закона и морали... от которых ты уедешь...
Ее глаза были стеклянно-безумны от страха, сомнений и
тысяч вопросов.
- Я понимаю, - кивнул Ярославцев. - Те бумажки, что
проходят через твои руки каждодневно, не более чем бумажки.
И только усилием изощренной фантазии они представляются
воплощенными в жизнь: в дом, машины, путешествия,
прислугу... Но та, слишком другая для твоего понимания
жизнь есть. И тебе в ней тоже найдется место.
Он замолчал. Он мог еще убеждать, живописать, давить, но
муторный осадок всех предыдущих встреч неожиданно поднялся,
комом встав в горле.
"Что ты делаешь?! - вырвалась обжигающая стыдом и болью
мысль. - Опутал бабу, перевернул ей мозги, держишь ее под
гипнозом, как удав мышку... Зачем? Это твое падение, не
увлекай других. Если бы ты ее убил, и то было бы менее
страшно..."
- Я пойду. - Ярославцев встал. - Тебе надо остаться
одной и подумать.
Она не ответила, замерев оглушенно.
- Это горько и нехорошо, Аня, - вымолвил он на прощание.
- Но все иное... нецелесообразно. Пойми.
СЛЕДСТВИЕ
Надомник Ваня Лямзин усматривался в происходящем фигурой
проходной, мелкой, но, несомненно, колоритной. Связь его
как с Мониным, так и с Ярославцевым мы установили легко,
единодушно придя к мнению, что в их делах он напрямую не
участвует, хотя косвенное отношение к ним и имеет. Квартиру
Лямзина, судя по всему, Монин-Матерый использовал как
запасное убежище. А вообще-то зацепиться за что-нибудь в
бытие Лямзина было затруднительным: жил он тихо, шил
ушанки, с законом фамильярностей не допускал - разве, как
сообщили, увлекался видео, приторговывал вроде бы
сомнительными кассетами, а также ошивался возле магазинов
"Березка". Но "ошиваться" никому не возбраняется... Тем не
менее работа с Ваней представлялась перспективной в
разбухавшем, как на дрожжах, деле. Я работал уже в составе
бригады следователей прокуратуры; большая группа из ОБХСС
взяла в свои руки контакты Ярославцева, Монина и покойного
Колечицкого - гения по сбыту. Удивительные открытия
следовали одно за другим. Вчера, например, мы посетили
скромный кооператив по выращиванию свеклы, оказавшийся при
глубоком изучении водочным заводом с собственным сырьем и
высокопроизводительной технологией... Организатором
кооператива, судя по документам, санкционирующим его
создание, выступал тот же Ярославцев, хотя ни одной подписи
его на документах не было, да и быть не могло... Санкцию
давали высокопоставленные друзья консультанта министра...
Техническое руководство осуществлял все тот же неугомонный
Матерый...
Итак, мне удалось отойти от руководства следствием,
возглавляемым ныне лично заместителем начальника управления.
Круг моих задач резко сузился на генеральных фигурах и их
ближайшем окружении, в которое входил и Лямзин.
- Прижать его надо, змея, - убеждал меня Лузгин. -
Наверняка есть за ним что-то: такая боевая биография и
чтобы после тишь да гладь? Расскажите тому, кто не знает!
Лузгин оказался прав. Как вскоре выяснилось, Ваня
Лямзин, отираясь среди посетителей "Березки", порою, при
установлении с посетителями товарно-денежных отношений,
применял специфические, полученные, очевидно, в колонии
навыки... Выражаясь жаргонно, Ваня "ломал" чеки.
Предприятие доходное и относительно безопасное. Суть же его
сводилась к следующему: ловко прикидываясь респектабельным
до вопиющей пошлости провинциалом, Ваня терпеливо выслеживал
жертву, униженно представлялся ей барменом из южного города,
мечтающим приобрести для родного заведения японский
телевизор, и просил продать чеки... С любым коэффициентом
наценки. Те из жертв, кто только прибыл из-за границы и
потому нуждался в отечественных дензнаках, частенько
загорались идеей заработать на хапуге из провинции и на
сделку шли. Облапошивал Ваня алчных торговцев лихо, "со
свистом" и всегда без скандала. Соврубли - специальная
пачка, заранее, приготовленная для "слома" - перегнутая, с
новенькими купюрами, поступала клиенту из рук в руки;
производился пересчет, скажем, тысячи чеков за две тысячи
рублей, и при пересчете этом клиент (наипростейший вариант)
недосчитывался рублей пятидесяти. Ваня - само недоумение,
пересчитывал деньги повторно - прямо клиенту в руки; затем,
извиняясь, добавлял недостающую сумму, и с тем расходились.
Пугливо и скоро. Однако при повторном пересчете продавец
чеков обнаруживал в пачке ровно тысячу рублей: другая
тысяча, передернутая, как из колоды, уходила Ване в рукав.
Так и получалось: тысяча за тысячу. Все законно. Заявить
же на Ваню - признать себя виновным в спекуляции. Побить
Ваню - рискованно...
Жуликов, подобных Лямзину, крутилось возле "Березки"
немало. В среде валютчиков классифицировались они как
"рабочие" - нижайшая ступень иерархии.
...Лузгин, весьма правдоподобно разыгравший роль "шляпы",
торговался с Лямзиным отчаянно. Несколько раз переговоры
заходили в тупик, однако Ваня, чуя крупную наживу, не
отставал. В итоге договорились: три тысячи чеков за семь
тысяч рублей. С отчаянием - тоже вполне натурально
разыгранным - Лямзин согласился.
- Ты, дядя, кремень, - сказал с уважением. - Кем за
бугром прислуживал?
- Шоферю, - отозвался Лузгин неохотно.
- Ну-ну. На машине сейчас? Тогда поехали... недалеко
тут. Семь штук - сам понимаешь, не наберу по кармашкам.
Одолжившись, Ваня вернулся в машину. Взяв чеки,
пересчитал их. Лузгин пересчитал деньги.
- Все в норме, - кивнул он Ване. - Бывай; парень. - И
сунул пачку за пазуху.
- Э, - обеспокоился Иван, - ты... пересчитай давай.
Вдруг...
- Все в норме, - повторил Лузгин. - Привет. Я уехал.
- Эй! - оторопел Ваня. - Ты... считал плохо.
Вообще... Кажется, лишнее я тебе...
- Все точно, - уверил Лузгин. - Вылезай на тротуар и
топай.
Такого грабежа Ваня не ожидал... Клиент был явный лабух,
из пожилых, к тому же дубоват, деньги должен был считать,
как дни оставшейся жизни... Ничего себе посольский шофер!
- Сказано: освободи салон! - говорил Лузгин, грубо
пихая Ваню в плечо. - И открылась Ване истина: его нагло
"кинули".
- Назад деньги, сука! - взвыл Лямзин, пытаясь залезть
"шляпе" за пазуху.
Милиционеры подоспели вовремя: в "Волге" начиналась
потасовка.
Лузгин "раскололся" в содеянном грехе буквально на месте
- в ближайшем отделении, куда доставили конфликтную пару.
Глубоко изумленный подобными откровениями, Лямзин тут же
прочел ему лекцию о юридической ответственности -
обстоятельную, с отступными версиями, не стесняясь...
Затем в отделение приехал я. Как полномочный
представитель властей для разбора прецедентов данного типа.
- Посмотрел я ваше дело, Лямзин, - начал я без
предисловий. - Опять валюта...
- Покупал один к одному! - отбивался Ваня. - Семь на
семь. А он мне три тысячи всего сунул... Оттого и скандал!
Мошенник он, гражданин начальник! Валютчик! Я телевизор
хотел... японский бог!
А вот этакого хода мы не ожидали...
- Ничего вы так... - признал я. - Ничего...
сообразили. Но суть не в сегодняшнем событии, хотя в
совокупности с прошлыми вашими увлечениями...
- Прошлое я искупил, - сказал Лямзин, с нежнейшим
участием взирая на меня.
Умно держался, злодей. Пришлось перейти к аргументам
иного свойства...
- Должен заметить: здесь я не случайно, - начал я. -
Вестью о вашем задержании обескуражен, и теперь ничего не
остается, как напрямик задать непосредственно интересующий
меня вопрос: приобретался ли вами два дня назад в том же
самом магазине "Березка", где вы побывали и сегодня,
видеомагнитофон "Шарп"?
- Пауза будет бесконечной, - сказал Лямзин, заведя глаза
к потолку.
- Хорошо, придадим диалогу динамизм. Номер магнитофона и
ваша подпись имеются как в документах, оставшихся в
торгующей организации, так и в гарантийном талоне...
изъятом нами у некоего лица, сознавшегося, что магнитофон вы
ему продали по спекулятивной цене. То есть опять-таки
валютные махинации. Через бытовую радиоаппаратуру, но по
сути...
- Ничего не знаю, - отрезал Ваня. - Настроили всяких
"березок", теперь хватаете кого ни попадя... Подпись в
талоне... ха! Очень веская улика! Там что Лямзин, что
Чарли Чаплин - никакая экспертиза не установит!
- Ну вы и тип, - заметил я невольно.
- Вы Библию хоть раз на сон грядущий почитывали? -
спросил Лямзин. - Я так чувствую - нет. Заповедей не
знаете, не по-божески инкриминируете. Может, Моисей и
кокнул часть Скрижалей, покуда нес их с горы Синай, но в
тех, что донес, не сказано "Не продай!" Вы сами загляните,
убедитесь... А в Библии все есть... что надо!
- Истинно, истинно говорю вам, - возразил я. - Не стоит
спекулировать тем товаром, коего нет в наличии... Имеется в
виду ваша набожность. Поехали лучше домой. К вам домой...
Постановление о проведении обыска со мной, ознакомьтесь...
Вошли в квартиру. Я показал на запертую дверь. Спросил:
- Почему замки?
- Человек живет, - равнодушно объяснил Лямзин. -
Попросился и... живет. Зовут, кажется, Гена. Или Петя...
запамятовал. Познакомился по пьянке с ним, кто, чего - не в
курсе, в отличие от вас, в чужие дела не суюсь.
Я промолчал. Настроен был Лямзин агрессивно и
отчужденно, не трусил. Я искренне удивлялся: откуда такая
слепая озлобленность? Ни единого движения к компромиссу?
Словно с кровным врагом он столкнулся, которого ненавидел
люто, всем существом... Ошиблись мы в Лямзяне. И крупно.
Впрочем, будет еще время испытать его...
Пригласили понятых - соседей, начали обыск. Следов
"левой" ондатры, краденой с железной дороги, увы, не
обнаружилось - видимо, если и находилась она здесь когда-то,
то трудами Вани реализовалась.
Находки же не впечатляли. Разве видеокассеты
порнографического содержания.
- Мое, - глядя на них, покорно согласился Ваня. -
Сознаюсь я патологический тип. Но факт распространения
отсутствует, а на личные увлечения карательная сила кодекса
не распространяется.
Я вновь проглотил пилюлю.
В шкафу, в одном из ящиков, набитом всякой всячиной -
гитарными струнами, брелками, старыми замками-молниями,
нашлась коробка с патронами от мелкокалиберной винтовки.
- Ваши?
Лямзин молчал.
- Хранение боеприпасов, - сказал я. - Думаете, никчемные
придирки? Напрасно. Пусть от "мелкашки" - все равно
статья.
- Сидел со мной один, - отозвался Иван. - Тоже за два
патрона. Тоже найдены при обыске. Искали, конечно,
другое... Но за неимением... В общем, знакомо. Понятны
ваши задачи, гражданин начальник.
- Вы полагаете? - усомнился я, обводя глазами комнату.
Понятые с суровыми ликами праведников, созерцавших
закономерный крах греховодника-соседа, торжественно замерли
у стены. Оперативники исследовали недра платяного шкафа.
Меня же не отпускало нудное, как зубная боль, ощущение,
будто в комнате чего-то недостает. Не хватало в ней некоего
логического завершения самой обстановки... Но то ли я
устал, то ли сосредоточиться не мог - ощущение оставалось
безответным. Стол. Стулья. Сервант. Какой-то
нестандартный, с узенькой боковой стенкой... В серванте -
зеркало, стеклянные полочки, утварь, из которой Ваня
наверняка никогда не ел и не пил аляповатый фаянс,
чашечки-наперстки и сувенирные бокалы емкостью более двух
литров... Много раз встречал я такие вот бесполезные
серванты, словно кичащиеся своей никому не нужной пышностью
красивенького содержания...
Низ серванта обрамляли какие-то художественные излишества
в виде латунных вензелей и полос. Склонившись, я разглядел
в центре одного из вензелей кнопку.
- Что там? - спросил я у Лямзина, приседая на корточки
В глазах Ивана мелькнула тревога, однако он опять
промолчал. Я нажал кнопку. И - события последующих двух
минут перестали меня занимать.
Сервант оказался именно тем предметом, наличие которого в
комнате я неосознанно пытался найти: встроенной в стену
кроватью. А его дно в дневные часы и было сервантом. И вот
весь этот фарфор, стекло, зеркало, вся эта декорация,
введшая меня в заблуждение, обрушилась на мою глупую голову,
