меня вернуть ключи хозяину...
- Как лысого причесывать, не учи, - огрызнулся Акимыч.
- Прости, родной, - Матерый засмеялся. Ему в самом деле
было весело и отдохновенно. Будто всю предыдущую жизнь
выделывал он какую-то затейливую, изматывающую работу, а
теперь - конец работе, ну, разве часок еще последний
остался, а там, дальше, - долгий век беспечности, свободы и
солнца. - Войдешь в комнатку. На подоконнике - кактус. А
возле кактуса - леечка. Маленькая пластмассовая... Худая -
по шву разошлась. Моя фирма делала, - цокнул языком,
припомнив. - Возьмешь ты леечку, бросишь ее в пакетик, а
после поблуждаешь по городу, отрываясь от возможного.
- Камушки в леечке? - спросил старик. - В пластмассу
заварил? Ясно... Боюсь: стар я стал...
- Акимыч... Сделай, родной. Я бы тебе леечку на
сохранение оставил, но чего уж - давай откровенно: не
двадцать тебе годиков... А я в этот город теперь ни ногой,
сукой буду. На риск, думаешь, толкаю? Есть такой момент,
да. Но так он всегда есть - вон на машинке сейчас катим, а
колесико вдруг да отскочи...
- Тьфу, дьявол, типун тебе... - заерзал старик. Матерый
вновь рассмеялся. Громко и чистосердечно, аж в легких
захолонуло - отдохнуть надо, к морю надо, ветрами солеными
отдышаться... Море. Вспомнил, как еще мальчишкой, после
колоний, барачных ночей, заборов в колючей проволоке с
бастионами вышек, вернулся к морю. В каком-то давнем июле.
Спокойно оно было тогда, прозрачно и тихо. И он вошел в
искрящуюся золотом лазурь воды - в одежде, в ботинках. И
погладил море... Как старого, верного пса у дома, к
которому вернулся из скитаний, боли, тьмы. Море! Сколько
же веков он не видел его... Вот на Каспии был недавно, а не
видел. Сутолока вокруг мешала, людишки, дела,
разговоры-беседы. А где-то вдалеке, декорацией, синь... из
которой денежки качались в виде балыков и икорки.
- Ну, а коли засыплюсь? - спросил старик осторожно.
- Да тебе-то что? - отмахнулся Матерый. - Криминала на
тебе никакого. И, по- моему, - посерьезнел он, - чисто там.
Вчера проезжал - чисто. Знак на подъезде в случае провала
должен быть меловая черта. Ан нет черты.
- Э-э, где наша не пропадала! - согласился Акимыч. -
Только домой сначала давай, барахло сброшу.
Матерый кивнул, сосредоточенно насвистывая разухабистый
мотивчик.
Через три часа на условленном месте Акимыч вручил ему
заветную леечку.
- Квартира пустая, никого, - доложился старик - Ну, взял
вот... А после по городу... до седьмого пота петлял, аки
лис от гончей стаи. Но вроде от страху петлял, не от нужды.
- Спасибо, Акимыч. - Матерый стиснул его плечо. - Не
поминай лихом. Будет судьба - свидимся.
- Да уж... простились, Лешка! - Старик толкнул дверь
машины - Чего там... Осторожно езжай только, спеши в
меру... Далеко ведь собрался, знаю...
Матерый проводил его взглядом - старого, хромого, такого
одинокого в оживленно спешащей, обтекающей его толпе
Прощай, Акимыч!
А теперь - уходи прочь, пролетай за стеклом, проклятый
город-ловушка, город страха и тягостных будней,
город-убийца, город-кошмар - да, ты вернешься еще во снах и
не раз заставишь вскочить среди ночи с постели с испуганно
бьющимся, как птица в силках, сердцем...
На выезде из города у поста ГАИ стояло пять машин -
видимо, шла какая-то проверка. Двое инспекторов на обочине
пристально высматривали в потоке машин одним им только
ведомые цели.
Пронесет"? Нет... Лейтенант указал жезлом - приять
вправо! Матерый отстегнул ремень безопасности, палец под
куртку, привычным движением спустил предохранитель с
"парабеллума". Некстати вспомнился перевод названия
пистолета: "готовься к войне".
- Ваши документы... - козырнул лейтенант. Принял
водительское удостоверение и техпаспорт, бегло просмотрел
их. Вернул. - Идите на пост, отметьтесь, - буркнул,
отворачиваясь.
- Зачем? Не ночь же.
- Идите на пост, отметьтесь, - раздраженно повторил
инспектор. - Ночь, день, какая разница? - И вновь отвел в
сторону жезл, останавливая теперь уже "Волгу".
Ну, гады! Матерый прошел в стеклянный куб помещения,
осмотрелся - коротко и чутко: двое, очевидно, водители,
стояли за спиной капитана, сидевшего возле пульта и
переписывающего их данные из документов в журнал. Трое
сержантов толклись посередине, обсуждая со смешками и
прибаутками какой-то эпизод из служебной практики. Еще один
- пожилой, в штатском, но по всему чувствовалось - не
гаишник, опер - опытный, битый, сидел на стуле в углу,
невнимательно листая брошюрку.
Больно, невыносимо больно кольнуло в груди... Что-то
горячее медленно обволокло сердце, прошибло потом. Но не
это занимало Матерого, другое в том, как стояли и сидели
здесь люди, в том, как беседовали, возились с бумажками,
листали брошюрку, увидел он голую, беспощадную схему.
- Вы тоже с документами? Давайте - едва обернувшись в
его сторону, протянул капитан, оторвавшись от журнала.
Вот пальцы капитана, вот касается их серая книжечка
техпаспорта, а вот его, Матерого, кисть, а к ней
стремительно приближается ловко выпорхнувшая из рукава
одного из "водителей" клешня наручника...
Он видел все происходящее в каком-то замедленном темпе, и
точно так же неторопливо и густо окутывала сердце жгучая,
скручивающаяся волна...
Щелк - наручник плотно охватил запястье. Милиционеры
разом бросились на Матерого сзади, "водители" повисли на
руках...
- Черта с два - прохрипел он, наливая все мышцы не силой,
уходящей уже, сломленной, - ненавистью.
Обвиснув на "водителях", ударил ногами сержантов, целя
каблуками в переносицы. Двое рухнули. Лейтенант за столом
выхватил пистолет из кобуры, потянул затвор, но он Матерого
не пугал, пока еще успеет пальнуть... Локтями отбился от
сержантов, настырно устремленных к нему, не то угрожавших,
не то увещевавших. Или увещевал тот, пожилой, главный? Мир
потерял все звуки. Матерый бил - резко, беспощадно и точно.
Бил этих коварных врагов, а они неотвязно цеплялись и
цеплялись, а ненависть уходила и уходила, лишая его всех
шансов, в груди уже была какая-то холодная, погасшая
пустота, будто вырвали оттуда все начисто и теперь ничего,
кроме зиявшей пустоты, там не существовало.
И вдруг в сумятице лиц, рук, милицейских погон он
отчетливо, как в фокусе, различил лицо пожилого - жесткое,
неумолимое. Он, пожилой, наверняка и рассчитал, как его,
Матерого, брать, чтобы все чисто произошло, без зазоринки.
Он - главный волкодав. И, последним усилием сбросив с себя
тяжкую, пригибающую к полу массу, он перекатился к стене и,
изогнувшись, выхватил "парабеллум".
Мир окончательно сузился. Ныне в нем было лишь
напряженное лицо главного врага, мушка и... неуловимо
дрогнувший от выстрела ствол оружия. И мысли вот вам -
хитрые, организованные овчарки, идущие по следу,
истребляющие меня - санитара этого стада, выгоняющие
неизменно на флажки закона, не дающего ни двигаться, ни
дышать, ни жить. Мне! Да, пусть только мне, но я тоже
целый мир, тоже! И стреляю сейчас в ваш мир, всегда меня
изгонявший и не приемлющий мой...
А после ничего не стало.
СЛЕДСТВИЕ
Следствие пошло наперекосяк после внезапного исчезновения
Монина из квартиры Прогонова, за что больше всех нагорело
Лузгину. Ему ставилось в вину ослабление контроля, и
удрученный Иван Семенович ночами не спал, безуспешно
отыскивая потерянный след. В итоге, казалось бы, повезло на
тщательно опекаемую квартиру Лямзина прибыл гость. Далее
дело стояло лишь за четкостью оперативных мероприятий,
проведенных блестяще, но в самом финале случился сбой: при
задержании Матерого Лузгин был убит, двое оперативников
получили серьезные травмы, Монин же, по заключению
судебно-медицинской экспертизы, умер от инфаркта.
Предвидеть такую развязку не мог никто.
Гибель Лузгина меня потрясла, хотя я и сознавал, так,
очевидно, и надлежало ему закончить свою жизнь. В схватке.
Может, жестоко рассуждаю, но иных утешений не нахожу.
Выбил меня из колеи этот непредсказуемый финал, но
расслабляться было нельзя дело подходило к концу. Главным
объектом теперь являлся Ярославцев. "Вел" его неутомимый
Кровопусков, но спокойной жизни ни ему, ни мне главный
объект не давал. Порою казалось все, хватит, пришло время
ареста, но тут же следовала либо очередная его встреча с
невыявленной группировочкой предпринимателей, либо еще
какой-нибудь сюрприз. В частности, установили, что
гражданин Ярославцев по паспорту иностранного торгового
деятеля, находящегося в настоящий момент в столице, приобрел
авиабилет по маршруту Москва - Лондон. Немедленно
перепроверили документы иностранца - как выяснилось,
состоявшего с Ярославцевым в давнем знакомстве... Документы
в наличии у иностранца имелись, а потому сразу же родилась
версия о дубликате-подделке. Прогонов? Навещал ведь его
Ярославцев... Авиабилет он взял заранее, не торопился,
что-то его здесь держало. Это "что-то" мы пытались
прояснить, готовя одновременно систему будущих допросов с
железными доказательствами, а их накопилось вагон и
тележка... для перевоза, скажем, лодок, набитых севрюгой.
Тяжелее всех приходилось Кровопускову. с одной стороны,
наблюдение предписывалось вести неотрывно, с другой -
будоражить Ярославцева тоже не рекомендовалось, поскольку
поводов для беспокойства у него и без того имелось в
избытке. Прерванная связь с Мониным и Лямзиным, сигналы с
разгромленных баз, звонки начальствующих деятелей, задетых
за живое. Хорошо, вовремя удалось вмешаться в деятельность
районного отделения, имевшего, полагаю, какие-то виды на
нашего подопечного.
Судя же по поведению Ярославцева, готовился им вывоз за
рубеж значительного количества ценностей, и препятствовать
ему в их собирании не стоило. В общем, решили предоставить
ему возможность подойти к последней черте и дать ее
перешагнуть. Мы занялись проведением плановых операций, и
вскоре с постановлением о проведении обыска, с понятыми и
милицией я позвонил в дверь квартиры Прогонова.
Визит наш хозяин воспринял спокойно дескать, бывают
ошибки, тревожат приличных людей по пустякам, но да
приличным людям беспокоиться не о чем - заходите, гости
нежеланные, располагайтесь, спрашивайте - отвечаем, отчего
же не выяснить отношения?
На бланки паспортов, водительских документов, фальшивых
печатей, обнаруженных в машине Матерого, Виктор
Вольдемарович взирал с недоуменным высокомерием: не мое, не
знаю... Монин? Да, просил несколько раз расчистить не
представляющие художественного интереса иконки, заходил на
чай...
Уверенно держался, скучаючи. Знал с опытным преступником
дело имел и за здорово живешь мастера своего он не сдаст;
мастер - капитал непреходящий.
Обыск тоже не дал никаких результатов.
- Гражданин Прогонов, - начал я доверительно, уединившись
с допрашиваемым в уголке комнаты, возле журнального столика,
- знакомо ли вам понятие измена Родине?
- Никогда... - торжественно привстал Прогонов.
- Значит, - сказал я, - вы добросовестно заблуждаетесь.
Возьму на себя труд повысить ваш уровень правовых знаний.
Так вот. Недавно некто Ярославцев, он же Хозяин, принес вам
интересный и в полном смысле заграничный паспорт.
- Какой еще...
- Вы уж не перебивайте.
Прогонов возмущенно засопел, но уши его просто-таки
оттопырились от внимания к последующим моим словам.
Я вкратце ознакомил его с перспективой очутиться на
скамье подсудимых как соучастника государственного
преступления.
- ...это именно побег за границу с целью избежания
наказания за совершенные преступления, - вещал я. - Побег,
не какой-нибудь незаконный переход... Контрабандой
Ярославцев не занят, любимой девушки или же родственников в
странах с иной общественной системой не имеет.
- Такую, с позволения сказать, лекцию я мог бы прочесть и
вам, молодой человек, - перебил меня Виктор Вольдемарович.
- Увы, ни одного юридического открытия... Ладно,
продолжайте.
- Ярославцев еще в стране, под нашим плотным контролем, -
уверил я. - Билет Москва - Лондон им уже заказан.
