- Да!
Слово было короткое, но высказали его настолько грубо и
презрительно, что невольно подумалось: сюда стучатся обычно
либо надоевшие попрошайки, либо такие же, как и тот,
находящийся за дверью, хамы.
- Электронадзор, - представился Лузгин строгим
деревенским баском. - Открывайте!
- Машина сохнет, не могу, - прозвучало настороженно. -
Нечего пыль пускать, гуляйте, нормально тут все, проводка в
порядке...
- Зафиксирована утечка, - с купеческой какой-то
солидностью изрек Лузгин, а затем пригрозил ОБХСС вызовем,
мол, немедля...
Послышался приглушенный мат, лязгнула щеколда затвора, и
мы скопом вломились в гараж.
- Стоять на месте, уголовный розыск, - вяло предупредил
Лузгин.
- Та-ак, - выдохнул Толя, сдирая с жилистой шеи
респиратор и бросая его на верстак. На предъявленные
документы внимания он не обратил, отмахнулся.
Я поднял капот. В нише водостока, на номере кузова,
узрел свежую гладь краски Извлеченный двигатель стоял в
углу, прикрытый рогожей. Я стер краем рогожи налет грязи с
плоскости блока. Номер был тот, с угнанной машины.
Лузгин тем временем извлек из урны для отбросов
вырезанный из краденого кузова кусок с выдавленными
цифрами... Затем, вновь защелкнув щеколду на двери, включил
вентиляцию. Все, как и предусматривалось планом - гул
лопастей не мешал нам вести неслышимую снаружи беседу.
- Душновато у тебя, - мирно обратился Лузгин к Воронову.
- Легкие не бережешь, гадостью всякой дышишь... Так и
надышишь себе рачок.
- Не пужай, сердобольный доктор, - ответил тот.
- Товарищи понятые... - начал я, но речь мою прервал
стук в дверь Радостный голос произнес с энтузиазмом.
- Толик, змей, открывай калитку! - Я это! Ну навонял,
ну, трудяга, ну...
Толик покосился в сторону возгласов недоуменно и скучно:
мол, кто бы ответил, какого такого дурака принесло?
Лузгин гостеприимно растворил ворота.
Радостная и одновременно заискивающая улыбка на лице
Коржикова в одно мгновение при виде нас сменилась бледным
ужасом.
- Входите, гостем будете, - пригласил я. В руке
Коржикова обвислая сумка с "характерной мелочью" из
похищенной машины, но обращать внимание на сумку в наши
планы не входило.
- Да я... - промямлил он, - вопрос вот имею к нему... -
Указал скрюченным пальцем на Анатолия.
- Какой вопрос?
- Да вот... дверцу поцарапали мне сегодня, - нашелся
Коржиков, слегка оживившись. - Краска нужна.
- Ваши документы, - зловеще протянул руку Лузгин, и,
словно укушенный залезшим под рубаху насекомым, Коржиков
поспешно полез куда-то глубоко за пазуху, причитая:
- Вот день! А? Вот день! - И извлек документы.
Пока документы просматривались с полной, разумеется,
серьезностью, корректностью и всякими соответствующими
вопросами, я продолжил спектакль.
- Итак, - обратился к Воронову, - зачем, позвольте
полюбопытствовать, вы извлекли из краденой машины двигатель?
Хотели узнать, что у него внутри? Перефразируя известного
литературного героя О. Бендера, спешу пояснить: внутри
новая поршневая группа, коленчатый вал без задиров и
девственный распределительный вал.
- Правильно, - согласился Анатолий. - Но таково желание
клиента протереть все это девственное сульфидом молибдена
для пущей прочности...
- А как быть с фальшивым номером кузова?
- Это уже допрос? - резонно заметил Воронов.
- Еще нет. - Я мельком обернулся на Коржикова,
уважительно гримасничающего перед Лузгиным.
- Вот... товарищ Коржиков, - надувая щеки, звучно
представил его Иван Семенович. - Работник, значит,
таксопарка.
- Дверь мне сегодня... - повторился работник жалостливо.
- Ну, решил красочкой поразжиться, а тут, чувствую,
момент...
- Тут не момент, ситуация, - ответил я. - Не откажетесь,
кстати, присоединиться к понятым? С краской осечка вышла,
бокс мы опечатаем, судьбу каждого предмета выясним, а вот
коли желаете оказать помощь следствию...
Коржиков, встрепенувшись, всем видом выразил глубочайшую
заинтересованность и готовность номер один.
Далее, по составлении протокола понятому Коржикову была
предоставлена свобода действии, и он поспешил немедленно ею
воспользоваться.
Когда же на ворота гаража накладывались печати, подошел
сторож кооператива, с места в карьер начавший оправдываться
тем, что поставлен следить за порядком, а за беспорядок не
отвечает...
По пути в УВД города по рации получаем ту информацию,
ради которой, собственно, выпендривались:
"После ухода из гаража Коржиков сел в машину. Ближайший
телефон-автомат, находящийся возле кооператива, оставил без
внимания. Вторым на углу, возле пересечения с главной
дорогой, воспользовался. Номер абонента установлен".
В управлении мы первым делом прослушиваем запись
разговора.
- Матерый, приветик... - звучит знакомый голос таксиста.
- Ну!
- Толик сильно приболел. На тачке продуло. Прихожу, а
там доктора. Диагноз поставили - один в один!
- Откуда звонишь!
- Да тут все тихо. Из автомата. С улицы. Ни души, даже
страшно, хе...
- Похекай-похекай...
- От нервов, ладно те...
- Как было?
- Как, как... Залетаю к нему, там доктора. Меня заодно
прослушали. А потом, слышь, потеха - в ассистенты
записали... А Толик крепился. Четко. Как дуб под ветрами.
На другом конце провода помолчали. Видимо, неизвестный
абонент с хрипловатым баритоном всерьез призадумался. И
потому, как призадумался, я понял: соображает - провокация
данный разговор или же... Сообразил правильно: провокация
нелогична.
- Вот что, Коржик-бублик, - прозвучало озабоченно. -
Боюсь, заразит нас Толя, злокачественная у него хвороба.
Завтра давай к двенадцати дня греби к Виталику на
набережную. Пожуем там и... увидим, в общем.
Гудки. Конец записи.
Лузгин устало оглядел сгрудившуюся возле магнитофона
оперативную группу.
- Поработали, ребята, - подытожил тихо. - Теперь всем
спать. До шести утра. Действует только служба наблюдения
за Бубликом этим. Завтра, вероятно, будем его брать. Свое
он нам сегодня отыграл как по нотам.
Опергруппа покинула помещение, а через пять минут Лузгин
и я любезно предлагали Анатолию выбрать себе местечко
поудобнее.
Допрос я построил не на основе фактов сегодняшнего дня,
их обходил, зная, если ими давить, начнется: спать хочу, не
имеете права... Пошел по принципу спортивной борьбы:
противника поначалу надо легонько толкнуть, вывести из
равновесия, а тут уж он на прием и напорется. - Начал со
знакомств кому машины ремонтировались. Услужливо приводил
известные допрашиваемому имена. С явным, естественно,
попаданием в криминал... Толя то взвинчивался, то
замыкался, а я, фиксируя точность попаданий, с
шуточками-прибауточками дожимал линию прорыва на
откровенность.
- А вот Виталик с набережной, - посмеивался я. - Чего
насчет него скажешь? Тоже не знаю, не ведаю?
- А он-то при чем? - искренне возмутился Толя. - Ну,
рихтовал я пару раз "форд" его по пустякам - крыло, капот...
По-дружески, чтоб пиццей приличной угостил при случае...
- Да откуда у него приличная... - подал я саркастическую
реплику.
- Не, у них в пиццерии прилично готовят! - уверил Толя и
горько поджал губы, сознавая, видимо, что пиццы теперь ему
не видать долгие лета...
"Значит, в пиццерии встреча..."
- Ну, а Коржиков? - продолжил я без интереса. - Он
вроде Виталию друг?
Фокус не удался: Толя передернулся, как лошадь,
укушенная слепнем, постигая коварную подоплеку вопроса, а
затем с вызывающе будничной интонацией произнес:
- Спать хочу Права вы не имеете в это время...
Я вызвал конвой.
- Спокойной ночи, - механически сказал на прощание
Воронову.
А вот тут Толя психанул. Мое пожелание было воспринято
им как изощренное издевательство.
- Умри, чучело! - вылупив глаза, заорал он, остолбенев
от ярости. - Инквизиторы... иезуиты! Чтоб вас...
- Заткнулся бы ты, парень... - в упор глядя на него
тяжелым взглядом, произнес Лузгин, надвигаясь неспешно и
грозно.
Воронов замолчал, глядя на нас исподлобья.
- И сообразил бы, как правильно себя вести, - продолжил
Иван Семенович. - Дел на тебе повисло - виноградные
гроздья. Улики налицо. И помочь нам - прямая выгода. О
чистосердечном признании, раскаянии, прочих материях
толковать не стану - то не про вас романсы. А вот о
выгоде... Ты ее всегда искал. Ищи и теперь.
- Практически рассуждать призываете? - спросил Толя
ядовито. - А я и рассуждаю практически. Приду из тюряги -
гол, бос, к кому путь держать? А к тем, кого сейчас вы
сдавать рекомендуете. Положим, сдам за мелкое к себе
снисхождение. А после? Кто накормит-напоит, работенку
подкинет? Или вы меня в прокуроры устроите?
Конвоир в дверях шумно вздохнул и потоптался нетерпеливо.
- Выйдите пока, - кивнул ему Лузгин и, дождавшись, когда
дверь закроется, продолжил: - Верно, Толя, выдадут тебе
бесплатную пиццу за твердость позиции, проявленную в
казенном доме. Но расплатишься ты за нее в итоге по
расценкам лихой ресторанной гулянки. И про
благотворительность корешов своих мне не толкуй, и себя ею
не тешь. Теперь выдам тебе секрет. Крутим мы историю, в
которой много разного - от убийства до хищений.
Транспортное обеспечение истории - твоя заслуга. И
Коржикова... В общем, смотри.
- А как насчет... подумать? - Воронов пырнул его косым
взглядом.
- Не так ставишь вопрос, - сказал Лузгин. - Тебе нужно
время набраться смелости и все хорошенько припомнить... Не
возражаю. Однако решает следователь...
- Согласен, - сказал я. - Полсуток, надеюсь, хватит.
Время пошло.
ПЕРЕЛОМ
Телефон звонил долго, нудно, безжалостно буравя непрочный
сон, пришедший к Ярославцеву лишь под утро - всю ночь он
промаялся в беспокойстве и безысходности воспаленных мыслей,
прочащих скорую беду... И - сбылось предчувствие!
- Это я, - прозвучал голос Матерого, вклиниваясь в
парализованное дремой сознание. - Слышь! Все плохо! В
Баку гроза, в Ашхабаде... Тольку Воронова помнишь? В
клинику отвезли... Началось, в общем. С шасси этими
прокол, точно, номерные они... Не случилось чуда! Пора в
поход... Еще звонить или как?
- Не надо, - пробормотал Ярославцев слабым спросонья
голосом. - Единственная просьба, центральные точки
постарайся все же прикрыть.
С минуту он еще лежал с закрытыми глазами, думал. Искал
хотя бы тень надежды. После трезво осознал: да, чуда не
будет. Грядет гроза. Неумолимо.
Встал, запахнувшись в халат, прошел в ванную.
"Идешь воровать, один иди!" - тупо ударила в виски
зазубренная истина. Стоп... Он же не воровать хотел, не
воровать!
Очередное утро, столь похожее на все предыдущие.
Привычные, милые мелочи повседневного быта. Все кончается.
Кончится и это.
Он пил утренний, крепко, до черноты, заваренный чай,
рассеянно глядел на кота, воодушевленно дурачившегося с
мотком шерсти, гонявшего его из угла в угол, и слушал
мягкое, переливчатое треньканье телефона, чья упорная
электроника пробивалась, согласно программе, к плотно
занятому номеру нужного абонента.
Длинный гудок. Наконец-то!
- Зинаида Федоровна? Ярославцев беспокоит... У нас на
ближайшее время в министерстве никаких турпоездок? Румыния?
Был, знаете ли... ФРГ? Большая группа? Так, вообще
любопытно... Что, осенью круиз? Увы, Зинаида Федоровна,
дорого. К тому же до осени еще дожить надо, а вот ФРГ...
Ну, запишите. За мной подарок, богиня вы моя... И - без
возражений, а то обижусь. Договорились!
Положил трубку. Турист... Авантюрист. Какая еще к
чертям турпоездка! Прошу политического убежища, спасаюсь от
преследования, как идейный уголовник? Или от нечего делать
звякаешь? Соломинки в бушующих волнах под руками
нащупываешь? Нервный ты, оказывается.
Он отставил чашку. Обхватил голову руками. Неужели
все-таки придется сделать этот шаг, неужели?.. Да,
придется. Ты уже много раз мысленно совершал - его, ты уже
пробовал, насколько прочны нити, и знаешь, как болезненно
рвать их - соединяющие тебя и все, чем жив: прошлое твое,
