никогда за ним такого...
- Ты, Сашка, давай... без мистики, - оборвал меня Лузгин
неожиданно резко. - Горел-то горел, да прогорел. Почему?
Шел против установленного. И точка. Ну... хорошо.
Прогорел. А ты бы, к примеру, прогорел, ему бы уподобился?
Той же стежкой пошел? Молчишь? Вот! А когда на пепелище
он свои замки стал возводить, кого в подручные взял? Воров.
Или, может, он среди них просветительно- воспитательную
работу вел?
- К авантюрам: железнодорожным, рыбным; к убийствам -
нет, наверняка непричастен он! - сказал я. - Не верю!
- Все равно, - заявил Лузгин. - Все равно он всех
опаснее. Он зло насадил и взрастил. И в белые рясы ты его
не ряди! Для таких, как он, и статьи соответственные, и
сроки до упора. Подонок что? Нахулиганил, набузил, все на
виду, и пошел в зону тихо-мирно на годик-два. Отсидел,
затем погулял месячишко, снова или кому-то тарелку с супом в
ресторане на голову одел, или три рубля в троллейбусе спер и
после отпуска обратно в зону. А такие... Он один страшнее
всей шпаны. Он государственные принципы искажает, понял? И
что же выходит по этим его принципам? Ты вот вкалываешь, с
бандюгами каждый день, сон для тебя - высшее благо.
Сплошные допросы, решетки, бумаги, а в месяц столько
зарабатываешь, сколько он - за день.
- Да и пусть. Не жалею, не плачу, - сказал я. - Мне
хватает. Зависть не гложет. Пусть зарабатывает, лишь бы с
пользой для других и законно. Все равно деньги в какое-то
дело пустит; социально активные миллионы в чулках не хранят.
- Ты, Сашка, переутомился, - рек Иван Семенович сурово.
- Чушь несешь. Мой тебе совет: делай дело, а анализ другим
оставь. Идет человек против правил - бери его и применяй
меры... Изменятся правила - значит, такова общественная
закономерность, признанная законодателями. А покуда не
признана - никакого ты права на люфты не имеешь. Иначе...
до Ярославцева скатишься.
- Но правила меняет именно частота нарушений...
- Опять глупость сказал! Она их ужесточать обязана.
Слушай меня: я всю жизнь прожил слугой закона. Слушай. Не
нужна тебе вся эта беллетристика, а только кодекс,
комментарии к нему и прочая сопутствующая литература.
Потому как ты себе сам такое дело выбрал - жесткое. И еще
добавлю... В плане теории. Не надстройка базис меняет, а
наоборот. Закончили! Теперь о Ярославцеве. Трогать его
сейчас никак нельзя. В ОБХСС на полную мощь заработали,
факты потоком прут, а он их нам добровольно, можно сказать,
подбрасывает. Только бы в бега не подался! Ни он, ни
Матерый. А подадутся - припомнит нам начальство всю
деликатность и выдержку... Вот о чем думать следует!
Привет! - Лузгин встал. - По домам. Завтра опять...
попытки объять необъятное. Где людей брать? А насчет
принципиального жука Лямзина не переживай. Пусть посидит,
поскучает на топчане. Многого он не выложит, разве детали
какие... В общем, у нас он, никуда не денется. В жерновах.
Когда я заглянул в свой кабинет - проверить, заперт ли
сейф, у меня невроз по данному поводу! - звонил телефон.
Сообщение оперативной группы обескуражило - Матерый скрылся.
Ушел красиво, оставив приманкой "Волгу"; по пожарной,
очевидно, лестнице...
ЯРОСЛАВЦЕВ
В комнате за номером шесть, куда, руководствуясь
повесткой из отделения, Ярославцев зашел, сидел молодой
человек в спортивной куртке и джинсах и оживленно
разговаривал по телефону. Узрев посетителя, человек столь
же оживленно и спешно разговор завершил и представился
оперативным уполномоченным Курылевым.
- Тэк-с, - начал он, скорбно изучив протянутую повестку.
- Ярославцев... Неприятности у вас, товарищ... - И
устремил скучающий взгляд куда-то в окно. Продолжил: -
Навещали ли вы три дня назад известного вам гражданина
Докукина?
- То есть? - не понял Ярославцев.
- Заходили ли вы три дня назад к гражданину Докукину
домой? - внятно и медленно, будто диктант диктовал,
произнес Курылев.
Ярославцев вспомнил... Действительно существовал среди
его окружения работник мясокомбината Докукин, с ним
связывали деловые отношения по мелочам, в основном быта. И
три дня назад действительно заехал он к этому Докукину за
своим компьютерным дисководом, одолженным тем на время.
Дверь в квартире оказалась незапертой, Ярославцев вошел
кликнул хозяина, но тот не отозвался. Дисковод между тем
стоял на виду, в нише "стенки". Поскучав минут пять,
Ярославцев написал записку хозяину: мол, все в порядке,
технику я забрал, а дверь зря открытой держишь, и -
отправился восвояси.
- Ваша записочка? - Курылев вытащил из папки, лежавшей
на столе, клочок бумаги.
- Моя.
- Когда, при каких обстоятельствах...
Ярославцев рассказал.
- Значит, об ограблении вам ничего неизвестно? -
выслушав, спросил Курылев. - Квартирку-то потрясли, -
сообщил он грустно. - Вот так вот. Потому и дверь открыта
была. А украли ценную картину. Целенаправленно, значит...
- Но при чем здесь... - начал Ярославцев.
- А при том, - с нажимом перебил Курылев. - Странно вы
как-то все объясняете, товарищ. Чудно... Я, конечно, не
следователь - тот болен, я по его поручению тут с вами...
беседую; но чудно... Входите в чужую квартиру, не удивляясь
отсутствию хозяина, тому, что дверь настежь... Берете
аппаратуру.
- Так свою же аппаратуру!
- Правильно. Насчет нее состава нет...
- Спешил я, поймите!
- И доспешились. - Курылев насупился. Помолчал, крутя в
пальцах авторучку. - А гражданин Докукин, между прочим,
утверждает, будто на картину вы неоднократно и напряженно
заглядывались и купить картину предлагали так же
неоднократно... Есть свидетели...
- Ну... крепостной художник, помню... Портрет девушки;
милое лицо, живые глаза... Да, предлагал... и что же?
- А то, что гражданин Докукин на вас очень серьезную
бочку катит, - сообщил Курылев. - Полную... резко
негативных о вас высказываний.
И тут Ярославцев вспомнил: Докукин был должен ему три
тысячи. С долгом тянул уже год... Может, посчитал
экспроприацию картины как акт погашения долга и оскорбился,
накляузничал?
- Но я же не брал, клянусь! - воскликнул Ярославцев с
горячностью и замолк, потрясенный нелепостью всего
происходящего, унизительностью обстоятельств и неимоверной
их глупостью. - Ерунда какая-то, - произнес, озлобляясь.
- Хорошенькая ерунда... - усмехнулся Курылев беззлобно.
- Сейчас задержим вас за нее на трое суток, а после
посмотрим, о какой такой ерунде вы речь поведете... На
работу сообщим...
- Доводы! - признал Ярославцев. - Потому давайте
думать. Итак. Картину похитили. Полагаю, и в самом деле с
прицелом и с умыслом. Значит, возвратить ее силами вашего
отделения будет нелегко, так?
- Интересно излагаете, - произнес Курылев. - С
удовольствием послушаю дальше.
- Докукина я знаю весьма поверхностно, - продолжил
Ярославцев и замолчал: в памяти всплыла забавная сцена: он
и Докукин едут по какому-то пустяковому делу на машине
Докукина; заворачивают на заправку гостранспорта, и Докукин,
прихватив батон ворованной с мясокомбината колбасы, идет на
переговоры с заправщицей, повергая Ярославцева в
беспросветную удрученность от своей сопричастности к
какому-то жалкому проходимцу...
- ...знаете поверхностно, - напомнил Курылев.
- Да. Но кое-что в характере его для меня очевидно:
жаден, расчетлив и, видимо, используя ситуацию, желает из
меня что-нибудь да выжать. Так?
- Ну, на такие вопросы мы ответов не даем, - важно
отозвался Курылев, выпятив нижнюю губу. - Но бочка катится,
учтите.
- А если так я ему компенсирую и с концом дело! -
взвинчиваясь, предложил Ярославцев. - Не до того мне, чтобы
еще в склоку со всякой мразью лезть... Пусть назначает
цену.
- Героический вы! - одобрил Курылев с удивлением. -
Только... дело-то не с концом! В начале дело, в периоде
расследования. И закрыть его могут лишь в следственном
отделе района при отсутствии, дополню, состава преступления
или его события... Что решает исключительно прокурор.
Дошло? - Он пристально вгляделся в Ярославцева, как бы
постигая сущность собеседника и характер его. - А может, -
произнес полушепотом, опуская глаза, - у вас с Докукиным
договоренность имелась о продаже картины, а? Он вам
доверял, а потому и ключи у вас были... там замок чистенько
вскрыт, н-да. Ну, а про договоренность Докукин подзабыл или
на всякий случай милицию вызвал, поскольку к вам дозвониться
не сумел... А после - все утряслось. Поговорите с
Докукиным, авось, вспомнит чего... Следователь - женщина
благожелательная... В общем, зайдите ко мне сегодня
вечерком после разговора с потерпевшим!..
С гудевшей от злости и досады головой Ярославцев прямо от
отделения позвонил сволочному потерпевшему домой. Тот
оказался на месте.
- Ты что же творишь, пакостник? - начал Ярославцев.
- А ты чего творишь? - донесся грубый ответ. - Чего по
квартирам шастаешь?
- Короче, ищешь крайнего, на милицию не надеешься?
- Почему? - раздалось в трубке лениво. - Я заявление
подал, пусть разбираются, у них служба такая.
- Но меня-то зачем приплел? Хорошо. - Ярославцев
закусил губу. - Возможность договориться есть. Сколько ты
хочешь за мазню?
- За старинное полотно я хочу десять тысяч советских
рублей, - молвили рассудительно и чеканно.
- Подумаю.
Он повесил трубку. А потом словно очнулся. Да о чем он
заботится, в конце концов! О сохранении престижа - как бы
на работе не прознали, в какое дело ненароком вляпался? Или
следствия испугался? Да эти же волнения - из прошлого, из
другой, навсегда другой жизни. Да, можно и на своем стоять,
можно и договариваться как-то... И опер Курылев, и
женщина-следователь, конечно же, поймут его, не поверят, что
способен на такую дешевку, да оно и видно: сразу,
вполглаза, и играть не надо в честного и благородного; образ
убедителен сам по себе, а масштаб образа тоже виден
издалека... Остановись в суете, Володя. Прояви хотя бы
немного уважения... к собственной личности. И
договариваться с хищненькой крыской Докукиным, равно как и с
милицией, вынужденной охранять интересы потерпевшего, не
стоит, когда-то стоило, теперь - нет. Только бы потянуть
время. Вообще, конечно, некстати, ох, как некстати все!
И еще о суете... Куда теперь-то ты собрался, мил
человек! В министерство! А зачем? Инерция, да!
Общественное ты все же животное, Вова, и даже, когда все
законы общества для себя сломал, все-таки пытаешься им
следовать, смешной человек... Другой вопрос - неудобно,
ждут тебя там...
Он опустил еще одну "двушку".
- Привет, старина, - произнес механически. - Как вы там
без меня, не скучаете?
- Ты где? - донеслось испуганно.
- Пока - на свободе, - сказал Ярославцев грустно.
- Слушай, брось дурака валять! У нас неприятности...
Тебя, что, вызывали уже?
- О чем ты! - насторожился Ярославцев.
- Ну, приезжай, не по проводам же...
Разговор в министерстве подтвердил старую истину беда не
приходит одна. Сигналы были тревожны: вся документация по
"перспективным" производствам изучалась ОБХСС, кое-кто из
знавших механику создания производств приземлился на нары
следственного изолятора, но самое главное - им,
Ярославцевым, интересовались.
Он вышел из министерства и вдруг заметил ту же машину,
что стояла около отделения милиции, - "Москвич-фургончик с
окрашенным черной нитроэмалью бампером. Или совпадение?
Сел в "Жигули", тронулся с места. "Москвич" следом не
поехал. Совпадение, наверняка...
Соберись, подстегнул он себя. Сегодня куча дел Джимми,
Прогонов, Анна; вечером к Курылеву наведаться надо - вот же
где споткнуться привелось, расскажи, не поверит никто! Или
все закономерно? Коли пошел поперек закона, он тебя всюду
своим мечом достанет, и если не поразит, то уколет.
И вдруг нахлынуло дремотное безразличие. Предстоящая
кутерьма дел представилась настолько тягостной и беспощадно
опустошавшей душу, что ввязываться в нее он не мог просто
физически. И вместо того, чтобы ехать в центр, круто
развернулся и двинулся в сторону кольцевой автодороги, за
