с твоим братом, - так вот для этого нужно не
то, чтобы ты простил меня, - нет ничего мучительнее прощения, - но чтобы
ты не считал меня виноватой перед тобой... Нужно, чтобы ты нашел в себе
достаточно сил, вопреки общему мнению, не краснея и не презирая меня,
признать, что ты не сын Ролана!.. Я довольно страдала... слишком много
страдала и больше не могу, нет, больше не могу! И это не со вчерашнего
дня, это началось давно... Тебе никогда не понять этого! Чтобы мы могли
жить вместе, чтобы мы могли раскрывать друг другу объятия, мой маленький
Жан, надо, чтобы ты понял, что если я и была любовницей твоего отца, то
в гораздо большей степени я была его женой, его настоящей женой, что в
глубине души я не стыжусь этого, что я ни о чем не жалею и все еще люблю
его, хоть он и умер, и всегда буду любить его, что я никого, кроме него,
не любила, что в нем была вся моя жизнь, вся радость, вся надежда, все
утешение, что он был для меня всем, всем долгие годы! Слушай, мой
мальчик: перед богом, который слышит меня, клянусь тебе, что у меня в
жизни не было бы ничего, ничего отрадного, если бы я его не встретила,
ничего - ни ласки, ни нежности, ни одной из тех минут, о которых с тос-
кой вспоминаешь под старость! Я всем обязана ему! У меня на свете был
только он да вы двое - твой брат и ты. Без вас троих все было бы пусто,
темно и пусто, как ночной мрак. Я никогда ничего бы не любила, ничего бы
не испытала, ничего бы не пожелала и даже слез не проливала бы, а я мно-
го слез пролила, мой маленький Жан. Я только и делаю, что плачу с тех
пор, как мы переехали сюда! Я отдалась, ему вся, телом и душой, навсег-
да, с радостью, и более десяти лет я была его женой, как и он был моим
мужем перед богом, создавшим нас друг для друга. А потом я поняла, что
он уже меньше меня любит. Он все еще был мил и внимателен, но я уже не
была для него всем, как раньше. Наступил конец! Как я плакала... Как
убога, как обманчива жизнь!.. Ничто в ней не вечно... И мы переехали сю-
да, и больше я его уже не видела, он не приехал к нам ни разу... В каж-
дом письме он обещал это!.. Я все ждала его... no так и не увидела
больше... а теперь он умер!.. Но он все еще любил нас, потому что поду-
мал о тебе. А я, я буду любить его до последнего моего вздоха, никогда
от него не отрекусь, и тебя я люблю потому, что ты его сын, я не стыжусь
этого перед тобой! Понимаешь? Не стыжусь и никогда стыдиться не буду!
Если ты хочешь, чтобы я осталась, надо, чтобы ты признал себя его сыном,
чтобы мы иногда говорили о нем с тобою, чтобы ты постарался немного по-
любить его и чтобы мы думали о нем, когда будем встречаться глазами. Ес-
ли ты не хочешь, если не можешь принять это условие, прощай, мой
мальчик, нам невозможно оставаться вместе. Я сделаю так, как ты решишь.
Жан тихо ответил:
- Останься, мама.
Она стиснула его в объятиях и опять заплакала; потом, прижавшись ще-
кой к его щеке, спросила:
- Да, но как же мы будем жить с Пьером?
Жан прошептал:
- Придумаем что-нибудь. Ты не можешь больше жить бок о бок с ним.
При воспоминании о старшем сыне она вся съежилась от страха.
- Нет, не могу, нет, нет!
И, бросившись на грудь Жану, воскликнула в отчаянии:
- Спаси меня от него, мой мальчик, спаси меня, сделай что-нибудь, не
знаю что... придумай... спаси меня!
- Да, мама, я придумаю.
- Сейчас же... нужно сейчас же... не покидай меня! Я так боюсь его...
так боюсь!
- Хорошо, я придумаю. Обещаю тебе.
- Только скорей, скорей! Ты не знаешь, что творится со мной, когда я
вижу его.
Потом она чуть слышно прошептала ему на ухо:
- Оставь меня здесь, у тебя.
Он помялся, задумался и понял своим трезвым умом всю опасность такого
шага.
Но ему долго пришлось доказывать, спорить и преодолевать вескими до-
водами ее отчаяние и ужас.
- Хоть на сегодня, - говорила она, - хоть только на эту ночь! Завтра
ты дашь знать Ролану, что мне стало дурно.
- Это невозможно, ведь Пьер вернулся домой. Соберись с силами. Завтра
я все устрою. В девять часов я уже буду у тебя. Ну, надень шляпу. Я про-
вожу тебя.
- Я сделаю все, как ты скажешь, - прошептала она благодарно и робко,
с детской доверчивостью.
Она хотела встать; но испытанное ею потрясение было слишком сильно, и
она не могла сделать и шагу.
Тогда он заставил ее выпить сахарной воды, понюхать нашатырного спир-
та, натер ей виски уксусом. Она подчинялась ему, вся разбитая, но
чувствуя облегчение, как после родов.
Наконец она оправилась настолько, что могла идти; она взяла его под
руку. Когда они проходили мимо городской ратуши, пробило три часа.
Проводив ее до дому, он поцеловал ее и сказал:
- До свидания, мама, не падай духом.
Она крадучись поднялась по лестнице, вошла в спальню, быстро разде-
лась и скользнула в постель рядом с храпящим Роланом, - так, бывало, в
дни молодости возвращалась она с любовного свидания.
В доме не спал один Пьер, и он слышал, как она вернулась.
VIII
Придя домой, Жан в изнеможении опустился на диван; горе и заботы,
вселявшие в его брата желание убежать, скрыться, подобно затравленному
зверю, совсем по-другому действовали на апатичную натуру Жана. Он
чувствовал себя так, словно его разбил паралич, - не в силах был ни дви-
гаться, ни даже лечь в постель; он ослаб телом, ум его был подавлен и
растерян. Он не был, как Пьер, оскорблен в самом святом своем чувстве -
в сыновней любви; его сокровенная гордость - защита благородного сердца
- не страдала; он был раздавлен ударом судьбы, грозившим погубить его
самые заветные мечты.
Когда волнение наконец улеглось, когда мысль прояснилась, как отстаи-
вается взбаламученная вода, он попытался разобраться в том, что ему ста-
ло известно. Узнай он тайну своего рождения другим путем, он, конечно,
возмутился бы, испытал бы глубокое горе; но после ссоры с братом, после
этого грубого и жестокого разоблачения, после мучительной сцены с ма-
терью, ее страстной исповеди он уже не мог возмущаться. Потрясение, ис-
пытанное его чувствительным сердцем, было так велико, что порыв неудер-
жимой нежности смел все предрассудки, все священные правила человеческой
морали. Впрочем, Жан и не был способен к сопротивлению. Он не любил
борьбы, тем более с самим собою; поэтому он смирился, а в силу врожден-
ной любви к покою, к тихой и мирной жизни он тотчас начал думать о той
опасности, которая грозила его спокойствию и спокойствию его семьи. Он
явственно чувствовал эту опасность и, чтобы предотвратить ее, решил нап-
рячь все свои силы и всю свою энергию. Он хотел немедленно, завтра же,
найти выход: как все слабовольные люди, не способные на упорное, настой-
чивое желание, он иногда испытывал непреодолимую потребность, составляю-
щую единственную силу слабых людей, немедля принимать решения. К тому же
его ум юриста, привыкший разбирать и изучать сложные положения, обстоя-
тельства интимного свойства в семьях, где мирный уклад жизни нарушен,
тотчас же предусмотрел ближайшие последствия душевного состояния брата.
Он невольно рассматривал эти последствия с профессиональной точки зре-
ния, - словно устанавливал будущие взаимоотношения своих клиентов после
пережитой ими моральной катастрофы. Разумеется, постоянное общение с
Пьером для него впредь невозможно, и ему будет легко избежать этого, жи-
вя в своей квартире. Но и его мать не должна больше оставаться под одной
кровлей со старшим сыном.
Он долго размышлял, не двигаясь с места, откинувшись на подушки дива-
на, изобретая и отвергая различные планы, но не находил ничего, что ка-
залось бы ему приемлемым.
Неожиданно у него мелькнула мысль: "Оставил бы у себя честный человек
