которое изобрели бы - да больной раньше помрет... Но вот приходит
мгновение, когда больной вдруг понимает: нет, не язва, не воспаление
какое-то - это он, кого и называть страшно. И наступает сумятица,
потому что глубокий, животный страх только к ней и приводит. И от
смертельного ужаса, конечно, многое может возникнуть: и кровь, и
погромы - бей ученых, вон до чего довели, бей инженеров - понастроили,
позатопляли, поизуродовали, бей начальство - докомандовалось, довело
до ручки. А уж заодно, конечно - бей инородцев, или иноверцев, или
жидомасонов, или там черных котов - опыт-то во всем этом есть, он едва
ли уже не в генетической памяти сидит...
Милов перевел дух и почувствовал: говорить больше не хотелось;
достаточно уже сказал. Да и времени не осталось.
- Однако, прекрасные мои спутники, вот мы и пришли!
- Слава Богу, - пробормотал Граве.
Они стояли на том самом перекрестке, на котором уже побывал Милов.
Сейчас тут было спокойно, никто не мешал осмотреться и решить, как
быть дальше.
Продолжение дороги, что вела от моста - по этой дороге они пришли
сюда - уводило к лесу; левая дорога шла к Научному Центру, правый
поворот - к городу. По-прежнему не видно было ни одной машины, только
на правой дороге, метрах в двухстах отсюда, сбоку что-то чернело,
словно бы машина сорвалась с дороги и теперь лишь багажник торчал из
кювета.
- Это новое, - сказал Милов скорее самому себе; однако английский
вошел уже в привычку, и сказано было по-английски, так что остальные
поняли. - Когда я здесь был, ее не было.
- Значит, все-таки проезжают машины, - проговорил Граве таким
голосом, словно ему было все равно: ездят они, или нет.
- Вы могли просто не заметить, Дан, - сказала Ева.
- Не заметить я не мог, - ответил он, внутренне уязвленный.
Впрочем, для нее он ведь до сих пор оставался лишь туристом; турист,
понятно, мог бы и не заметить. - Да ладно, не все ли равно-есть она
или ее нет? - Он взглянул на часы. - Ну что же, как принято говорить в
таких случаях - был рад познакомиться, сохраню о вас лучший
воспоминания.
- Что это значит, Дан? - вопрос Евы прозвучал и тревожно, и
высокомерно. - Вы что, собираетесь бросить нас тут?
Вы _м_е_н_я_ способны оставить - вот как следовало понимать фразу;
Милов, однако, в этом был глуховат.
- Я ведь с самого начала предупредил; мне нужно быть в Центре -
там меня ждут...
- Вы... - сказала Ева. - Вы... Она не договорила - резко
повернулась и, даже почти не хромая, быстро пошла прочь, чтобы,
наверное, не сказать лишнего, пошла, не разбирая пути, скорее всего
инстинктивно, к толстому дереву - укрыться, может быть, за его стволом
и там дать волю слезам. Милое глядел ей вслед; он был несколько
удивлен, не понял происходящего и поэтому спохватился не сразу.
- Ева! Постойте, Ева!
Она, не оборачиваясь, махнула рукой, сделала еще два шага - и
увидела. Как схваченная, остановилась. Поднесла ладони к щекам.
Медленно повернулась. Глаза ее были широко раскрыты и неподвижны.
- Что это? Дан, что это? Он, тяжело ступая, подошел к ней.
- Это вы его?.. Милов пожал плечами.
- Напал он. Вот и... так получилось. - Он не ощущал вины, но понял
вдруг, что это был, возможно, первый убитый, увиденный ею в жизни.
- И у вас поднялась рука?
- А вам бы хотелось, чтобы тут лежал я?
Ева лишь медленно покачала головой, пошевелила губами, но не
произнесла ни слова.
Граве подошел, остановился и тоже стал смотреть на убитого.
- Он напал на вас, вы сказали? Но почему?
- По-моему, ему не понравилось, что я иностранец и плохо говорю
по-намурски. Может быть, он решил, что я - фром.
- Не могу поверить, - сказал Граве, в голосе его слышалась
неприязнь. - Вы, надо полагать, наслушались о нас всякого вздора. Вот
доктор Рикс тоже иностранка - разве она когда-либо чувствовала на себе
чью-то неприязнь по этой причине?
- В наше время все меняется быстро, - сказал Милов почти
механически, задумавшись совсем о другом. - Вы, помнится, сказали
что-то о дубовых листьях - у тех, кто напал на поселок?
- В этом нет ничего страшного, - ответил Граве. - Символ "воинов
природы" - есть у нас такое движение, его возглавляет господин
Растабелл. Однако я сомневаюсь, чтобы те люди...
- Минутку, господин Граве. У них такая форма - солдатские
комбинезоны?
- Ну что вы, никакой формы у них нет, да и оружия тоже, это
гражданское движение, совершенно мирное. А этот... этот, мне кажется,
из волонтеров.
- Тоже защитники природы?
- Я мало что о них знаю. Так, слышал краем уха, что возникла такая
организация - из бывших солдат в основном.
- Мещерски, - сказала Ева неожиданно; до этого мгновения она,
казалось, даже не прислушивалась к разговору. - Это его отряды. Лестер
хорошо знаком с ним.
- Господин Лестер Рикс, - произнес Граве торжественно, словно
церемонийместер. - Муж доктора.
- Их девиз - "Чистая Намурия", - дополнила Ева.
- Ну, что же, - сказал Милов. - Это уже яснее.
- Извините, доктор, - сказал Граве, - но все это лишь досужие
разговоры. Волонтеры никогда не вступали в конфликт с властями. И вас,
господин Милф, я призываю не делать поспешных выводов. Лучше подумайте
вот о чем: вы, вольно или невольно, убили человека, гражданина
Намурии, и должны нести за это ответственность: мы живем в
цивилизованном государстве. Если вы сейчас покинете нас, то это можно
будет расценить лишь еае попытку уклониться от ответственности. Как
лояльный гражданин моей страны, я вынужден буду помешать вам в этом!
Он даже плечи расправил и приподнялся на носках - бессознательно,
наверное, и выглядеть он стал не грознее, а комичнее. Господи, -
подумал Милов, - сморчок этакий грозит мне... Но он ведь прав - с
точки зрения нормальных условий жизни, и уважения достойно, что так
выступил - не круглый же он идиот, чтобы не понимать, что я даже со
связанными за спиной руками в два счета его утихомирю. Мне надо в
Центр, это верно, однако ситуация не тривиальная, да и женщина, чего
доброго, подумает, что я испугался и спешу унести ноги...
- Вы убедили меня, господин Граве, - сказал он почти торжественно,
краем глаза следя за Евой - сейчас она повернулась к нему лицом и на
губах ее возникла улыбка, одновременно и радостная, и насмешливая:
она-то, женщина, ясно видела, кто из двоих чего стоил. - Убедили, и я
готов последовать за вами. - Милов почувствовал, как легко вдруг стало
на душе; неужели было у него внутреннее нежелание расстаться с этой
женщиной тут, на распутье, возможно ли, чтобы он... он оборвал сам
себя. - Итак?
- Бросьте, - сказала Ева. - Противно слушать. Дан, вам и в самом
деле нужно в Центр? В таком случае мы пойдем с вами.
- Доктор, это необычайно глупо, - сказал Граве. - Что мы будем там
делать?
- Я? Да мне просто стыдно оттого, что сбежала, поддалась страху. Я
врач. И там мои пациенты. Дети. Забыли?
- Но ведь вы только вечером закончили дежурствах А в городе у вас
семья. Семья!
Он выговорил это слово так, словно семья была превыше всего -
кроме Бога одного, как сказано. Ева в ответ невесело усмехнулась.
- Ну, Лестеру-то все равно... если я не приду, он, по-моему,
просто вздохнет с облегчением.
- Вы не должны говорить так, доктор, а мы - слушать... Но
постойте, у меня возникла блестящая мысль! Что, если мы посмотрим ту
машину? Может быть, она еще способна двигаться - тогда мы за полчаса
доберемся до города, вы, Милф, дадите в полиции свопоказания, а мы
поручимся за вас, и вы сможете на ней же съездить в Центр. Поверьте,
вы все равно выиграете во времени.
Насчет выигрыша не знаю, - подумал Милов. - Мне надо было
оказаться там еще полтора часа назад, теперь все будет сложнее. А
мысль и на самом деле неплохая.
Они пошли быстро, почти побежали к торчавшей из канавы машине. Ева
медленно шла вслед им, прикусив губу: ноги болели все сильнее, женщина
не сводила глаз с быстро отдалявшихся спутников и то и дело
спотыкалась. Двое приближались к машине; вот они достигли ее,
остановились, немного постояли. Милов поглядел в сторону Евы, - она
махнула ему рукой, сигнализируя о благополучии, - тогда он спрыгнул в
канару. Ева шла, ожидая, что машина вот-вот дрогнет и начнет задним
ходом вылезать из канавы. Вместо этого, когда идти осталось уже совсем
немного, мужчины словно бы пытались вытащить на дорогу что-то тяжелое.
Вытащили. Положили. Ева подняла ладони к щекам: то был человек. Она
побежала, уже не обращая внимания на боль, припадая на ногу. Милов
бросился ей навстречу, подбежал, поднял на руки, хотя она и на этот
раз попыталась было протестовать, и понес к машине, испытывая
странное, самому ему непонятное чувство, ощущение ноши, которая не
тяготит, напротив, прибавляет сил, чуть ли не в воздух поднимает.
Маленькая ты, - подумал он, - легонькая...
Он бережно опустил ее наземь - посадил невдалеке от вытащенного из
машины и теперь лежащего на траве под деревом тела. Ева взглянула и
невольно вскрикнула.
- Вы его знаете, Ева?
- Это же доктор Карлуски! Мой шеф по клинике... Он должен был
сейчас находиться с детьми. Ничего не понимаю...
- Это точно он? - быстро, требовательно спросил Милов.
- Я работаю с ним шестой год... - Ева, встав на колени, поискала у
лежавшего пульс, подняла веки. - Еще теплый... Снимите с него... или
хотя бы расстегните... Рубашку тоже... По-моему, пуля, хотя я,
конечно... Почти нет крови - скорее всего внутреннее кровоизлияние...
Она еще что-то говорила - Милов не слушал. Он бежал, - думал
Милое. - Значит, меня все же опознали и его предупредили. Убили его
случайно? Если нет-значит, они сами рвут свою цепочку. Решили
затаиться, переждать? Или что-то другое? Так или иначе, в Центре
теперь делать нечего. Остается город. Карму гант, шесть, квартира
тринадцать, ключ "Дромар"... Да. Город.
- Какой ужас? - сказал Граве, он был ошеломлен. - Теперь просто
необходимо вызвать полицию сюда...
- Давайте без лишних слов займемся делом, - Милов стал влезать в
кабину через левую переднюю, не помятую дверцу. Приглушенно взвыл
стартер-раз, другой. Мотор не заводился. Милов вылез, поднял капот,
посмотрел.
- Тут электронное зажигание. Граве, вы в нем смыслите?
- Надо посмотреть... - ответил Граве осторожно. Он подобрался к
мотору справа, - пришлось даже опуститься на колени, - с минуту
смотрел. - Найдите мне кусочек фольги, здесь просто сгорел внутренний
предохранитель.
- У меня есть сигареты, - сказала Ева. Милов несколько мгновений
смотрел на нее очень пристально, словно то, что у женщины оказались
сигареты, было случаем из ряда вон выходящим.
- Интересно, а какие вы курите?
- "Салем", - сказала она, - при случае, по настроению... Вот вам
фольга.
Минуты через две мотор взревел. Милов, сидя за рулем, включил
задний. Машина, завывая и пробуксовывая, выползла на дорогу.
- Там, впереди, обычно дежурит дорожная полициям - предупредил
Граве. - Я полагаю, нужно остановиться и дать необходимые объяснения.
Иначе...
- Посмотрим... - ответил Милов неопределенно.
- Прошу вас, не относитесь к этому легкомысленно. Мой гражданский
долг... Видите? Вот они стоят! Тормозите, прошу вас.
- Это не полиция, - сказал Милов. - Какие-то штатские. Мы им не
обязаны давать показания.
Впереди, близ щита с названием города, и в самом деле стояло трое.
Один из них повелительно взмахнул рукой, приказывая остановиться.
- Шутник, - проворчал Милов сквозь зубы. Он включил правый поворот
