Борис Михалев
Сборник
ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ
ЕВАНГЕЛЬСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ КРЕЩЕНИЕ ИОАННОВО
НИЦШЕВСКИЙ ЗАРАТУСТРА
РАЗМЫШЛЕНИЯ
РАЗНОЕ
ВОСПАЛЕННАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА
ДЕВЯТЬ ДИАЛОГОВ
Размышления о некоторых фрагментах из книги пророка Екклесиаста.
ФИЛОСОФ ГОРЫ
ОТВЛЕЧЕННЫЕ ДИСКУССИИ
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТВОРЧЕСТВЕ
ЗАМЕЧАНИЯ О НРАВСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ ВЛАДИМИРА СЕРГЕЕВИЧА СОЛОВЬЕВА
Борис Михалев
ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ
ПОНЯТИЕ ЗЛА.
В этом смысле показательны рассуждения старца Зосимы об аде и разго-
вор Ивана Карамазова с чертом. Последний как бы олицетворяет себя с дви-
жущимся началом мира: "Каким-то там довременным назначением, которого я
никогда и разобрать не мог, я определен "отрицать"". Противоположная Аб-
солюту динамическая составляющая бытия сама по себе безлична, он же -
личность, которая ни при каких условиях не может быть "отрицающей".
Отождествление здесь этих двух - результат не "довременного назначения",
а свободного выбора: "Я был при том, когда умершее на кресте слово вос-
ходило на небо..., я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопию-
щих: "Осанна", и...я хотел примкнуть к хору и крикнуть со всеми: "Осан-
на". ...Но здравый смысл...удержал меня...и я пропустил мгновение".
Косвенным образом черт и сам определяет зло как злоупотребление волей
- в рассказе об исповеди развратной женщины. Она говорит: "Это доставля-
ет ему так много удовольствия, а мне так мало труда!", он комментирует:
"это крик самой природы, это, если хочешь, лучше самой невинности!" Сле-
довательно, "крик природы" не зло. Не относящееся же к изначально данно-
му, соответственно, относится к свободно принятому решению. Между таким
пониманием с одной стороны, и утверждением себя козлом отпущения, кото-
рого "заставили писать в отделении критики" - с другой, он сам чувствует
противоречие: "Я ведь знаю тут есть секрет, но секрет мне не хотят отк-
рыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись в чем дело, рявкну
"осанну" и тотчас исчезнет необходимый минус". Секрет в том, что "необ-
ходимый минус" существует лишь в качестве оболочек для личности, сама
она по своей природе его носителем стать не может.
Помимо загрязненных бессознательных целеустановок, вызывающих отож-
дествление, в человеческой форме существования сильны также духовные им-
пульсы. Они побуждают сосредоточивать всю свою энергию вовнутрь, что ве-
дет к отторжению страсти и вследствие этого - к отделению личности от
потока состояний. Пренебрежение же внемирным голосом в себе и организа-
ция образа мысли согласно внешним ориентирам есть зло.
Но в чем "здравый смысл", помешавший черту крикнуть "осанна"? "Я мыс-
лю, следовательно я существую, это я знаю наверно, остальное же все, что
кругом меня...- все это для меня не доказано, существует ли оно само по
себе, или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего
я, существующего довременно и единолично". Есть ли Бог, он не знает.
Только отдание предпочтения пути духа способно сделать когда-нибудь бы-
тие Божие самодостоверным. Последнее окончательно доказано может быть
лишь внутренне интуитивно, а не внешне логически. "Не знаешь, а бога ви-
дишь?" - говорит ему Иван Карамазов.
Посмертное состояние безбожия, к которому приводит прижизненное сле-
дование злу, где Бог виден, но не очевиден, есть ад. Интересно представ-
ление о нем старца Зосимы: "Раз в бесконечном бытии, неизмеримом ни вре-
менем, ни пространством... некоему духовному существу, появлением его на
земле дано было мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была
земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сиё существо
дар бесценный... таковой, уже отшедший с земли... зрит ясно и говорит
себе уже сам: "Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже под-
вига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь зем-
ная... хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо
прошла та жизнь, которую возможно было в жертву любви принесть и теперь
бездна между...тою жизнью и сим бытием"".
Что же понимает здесь под "любовью" Зосима? Неужели то, что мы в сво-
ей повседневной жизни так именуем? Вот краткий диалог развратного Федора
Павловича Карамазова с аскетом отцом Иосифом:
"- ...эта "скверного поведения женщина", может быть, святее вас всех,
господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеден-
ная средой, но она "возлюбила много", а возлюбившую много и Христос
простил...
- Христос не за такую любовь простил... - вырвалось в нетерпении у
кроткого отца Иосифа."
Итак, мы в праве констатировать поразительный языковой парадокс. Слу-
чаи, когда одним словом обозначаются разные предметы, достаточно часты,
однако, обычно в смысловом отношении эти предметы между собой жестко не
связаны. Например: ключ, открывающий дверь, и ключ, бьющий из земли. Но
слово "любовь" применяется в русском языке для обозначения двух вещей,
прямо друг другу противоположных. Любовь религиозного опыта есть высшее
достижение духовной практики, полное самоотвержение, абсолютное
бесстрастие. Мы же в миру зачастую, говоря "любовь", подразумеваем
плотскую чувственность, именуемую религиозно правильно блудом. Подобное
положение не было бы столь отрицательным, если бы в сознании людей эта
разница запечатлелась. Тогда, употребляя одно и то же слово, они бы каж-
дый раз четко себе представляли, что имеют ввиду. Однако, разделения
любви истинной и чувственной в обыденном сознании нет, поэтому, узнавая
из авторитетных духовных источников о необходимости любить, многие во
внутреннем делании неискушенные, исключительно благодаря словесному не-
доразумению, путаются и рискуют впасть в тяжкое заблуждение.
Но вернемся к рассуждениям про зло и ад. Практика "деятельной любви"
доступна лишь личности, обладающей земным обликом по причине необходи-
мости для нее препятствия, объекта преодоления. После смерти, у оказав-
шегося лицом к лицу с несоответствием заложенного в сознание при жизни и
истиной о мире и о себе, нет больше точек опоры, отталкиваясь от которых
можно было бы что-нибудь утвердить или опровергнуть.
Неверие в видимого Бога, неспособность к восприятию того, в ценности
чего убедился - ад. Если, имея прежде такую возможность, свою жажду це-
лостности, равновесия и единства человек реализовывал посредством внеш-
них восполнения и стабилизации - чувственной любви, когда приходит время
узнать о любви истинной, гипертрофированная собственная страстная обо-
лочка, показав ему ее, не дает приобщиться. Убрать завесу можно лишь че-
рез обладание грубым телом, так как жертва потребностями последнего
единственная и способна наделить чистотой сознание. Поэтому черт гово-
рит: "я отдал бы всю эту надзвездную жизнь... за то только, чтобы вопло-
титься в душу семипудовой купчихи и богу свечки ставить".
ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР
1.
Не хлебом единым жив только человек. В отличие от животного, сознание
его способно поставить и решить вопросы смысла и цели: "тайна бытия че-
ловеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить". Одна-
ко, внемирная природа личности здесь - лишь намек, что вкупе с достаточ-
ной агрессивностью страстей делает свободу выбора трудной, и итог - неп-
редопределенным. Стыдом "высшее человеческое достоинство не охраняется,
а свидетельствует о себе... это только напоминание, и от личной разумной
воли зависит, воспользоваться им или нет".
Инквизитор мудр. Он знает силу совести в противостоянии страстной
природе : "дашь хлеб и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее
хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо те-
бя - о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который
обольстит его совесть... . Нет ничего обольстительнее для человека, как
свобода его совести, но нет ничего и мучительнее". На низших стадиях ду-
ховного развития человек как бы сам себе в этом смысле не доверяет, бо-
ится, что, хоть и стыдно, а не избежит беззакония, поэтому ищет сильного
и стремится перепоручить ему свою свободу: "нет у человека заботы мучи-
тельнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с
которым это несчастное существо рождается".
Авторитетностью в данном случае может обладать только система, обес-
печивающая условия для самоограничения, так как это суть голоса совести,
а доверить другому человек хочет лишь внешнюю власть, но не право приня-
тия решений: "овладеет свободой людей лишь тот, кто успокоит их со-
весть". Однако, загрязненное сознание часто смешивает смысл с явлением,
привязывает силу духа к грубому или тонкому мирскому могуществу: "чуть
лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и бога, ибо человек
ищет не столько бога, сколько чудес". С повышением духовного уровня это
проходит, а жизнедеятельность меньше начинает нуждаться в силовом посто-
роннем воздействии. То, что раньше делалось из-под палки, теперь стало
естественным, и получается, что, хотя закон не нарушается, он уже и не
существует.
Инквизиторская любовь к слабым мнима. Она полна разочарования в бо-
жественности любой личности, а соответственно, в замысле Божием относи-
тельно мира. Спасения для них нет. Но раз они так этого хотят, скажу,
что буду следовать дорогой Христа, и взяв, как это подобает сильному, на
себя их ответственность, поведу "сознательно к смерти и разрушению",
"чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми". Дам
покой и сытость, пусть в единственной жизни, и "в обмане этом будет зак-
лючаться... сострадание".
2.
Гнев бывает обычно многократно мощнее и обоснованней, когда появляет-
ся как побочный эффект от сострадания. Не будучи в силах нарушить пра-
вильное неотождествляющее мировоззрение, подавляемая страстность здесь
как бы ищет себе лазейку, чтобы не потерять власть. Результатом находки
может являться или утверждение невозможности освобождения для всех, или
в принципе отказ от него в пользу гнева. Под напором болезненной привя-
занности к последнему иссякает вера, унося с собой ощущение реальности
гармонии и присутствия Бога. И тогда для "слабосильных бунтовщиков", ко-
торым сострадаешь, для "недоделанных пробных существ, созданных в нас-
мешку", возможность иного счастья, кроме забытья в грехе, видится перес-
тает. Сочетание презрения с состраданием рождает желание обмануть их и,
усыпив законом и авторитетом совесть, разрешить грех.
Но ради греха люди иногда бунтуют против закона и авторитета, обо-
жествляя самих себя. Это приводит к поступкам, резко ухудшающим условия
судьбы и обостряющим реакцию совести. Тогда блудные дети возвращаются к
закону, но блуждания на этом не заканчиваются. Потерявший веру религиоз-
ный авторитет вознамеривается их вести не от добра человеческого к добру
ангельскому, а от зла человеческого к злу животному. Без такого руко-
водства - в погоне за наибольшим наслаждением - происходит скатывание к
злу бесовскому, потому что животность предусматривает путь наименьшего
страдания. Как раз здесь вывернутое наизнанку, загноившееся сострадание
выступает во всей своей полноте.
"Можно представить себе тот ужас, когда человечество, наконец устро-
ившееся во имя высшей истины, вдруг узнает, что в основу устроения его
положен обман, и что сделано это потому, что нет вообще никакой истины,
кроме той, что спасаться все-таки нужно и спасаться нечем." Нужно пото-
му, что ничто в этом мире не способно устранить дисгармонию. Нечем же в
силу привычки к отождествлению, отсутствия веры. Человек вырывается
из-под власти дьявольского пастора, но как тяжкое похмелье, болезненной
раздвоенностью тяготит его "синтез самой пламенной жажды религиозного с
совершенной неспособностью к нему".
Выдающаяся личность рождает и выдающиеся заблуждения. Гению достаточ-
но минимальной оплошности, чтобы стать злодеем. Светоч мира всегда идет
