это у вас дома?
- Я был бы с теми, кто за жизнь, - сказал Милов, - жизнь ценой
комфорта, а не наоборот. Я не из самоубийц. И думаю - вы, господин
Граве, тоже. Хотя - вы ведь не верите, что здесь, у вас, может
происходить что-то серьезное. Граве промолчал.
- Видимо, автобуса не будет, - сухо произнес он затем. - Что же,
идемте. К сожалению, мы потеряли немало времени.
- Пешком в город? - воскликнула Ева. - Даже если мы и дойдем, то в
лучшем случае к вечеру...
- Важно дойти до перекрестка, - сказал Граве. - Тут мы в стороне,
но между Центром и городом какое-то движение наверняка существует;
остановим первую же машину...
- Дан, придумайте что-нибудь, - сказала Ева. - Понимаете, я
все-таки ухитрилась стереть ноги на мой дороге, и не знаю теперь...
- Все очень просто, - сказал Милов. - Вы вдвоем оставайтесь пока
здесь. Я доберусь до перекрестка и первую же попавшуюся машину пригоню
сюда.
- Вы полагаете, водитель согласится? - на всякий случай спросил
Граве.
- Я его очень попрошу, - сказал Милов. - Так, чтобы он не смог мне
отказать.
Да нет, - подумал Милов. - Я здесь человек посторонний, я не
нахожусь в состоянии войны с этой страной, что бы тут ни происходило.
Значит, если он просит меня подойти - подойду спокойно и вежливо...
Это было, когда он уже приближался к перекрестку и шел открыто, по
дороге, не канавой и не придорожным кустарником; шел так, чтобы не
вызвать никаких подозрений у возможного наблюдателя; такой наблюдатель
мог существовать - давний и многогранный опыт подсказывал это.
Вооруженный человек возник внезапно - появился из-за толстого дерева,
до которого Милову оставалось еще шагов двадцать; на человеке был
солдатский комбинезон, только вместо погон на плечах были дубовые
листья - суконные или пластиковые, отсюда не разглядеть. Придерживая
правой рукой висевший на плече и направленный на Милова автомат,
человек махнул левой, подзывая:
- Ты! Ну-ка, сюда!
Это было сказано по-намурски: тексты такой сложности Милов понимал
без напряжения. И повернул чуть наискось, пересекая полотно дороги -
спокойно и вежливо, даже с доброжелательной улыбкой.
- Стоять!
Три метра, - привычно определил Милов дистанцию. Остановился, уже
не улыбаясь, но взгляд выражал полное спокойствие.
- Руки за голову!
Пистолет - тот, что в кармане, - он заметит сразу, если только не
совершенный младенец. Однако, судя по его повадке - опытный парень.
Руки за голову? Да пожалуйста, сколько угодно... Милов послушно
охватил ладонями затылок.
- Повернись спиной!
- Послушайте, - сказал Милов медленно, стараясь подбирать слова
поточнее и ставить их в нужной форме, - я тут случайно, ни в чем не
участвую, у меня больная женщина...
- Спиной! - теперь вооруженный крикнул с явной угрозой и шевельнул
автоматом.
Пуля в спину - не очень приятно, - подумал Милов, поворачиваясь, -
однако без всякого повода стреляет только маньяк, а этот вроде бы не
похож... Нет, надо сохранять спокойствие до последнего... - и все же
почувствовал, как пот проступает на спине; не любил Милов таких
положений.
- Ты фром? - услышал он сзади; судя по голосу, человек оставался
на том же месте.
- Я иностранец, - ответил он, чуть повернув голову - чтобы тому
было слышнее, но и затем еще, чтобы видеть его уголком глаза. -
Турист.
- Еще один, - проговорил вооруженный мрачно. - Чужак. Слишком
много чужаков развелось в Намурии, налетело, как на падаль. Но мы еще
живы... Что у тебя там в кармане? Может, фотоаппарат?
- Могу показать, - ответил Милов.
- Руки! И не шевелись, если хочешь пожить еще хоть немного!
Вооруженный шагнул вперед, теперь до него осталось около метра.
Левая рука его была вытянута, чтобы сразу залезть Милову в
оттопыренный карман; подходил он не прямо со спины, а чуть справа.
Опытный, - подумал Милов, - но у меня-то опыта побольше, так что давай
лучше поговорим на равных...
Он крутанулся на левой пятке, ударил правой ногой - руки снимать
было некогда. Как и ожидал Милов, тот запоздал с реакцией на долю
секунды - пуля прошла рядом. Когда такой удар наносит нога в тяжелом
армейском ботинке, человек больше не поднимается; Милов был босиком,
да и не хотел он убивать, старался только, чтобы самого его не убили.
Противник лишь согнулся вдвое от боли; Милов сцепил пальцы вместе,
рубанул.
Что же мне с тобой делать? - размышлял он, глядя на скорчившееся у
его ног тело. - В канаву? Захлебнешься... Вот оружие придется
позаимствовать: наверное, ты тут не последний такой... Значит,
иностранцы тут нынче не в чести... - Он нагнулся, ухватил лежавшего
под мышки, оттащил к дереву; тот, с закрытыми глазами, судорожно
дышал. Милов распустил ему ремень, чтобы легче дышалось, потом взгляд
упал на добротную армейскую обувь. Милов колебался несколько секунд:
мародерство было ему противно. Придется все же считать это трофеем, -
схитрил он сам перед собой, - ему теперь спешить некуда, а у меня
полно дел... - Он расшнуровал башмаки, надел - были они номера на два
больше, однако босиком по стеклу было куда хуже. Так, - подумал он
затем. - Ну, лежи, приходи в себя, да поучись, когда очнешься,
вежливее обращаться с прохожими, тебя не задевающими...
Он успел сделать шагов десять; инстинкт заставил его резко
обернуться. Тот, под деревом, лежал, опираясь на локоть левой руки,
правая резко, пружинно распрямилась, свистнул нож. Бросок был хорошим,
острие скользнуло по щеке. Милов не успел ни о чем подумать - пальцы
сработали сами. Тот, в комбинезоне, дернулся, откинулся на спину.
- Ну, где он там? - пробормотала Ева. - Мог бы и вспомнить о нас.
- Странный человек, вам не кажется, доктор? Некоторые его ухватки
заставляют подумать... Впрочем, не знаю.
- С ним что-то случилось, - сказала женщина. - Надо что-то делать.
Идти на помощь, может быть.
- Осмелюсь предположить: ничего с ним не случилось. Просто
остановил на дороге машину и пустился по своим делам. В конце концов,
он не обязан...
- Перестаньте, Граве, - произнесла Ева таким тоном, что у инженера
пропала охота продолжать. - Оставайтесь, если вам страшно, а я пойду.
- Лучше уж всем вместе, - услышала она сзади.
- Дан! Откуда вы взялись?!
Он подошел совершенно бесшумно - вынырнул из-за автобусной будки и
остановился, чуть усмехаясь. Щеку его пересекала свежая царапина, на
груди висел автомат.
- Почему так долго? - спросила Ева, и в голосе ее промелькнула
капризная нотка. - Мы уже боялись за вас. Особенно Граве.
- Нет, - сказал Граве, - доктор и тут не уступала первен-ства.
- Стоял на перекрестке, хотел дождаться машины...
- Откуда у вас это... оружие? - строго спросила Ева.
- Нашел, - очень серьезно сказал Милов. - Оно там валялось, я и
подобрал.
- А оно стало сопротивляться и оцарапало вам лицо?
- В этом роде.
- Постойте. Царапину надо прижечь. У меня есть... Она выудила из
сумочки флакончик. Попрыскала. Странный, горьковатый аромат расширил
Милову ноздри, заставил глубоко вздохнуть воздух.
- Чистой воды "Березка", - определил он.
- Не знаю, что вы имеете в виду, Дан. Это парижские...
- Нет, это у нас такая терминология, Ева... Так вот, дорогие
спутники: машина нам пока не светит. Придется все же двигаться самым
примитивным способом: пешком. Ева вздохнула.
- Если вы не побежите слишком быстро, буду вам очень благодарна.
- А знаете что? Давайте-ка, я понесу вас! - Милов вдруг понял, что
ему очень хочется взять ее на руки.
- Нет, Дан, я привыкла стоять на своих ногах. Как вы думаете, эту
воду можно пить? У меня пересохло горло...
Милов отрицательно покачал головой. И не только потому, что в этой
же канаве, только там, подальше, лежал труп.
- Ева, вы же врач, сами понимаете, что нет. Эту воду пусть пьют
наши враги.
- Где же найти другую?
Милов завел руку за спину, а когда вытянула - в ней была плоская
фляжка.
- Пейте, отважный доктор. А вы, господин Граве, наверное, не
отказались бы от чего-нибудь покрепче? Вот, держите.
- Как вам удалось раздобыть это, господин Милф?
- Я же говорил вам: на этой дороге можно найти все, что угодно.
- Что-то очень крепкое, - Граве вытер губы.
- Из солдатского репертуара. Ну, что же; вперед! На шее паруса
сидит уже ветер!..
Теперь можно было идти смелее, но Милов тем не менее внимательно
наблюдал, не отвлекаясь на разговоры. Солнце поднималось все выше,
изредка налетали порывы ветра, и тогда по дороге, навстречу идущим, с
шуршанием бежали клочья бумаги, сухие листья; порой ветер приносил
отзвуки непонятного гула. Идти приходилось все медленнее - Ева уже
явственно прихрамывала, но на новое предложение Милова - взять ее на
плечи - лишь отрицательно качала головой, и Граве заметно нервничал:
видимо, непонятное всегда раздражало его, беспокоило, выводило из
себя. Человек регламента, - подумал о нем Милов, - таким приходится
трудно, когда часы начинают показывать день рождения бабушки.
Приободрить бы его немного, а то он ведь и женщину до города доставить
не сможет...
- Ничего, господин Граве, - весело молвил он, - не унывайте,
ничего плохого ведь, по сути, не происходит. Вспомните: мало ли что
бывало в двадцатом веке: войны объявленные, войны необъявленные, войны
внутренние... и ничего - живем!
- Может быть, в вашей стране к этому и привыкли, - нехотя ответил
Граве, - у вас, действительно, чего только не бывало...
- Вот тут вы не совсем правы: на экологической почве у нас как раз
до такого не доходило. Пока, во всяком случае.
- Видимо, вы все же бережнее относитесь к природе?
- Я бы этого не сказал, - усмехнулся Милов. - Природу мы душили не
меньше вашего, а может быть,и больше. Беда в том, что у нас и так было
слишком много запущенных болезней - и наших собственных, и ваших
недугов, которые мы усваивали, добиваясь ваших успехов. Так что об
этом нашем общем, всепланетном раке, - ваше сравнение, Ева, кажется
мне очень точным, - мы думали никак не больше вашего, а действовали,
пожалуй, меньше - хотя поразговаривали, безусловно, вдосталь, что
есть, то есть. Но ведь рак не из тех болезней, которые можно
заговорить. А у нас еще и традиция сработала: ждать, пока вы начнете,
чтобы на вашем опыте убедиться, что дело стоящее... Давняя привычка:
во всем, кроме политических экспериментов, начинать вторым номером, за
вами - чтобы было, кого догонять. Вот если бы мы с самого начала
сказали себе и всему миру: не догонять то, что устремлено в тупик
не-по социальной своей структуре, но из-за в корне неверного отношения
к обитаемой нами планете, не догонять, а - идти другим путем! Строить
иную цивилизацию, а не другую общественную или государственную форму в
рамках все той же, технологической, которая и по сути своей более
ваша, чем наша - потому что вашим способом жизни она и порождена. Иную
цивилизацию. Подите-ка решитесь! А ведь больной канцером - он, как
известно, старается в него не верить: верить страшно, тогда надо
начинать о душе думать!.. И мы утешаемся: ну, какой там рак, это
язвочка, гастритик какой-нибудь, ну, попьем таблеточек, в крайнем
случае-лучевую терапию, но и это уже из чистой перестраховки, только
чтобы домашних успокоить. Да и времени нет болеть, работа продохнуть
не дает! И ведь верно, есть работа, есть - а новообразованьице
разрастается, а жизнь гибнет, вся планета гибнет, а безотходная
технология - это то самое лекарство от рака, хотя и не стопроцентное,
