пусть простым, но официально благословленным, принимаемым
всеми без исключений. Муженек же, мало что ей объясняя,
вертелся непонятно где, водил в дом всякую сытую шпану, жил
не по средствам - а значит, нечестно, дурно. И блага,
добываемые им, хотя и завораживали Веронику блеском, все
равно отталкивали нечистоплотной своей сущностью. Наверняка
с годами в ней притуплялось чувство брезгливости... Но
Матерый уверен был: хотелось ей правды в устремлениях мужа,
а тот постоянно разменивался, как бы ни пыжился казаться
дельцом с размахом...
По старой привычке пошли на кухню, располагавшую к
разговору тихому и доверительному.
- Чувствую, с проблемами гость явился, - улыбнулся
Хозяин, заваривая чай. - И с крупными. Такое вино...
- Точно, - согласился Матерый. - Оставь чайник, присядь
и слушай, чего я натворил. Внимательно. Хотя... насчет
"внимательно" - само собой, иначе нельзя.
Он рассказал все. О кражах на железной дороге, об
уголовничках-подручных, об оружии, некогда найденном в
тайнике партизан, о Леве, попытавшемся обрезать концы, о
"гаишниках", о том, наконец, как обманывал его. Хозяина,
манипулируя на "честных" начинаниях: от дачных строительств
до сбыта икры, мехов, сигарет, напитков, всякий раз
убедительно обосновывая легальную по степени риска основу
товара...
Хозяин откровенно нервничал, однако не перебивал.
Изредка позволял себе отвлечься: варенье из холодильника
достать, чашки, конфеты... У Матерого порой возникало
ощущение, будто тот слушает магнитофон - знакомую, хотя и
полузабытую запись, но отнюдь не собеседника, сам же
размышляет о личном, давно выстраданном, мучительном, как
будто все то, о чем рассказывалось ему, он сам же и совершил
- когда-то давно, по глупости, а вот, оказывается, нашелся
живой свидетель... И еще странное ощущение возникло у
Матерого: исчезни он, замолчи, все равно Хозяин не
встрепенется, не удивится, а так же будет конфетки в вазочку
ссыпать, кипяток доливать в заварку...
Нет, в чем-то не прав был он. Матерый, рассуждая об
отношениях в здешней семье... Не только вещами да деньгами
привязал к себе Веронику этот человек. а еще и силой, сутью
какой-то глубинной... И его привязал! Потому и сидит он
сейчас тут, и щебечет попугаем обо всем без утайки, и ждет
спасения - ведь так. Спасения! - веря в мудрость Хозяина,
надеясь - есть у того козыри, способные спутать игру
охотников и все в ней переиначить. Прощения ждет себе и
понимания... Как высшего смысла ждет.
Рассказал. Все.
- Я не хочу тебя обижать, - сказал Хозяин, нарушив долгое
молчание, воцарившееся после последних слов Матерого. -
Но... Твоя трагедия заключается в том, что всю жизнь был
ты, во-первых, романтиком, а во-вторых, мелким жуликом -
жалким и недалеким. И пытался одурачить тех, вернее, того,
кто желал тебе добра; хотел верить тебе, трудиться с тобой,
строить какое-то будущее, искать совместные перспективы для
нас обоих... Я безуспешно и глупо стремился перевоспитать
бандита. Вижу: Макаренко из меня - никакой... Хотя
сравнение идиотское - и по возрасту воспитуемого, и по
возрасту века, и конъюнктуры его, и идеалов... Кое- что,
однако, мне удалось: ранее для полного счастья и
умиротворения ты мечтал красть в день по четвертному, затем
- сотню, две, три. Из жулика мелкого стал жуликом
средненьким. Вот результаты роста личности и плоды, увы,
всей воспитательной работы. Рвач и разбойник так и остался
рвачом и разбойником.
- Давай без ярлыков и поучений, - сказал Матерый уныло.
- Давай, - безучастно согласился Хозяин. - Ну, что ты
хочешь услышать? Что-либо оптимистичное? Нет, ситуация
плохая, неуправляемая и, уверен, безнадежная. Следствие
идет, воспрепятствовать ему сложно, хотя есть некоторые...
Нет, нереально. Одно скажу: попить чаек спокойно мы
сегодня еще в состоянии. Механизм против нас работает
неповоротливый, неважно оснащенный технически, с провалами в
организационной структуре, но, поверь, хорошо
информированный! Это поставлено, как радио, как
телевидение: хоть что-нибудь, но каждодневно и в заданном
объеме. Сетовать не приходится: такова система, и,
согласись, оправданность такой системы несомненна.
Вообще-то, - покривился, - беседа с тобой удовольствия мне
не доставляет. Ты ведь под крах меня подвел... Но да
ладно, истина такова: мы две главные крысы на одном тонущем
судне: я умная, ты хоть и сильная, но взбалмошная и дурная.
- Мы же договорились... насчет ярлыков, - привстал
Матерый.
- Это аллегории, - отмахнулся Ярославцев. - И не корчи,
прошу, оскорбленную невинность... Вспомни лучше эволюцию
своих подвигов: сначала грабежи в духе вестернов, затем
шантаж богатых жуликов; после, когда уяснил, что такое
занятие себе дороже, перешел в авторыночные "кидалы" с
одновременным открытием школ каратэ. А когда шуганули твоих
сэнсэев и дурачков под их началом, начал девок заезжей
публике поставлять... Хороша карьера!
- А куда мне еще было? С биографией такой? - зло
спросил Матерый.
- Дела с наркотиками налаживать, - сказал Ярославцев. -
Логически оправданный, последний этап. Губить души, как
травушку выкашивать, грести сказочные барыши, становиться
исчадием ада. И самое страшное - получилось бы у тебя...
Хорошо, я удержал. Для людей хорошо, не для меня. Я ведь,
прости за наивность, стремился научить тебя жить и поступать
честно. Может, порой и вразрез с юридическими
формальностями, но честно по внутренней сути. Чтобы и сам
зарабатывал, и другим заработать давал, но, главное, чтобы
способствовал процветанию - не побоюсь обобщить - общества в
целом. Но тебя не устраивал ограниченный, хотя и приличный
заработок. Ты хотел хапнуть побольше. А я, дурак, тебе
верил... Не скажу, чтобы очень, но на поводу у тебя шел...
Внимал легендам и мифам об обреченных на гниение
фондированных материалах, о контейнерах - якобы потерявшихся
и запоздало, когда были уже списаны, обнаружившихся...
Многому другому. Врал ты искусно, доказательства приводил
идеальные, аргументы коньюнктурные, хотя, начни я
оправдываться ими перед коллегией по уголовным делам, был бы
выставлен, как жалкий лгун, оскорбляющий интеллект судей...
Короче. Ныне со всеми благими намерениями я очутился,
коренным в одной упряжке с уголовным сбродом. А в общем-
то... - добавил тихо, - признание твое не открытие.
Фактура любопытна и в чем-то внезапна... Но да что она
решает? Тем более под сенью наших начинаний много развелось
тебе подобных. Грешат они самодеятельностью и так же сводят
между собой счеты. Так что не с новостью ты явился, а с
подтверждением известного вывода: надо бежать... Об этом
мы уже как-то деликатно друг другу намекали.
- Я отдам тебе деньги. Всю твою долю, - сказал Матерый.
- Все зажуленное? - перевел Ярославцев. - Леша, да
разве это главное? Жизнь мы с тобой профукали, а ее не
компенсировать. Ты как убить-то смог? Ужель и не
дрогнул?..
- А просто это. - Матерый поднял на него больные,
искренние глаза. - Первый раз сложно. А после - чего
терять?
- Так, может, и меня заодно?
- Думал... - Матерый опустил голову. - Но не ты ко мне
ведешь, а я к тебе... Несправедливо.
- Гляди, а жизнь-то... страшненькая штука... Быт то
есть, - сказал Ярославцев. - Ну, да все равно - спасибо. И
тебе я благодарен. Не смалодушничал, не смылся, а пришел и
рассказал. Пусть страх тобою двигал, поддержки ты искал,
совета, как глубже в ил зарыться, но все же... Совет,
кстати, я тебе когда-то дал в шутку. Но его ты, по-моему,
воспринял всерьез. Как, стоит уже домик на морском берегу?
- Хмыкнул.
- Не пахнет там морем, - отрезал Матерый.
- Хорошо. Значит, в тайге. Но, как бы там ни было, туда
не спеши. Паниковать не стоит. Нам надо завершить массу
дел.
- То есть ты считаешь...
- Погоди. - Хозяин встал, прошел в коридор, настороженно
прислушался. - Тише, жена спит... Я считаю, в бега
подаваться рано. Худо-бедно, но превентивные меры всяк
по-своему мы продумали. Их надо попросту укрепить уже тем,
что диктует конкретная ситуация. Спросишь, почему именно
так рассуждаю? Потому что бежать - стыдно. Мы ведь феномен
политический, хотя и трансформировавшийся в уголовный... А
знаешь, в чем ошибка наша? Не верили мы в перемены, а
наступили они, и мы обозначились как символ всех прошлых
заблуждений. И лично моя ошибка - не с теми дело начал, не
то дело и не так. Теперь реалии: есть уголовники - ты да
я, пытающиеся избежать возмездия. Каким образом? В ход
следствия не влезешь, выводы его не изменишь. Другое время,
да и кровь тут... Значит, надо методично сжигать за собою
мосты...
- Огня на них не хватит! - вырвалось у Матерого.
- Да, - кивнул Ярославцев. - За каждым из нас тянется
шлейф, сотканный из забытых нами мелочей, которым мы и
внимания не уделяли. А Лев... знал тех, с кем мы
встречались каждодневно. Конечно, умный следователь выйдет
на нас обязательно. Но ошибки бывают и у умных. И счастье
бывает у дураков... Улыбнется оно - езжай в свой домик
спокойно и чинно, а я тоже что-нибудь себе придумаю. Новое,
скажем, занятие... Но сначала закроем все точки, где Лева
как-то фигурировал...
- Известные нам точки, - поправил Матерый. - Да, думал.
Но как? Подъехать и распорядиться об окончании работ? Кто
послушает? Многие своего еще не добрали, многим просто
понравилось.
- Перекроем кислород, - сказал Хозяин. - Не будет сырья,
механизм застопорится. Не будет лазерных дисков и дешевых
оригиналов, конец видеописателям. Не будет леса и кирпича,
бросят шабашники пилы.
- Теперь они умные, сами источники найдут. Преобразуются
в прогрессивных кооператоров, наконец.
- Найдут, - согласился Хозяин. - Но наступит полоса
затишья. А пока ты кое-кого пугнешь - боевичков, кстати,
своих, каратистов привлеки, кому-то про закон напомнишь,
благо юридически подкован, кого-то исходного материала
лишишь или базы... Надо пустить машину хотя бы на холостые
обороты... Ясно?
- Скажи, - покривился Матерый, - а чего ты за привычное
цепляешься? Семьей дорожишь? Но у тебя же все это
прожитое, в золу обращенное. И семья, и работа... все.
Тебе заново надо. Это мне - на покой. А тебе - заново.
Потому что есть еще порох... И другой вопрос ты ж как поп
был, проповедуя идейность наших мероприятий. Неужто и
впрямь в нее верил? Или просто утвердиться хотел, когда за
бортом оказался и в одиночку за кораблем поплыл?
- В одиночку? Не скажи.
- Ну, я с тобой рядом барахтался...
- Ты? Ты с другого корабля. С разбитой пиратской
бригантины. Разбитой еще в архаическом прошлом.
- Так или иначе, - сказал Матерый, - на борт нас не
подняли. В кильватере мы гребли, а сейчас команда винтовки
неспешно чистит, чтобы и кильватер тоже свободен был. -
Помедлил. - А в принципе все закономерно. И что с ворьем
ты связался и что ворью уподобился. Думаешь, нет? А ты бы
сейчас себя со стороны послушал... А уж если показать тебя
сегодняшнего тебе вчерашнему... у-у! Кошмарный сон. Но и
смешной ты кое в чем: хотел тут один корабль на плаву
удержать, будучи за бортом...
- Да не за бортом, - протянул Ярославцев раздраженно. -
Вцепился, понимаешь, в сравнение. Просто меня разжаловали.
И даже не столько люди, сколько обстоятельства.
- Ошибаешься, - возразил Матерый. - Разжалован - значит,
шестерка, а шестерка все равно в колоде. А ты откололся.
Напридумывал иллюзий и начал ими жить. Нас, сброд, призывал
работать на государство! Причем нам - крохи, государству -
куски. Мы не перечили, да, ты для нас то являл, чему мы
подчинялись беспрекословно с детства! И оставался нам лишь
обман - привычный. Соглашаясь с одним, втихую творить
другое. А нынче ты тоже наш, уголовный, хоть и с
завихрениями некоторыми. Потому долю тебе я верну. Долю,
понял? Прощай, человек с будущим, которое в прошлом. Как
мосты жечь - знаю, не волнуйся.
- Прощай, Леша. Если ты переселился в данную оболочку из
флибустьера, то в следующей жизни быть тебе космическим
пиратом. Каким бы лучезарным ни явилось будущее. По
