причем где служба, а где дружба часто не различалось... А
отсюда пошли и квартиры работникам, и оборудование, и фонды,
и в итоге - новое расширение автохозяйства.
Кучи мусора на дворе превратились в клумбы, исчезли
залежи старых покрышек; бараки с мастерскими сменились
чистенькими кирпичными постройками, и машины выезжали из
сияющих свежей краской ворот чистыми, сыто урчащими... И на
лицах людей появилось осознание своего дела, своей работы
и... негласного устава своего монастыря...
Вскоре окольная тропа, предреченная тестем, кончилась. И
вывела она его вновь на магистральный путь... Присмотрелись
сверху к мелкому хозяйственнику, успевшему, на удивление
всем, защитить диссертацию по экономике, хотя не наукой он
занимался, а шоферюгами да моторами, и выдвинули его
внезапно в крупные руководители районного масштаба, а затем
и городского.
Леша Монин автоматом-переводом перекочевывал из одной
персональной машины Ярославцева в другую, и уже редко когда
позволял себе напутствовать шефа - разве в порыве
несдержанности, да и то - уважительно, извиняясь за
дерзость.
И тесть на пенсии уже был, не у дел, пусть и с прочными
старыми связями - поучениями не злоупотреблял, говорил, как
с равным, умным, лишь изредка сомнение выказывал не
случайность ли возвысила? Не остался ли юношеский
максимализм? Не собьют ли на взлете?
Сбили.
Сбили? Нет, сам он себя тогда сбил. Сам! Вспомни
раннее утро, персональная "Волга", из которой ты вылезаешь -
непроспавшийся, раздраженный, наодеколоненный, в модном
пальто, купленном в недавней поездке по Европе. И
попадается ненароком на глаза дворник, и начинаешь ты
отчитывать его - съеженного, покорно кивающего мол,
мил-человек, почему образовались сосульки на карнизе
представительного учреждения? Позор! Немедленно. Знать не
знаю, какая еще там оттепель ночью была! Совещание сегодня,
высокие люди приезжают, чтобы - через пятнадцать минут...
Дворник боязливо мнется, пытается что-то сказать, да к
чему слушать, о чем лепечет этот серый человек в черной
телогрейке? Отвернулся, повторив гневный наказ, и пошел,
плечи расправив и подбородок вздернув, по скользкой от
гололеда лестнице к высоким дверям с бронзовыми ручками.
А дворник полез на крышу. Март, подтаявший наст едва
держался на скатах и под тяжестью человека рухнул... И не
стало человека.
Конечно, нашлись бы оправдания. Мог он спастись. Мог!
Если бы не отправился на похороны. Увидел лицо человека в
гробу незнакомое, он ведь и не разглядел тогда это лицо,
близких увидел, семью, горе их... И - сломался. Не пошел
выклянчивать милости, валяться в ногах. Муторно вдруг
стало, вечностью потянуло, и вспомнились понятия самые что
ни на есть отвлеченные совесть, грех, суета, выбор.
А после состоялся разговор с тестем - одряхлевшим,
поблекшим, слабеньким, уходящим. И в глазах старика он
увидел не разочарование, не презрение, не осуждение, а лишь
легонькое, схожее с нежностью сожаление. Старик уже понял
тщетность суеты, ее внешний блеск и тягостную пустоту,
скрытую за блеском... И все-таки старик заставил себя
что-то привычно-ловко сообразить, кого-то нужного припомнить
и, механически сняв трубку телефона, твердить в нее
заученные фразы, справляясь поначалу о здоровье и семье
этого нужного, болтая о разных разностях и уж после, в конце
разговора, прося об одолжении для зятя.
Следующим же днем приехал Ярославцев в высотный дом,
принял пропуск из амбразуры окошечка и поднялся, шалея от
бликов света на мраморе, от простора коридоров, помпезности
ковров, в кабинетик-клетушку, где желтый, сухой человечек в
роговых очках принял от него анкету, сказав "Я позвоню...
Сам"
Позвонил. И месяц спустя очутился он как по волшебству в
чужедальней тропической стране, на большой стройке - в
качестве начальника с ограниченными полномочиями. Бытие
зарубежное шиком не отличалось тесный гостиничный номер в
провинциальном отеле, труд от зари до зари, хлопоты с женой,
ожидавшей ребенка, ее отъезд. Из развлечений - фильм по
воскресеньям в местном кинотеатре на открытом воздухе.
Но работал он самозабвенно. Понимал здесь он нужен. И
не в роли наблюдателя, а вершителя великих преобразований.
Затем - долгожданный отпуск, родина, ребенок, семья; уже
привычные коридоры здания, знакомые лица чиновников.
- Послушайте, - сказал он одному из них, казавшемуся
более-менее инициативным. - Зачем нам покупать за валюту
материалы, которые мы вкладываем в эту стройку? Материалы
отнюдь не худшие выпускаются и у нас.
- Крепкая идейка, - ответил чиновник. - Но возникает
масса проблем со всякими согласованиями, заказами,
транспортом... Живите проще, Вова!
- Я второй день в отпуске. Время у меня есть. С
поставщиками договорюсь. Обещайте лишь пяток поездок их
людям. Как экспертам. Понимаю. Сложно. Но - прикиньте
разницу по валютным суммам. Командировочных жалко?
Прикинули. И отправились на тропическую стройку
материалы из холодной Сибири. Сетующих на их качество не
нашлось.
Внезапно - отзыв.
- Товарищ Ярославцев! С фирмой-поставщиком мы
устанавливали контакты, исходя не из купеческих амбиций.
Вы, что же, взяли на себя не только оценку целесообразности
в международной торговле, но и проблем международных
отношений?
- Но меня же поддержали...
- Да, по недальновидности. Некомпетентные лица, введшие
в заблуждение руководство. Однако даже их не следует
впутывать в планы, продиктованные вашей личной, весьма
сомнительной инициативой. Еще предстоит разобраться, что за
нею стоит...
Деньги у него имелись. Во всяком случае, существовала
возможность спокойно обдумать свое положение, не тяготясь
отсутствием зарплаты и не лихорадя себя в поисках
относительно пристойной службы. Хотя служить не хотелось.
Устал. Но искать работу было необходимо, жизнь не кончалась
с последней его неудачей, хотя основная игра была проиграна
без надежд на реванш.
Пытался искать поддержки у тестя, но тот дал понять, что
взрослый человек обязан устраивать судьбу сам, а ошибки
простительны лишь тем, кто их совершает несознательно.
Отец, ушедший на пенсию и служивший вахтером на родном
заводе, вполне серьезно пообещал устроить его мастером в
механический цех... Это увлекательное предложение вызвало
поначалу у Ярославцева неудержимый смех, но, отсмеявшись,
почувствовал тревогу... Радужные прожекты проваливались
один за другим, круг сужался; жена уже искоса поглядывала на
праздношатающегося мужа, деньги таяли, как снег на солнышке,
и предложение отца начало восприниматься не столько с
иронией, сколько с досадой полнейшей беспомощности...
И вдруг появился Монин... Матерый. Весело, беспечно
вошел в квартиру - с цветами, шампанским, свертками:
запоздало поздравил с рождением дочери... Затем посидели,
попили-поели, послушали рассказы гостя о новой нелегкой его
профессии начальника автоколонны таксопарка и, когда за
полночь тот выходил из кухни, где они остались наедине
попить чайку, вытащил Матерый из кармана пиджака пакет,
перетянутый резинкой. И его безмятежная веселость вдруг
куда-то ушла.
- Здесь, - он положил пакет на стол, - три штуки. Или
тысячи, по- интеллигентиому. Месяца два проживешь без
забот, хватит. Но тут - и на работу: приемы, визиты...
Давай. Налаживай связи. Не удастся, не встанешь на ноги -
пустой ты парень тогда. Встанешь - опять в шоферы к тебе
готов. То, что в начальники не попадешь, ясно, но место
найди! Это не в долг, так... Надеюсь на тебя. Хозяин.
Последнее слово он подчеркнул. После оно стало кличкой.
Он просидел на кухне до утра. Тусклым, больным взором
глядел на деньги. Были ли они подачкой? Нет... Скорее -
жестом сильного по отношению к равному или же к более
сильному, но в какой-то момент оступившемуся, крупно
проигравшемуся, однако способному перекрыть проигрыш удачей
в другой игре. Обязанному перекрыть!
Полистал записную книжку. Над каждой фамилией
задумывался долго, не пренебрегая никем: ни мелкими людьми
при мелком деле, ни случайными знакомцами, давно, вероятно,
и позабывшими его. После составился список - довольно
длинный. Наутро объяснил жене: пойми правильно - хлопот у
тебя хватает, но, несмотря на них, предстоит тебе еще более
хлопотный месяц. Потрудись воспринять его как должное. Как
аврал.
Одно празднество сменяло другое. Гости приходили и
уходили. Квартира превратилась не то в салон, не то в
ресторан. Вечером поднимались тосты, крутился магнитофон,
менялись блюда и велись разговоры, а утром он мчался на
рынок и по кулинариям в поисках продуктов. Денег не жалел.
Однако приемы, чья пышность в соответствии с наличными
неуклонно увядала, оказались напрасными. "Нужные" люди,
охотно поднимающие бокалы, с аппетитом закусывающие и яро
обещающие поддержку на любом уровне, на следующий день
исчезали в никуда в казенность выстраданных ими кабинетов,
за заслон секретарш, занятости, телефонного нивелирования
жизненных проблем и уклончивых ответов типа:
"Нужно время..."
И однажды, осенним мрачноватым деньком, в дожде и смоге
брел он по улице после пустого визита к пустому влиятельному
лицу, в очередной раз что-то вяло ему пообещавшему, и вдруг
припомнил: вон в том министерстве, коренастым монолитом
глыбившимся среди облезлых домишек дореволюционной
постройки, говаривали, служит в больших начальниках один
толковый малый, некогда его подчиненный...
В министерство удалось проскользнуть, не вдаваясь в
объяснения с вахтером, но нужный чиновник находился на
совещании, и полтора часа Ярославцев бесцельно шатался по
коридорам, стараясь возбудить в себе интерес к здешней
суете, что-то осмыслить и проанализировать... Потом вместе
с чиновником они вспоминали времена ушедшие, вспоминали
тепло:
Ярославцев пригласил поехать в гости - поехали: скромно
поужинали на кухне (деньги приходилось уже всерьез
экономить), и за чаем, взглянув на часы, чиновник молвил:
- Пора мне... И вот что скажу, Володя. Ты толковый
человек. Но у тебя нескончаемая полоса невезения. О
последних твоих неприятностях не знаю, но они, чувствую,
есть. Не ошибусь, если обозначу их причину: ты неосторожен
в решениях генеральных. Ты не политик в конъюнктуре. Ты
политик вообще, по натуре, но, чтобы выйти на уровень
признанного "политика вообще", надо успешно окончить все
классы школы... Знаешь, как фигуристы? Лучше всех
откатался, всех поразил, а в скучном, профессиональном тесте
на "школу", в исполнении хрестоматийных фигур дал маху. В
итоге - зарезал все. Так и с тобой, но у тебя нет
перспективы следующего чемпионата. Я к чему? Твое место -
советник. Серый кардинал. И я готов помочь тебе с местом.
Для дела ты человек незаменимый и, если не против, на службу
тебя возьму. Консультантом. Будешь при мне, помогать
достраивать коммунизм в сфере обрабатывающей промышленности.
Завтра в первой половине дня оформишься. После обеда
запремся, отключим телефончики, и расскажу я тебе очень
подробно о проблемах министерства. А после ты активно
начнешь данные проблемы устранять. Если начнешь устранять,
как дурак, выкину вон - сразу и без жалости. Все. Мне
пора. Спасибо за чай, очень вкусный.
Для начала ему дали опробовать силы в одной из головных
организаций министерства, работа которой шла наперекосяк.
Спустя четыре месяца организацию посетил известный
телекомментатор, специализирующийся на пропаганде передовых
методов ведения экономики. Анализируя внезапные достижения,
комментатор, вдумчиво подбирая слова, высказался так:
- Характерной особенностью предприятий, подчиненных
организации, является то, что конструкторскими вопросами на
них занимается конструкторский отдел, а технологическими -
технологический.
В министерстве эта фраза прозвучала, как развеселый,
надолго всем запомнившийся анекдот. Неулыбчивый министр
тоже хохотал от души, а, отсмеявшись, попросил подготовить
приказ о премировании некоего Ярославцева, не упомянутого
телекомментатором.
Сколько людей впоследствии предлагали ему роль:
