- Ева, я...
- Да. Я ведь поняла.
- Но если бы вы не сказали там, я бы не понял - о себе...
- Не надо объяснять, - сказала она.
- А мне надо, - сказал он. - Только не сейчас. Что с ногой?
- Посмотрим потом. Терпимо.
В машине он спросил:
- К вам домой?
- Да, - сказала она, помедлив. - Наверное, да, Он включил мотор.
До перекрестка доехали беспрепятственно. Там, однако, пришлось
уменьшить скорость: за то время, что они провели у Граве, на
пересечении улиц собралось довольно много людей, - с дубовыми листьями
и без них, вооруженных и безоружных, молодых и пожилых; общим для них
было, пожалуй, выражение лиц - какое-то мрачное ожидание читалось на
них. Людей пришлось едва ли не расталкивать машиной-дорогу уступали
неохотно, в самый последний миг. Милов спросил негромко:
- Где пистолет?
- В сумочке.
- Выньте и держите на коленях. Прикройте хотя бы платочком...
- Знаете, Дан, - помедлив, сказала Ева, - я не поеду сейчас домой:
передумала. Мне нужно в Центр. К ним. Тем более, что Карлуски погиб.
Так что выезжайте на проспект, и - прямо, пока сумеем. Главное -
выскочить на шоссе.
- Ваше слово - закон, - согласился он. - И Граве там пристроим,
кстати. Только надо бы где-нибудь заправиться - едем на остатках...
- Направо и еще раз направо, - сказала она.
- Спасибо, мой штурман.
На проспекте прохожих стало намного больше, и с первого взгляда
можно было подумать, что все в порядке; однако, в отличие от
хаотического движения людей на улицах в обычное время, здесь почти все
направлялись в одну сторону; почти не было женщин, и совсем-детей. И
никакого транспорта, за исключением той машины, в которой ехали они
сами.
- Дан! - это было сказано почти с ужасом.
- Что с вами, Ева? - он резко затормозил.
- Вы что, тоже... из них?
- С чего вы взяли?
- Дубовый лист...
- Он торчит у вас из кармана!
Сняв руку с руля, он вытащил зеленую суконную тряпочку из кармана.
Помял в пальцах.
- Шинельное сукно... Не бойтесь, Ева, это я подобрал у Граве в
прихожей. Верно, потерял кто-то... тот, кто приходил.
- Дан, я и в самом деле начинаю бояться: что происходит с миром?
- Не знаю, хотя предположения можно строить. Может быть, он, как
змея, меняет кожу. Выползает из старой.
- И старая кожа - мы?
- Может быть.
- Слушайте, а это хорошо, что мы едем в ту же сторону, куда идут
все они?
- Мы ведь направляемся к центру, если нам нужно на шоссе?
- Но можно и обратным путем-так, как приехали...
- Боюсь, что там выехать из города будет трудно: помните? Ну вот;
и люди тоже идут в центр. Да, теперь я уверен: это не само собой
случилось. Кто-то это затеял, готовил, командовал. Ну, а теперь -
здесь, во всяком случае, - они, видимо, одержали верх. И сейчас должны
изложить свою программу и обнародовать указы. И есть лишь один способ
сделать это.
- Как в средние века?
- Тока ведь нет, а значит - ни радио, ни теле, ни газет. Нет
информации. А без нее-многое ли отличает нас от средних веков?
- Вы всерьез?
- Не совсем, может быть. Думаю, что какие-то качества нас все же
отличают, даже когда нет электричества. - Милов кивнул в сторону
одного из немногих прохожих, что шли против движения; этот был без
листка и тащил два ведра с водой. - Даже когда приходится заменять
водопровод вот этим...
- Дан, а вы помните танк? И солдат? Вот это меня всерьез пугает...
- А меня, напротив, успокаивает. Армия бездействует - значит, ждут
команды. Откуда? Из столицы, естественно. В таких случаях
правительство, как правило, не реагирует мгновенно: нужно взвесить
последствия, и внутренние, и внешние.,. А пока армия под контролем
правительства, могут быть эксцессы, но до всеобщей резни не дойдет.
- Думаете, в столице не происходит ничего подобного?
- Если правительство хоть чего-то стоит, его не так легко
разогнать, как ваших коллег в поселке... Ага! Бензоколонка. Давно
мечтал о встрече.
- Дан, я боюсь: вы плохо говорите по-намурски, а они...
- У вас есть какая-нибудь булавка, шпилька? Приколите мне повязку,
как только остановимся.
Он подъехал к колонке, затормозил, протянул ей левую руку.
- Теперь пересядьте за руль. Пистолет оставьте на сиденье, под
платочком. И если увидите, что у меня осложнения...
- Буду стрелять.
- Нет. Вы немедленно уедете.
- Не выйдет, Дан. С моей ногой мне сейчас даже не выжать
сцепления. Так что обходитесь без осложнений.
Он вышел из машины. Заправщика не было. Просунув руку в окошко,
погудел; никто не вышел из конторки. Тогда Милов сам отвинтил пробку
бака, вставил наконечник шланга. На всякий случай еще раз погудел.
Теперь человек вышел и махнул рукой. Проговорил лениво:
- Ты что, только проснулся? Тока нет.
Дурак старый, - подумал Милов о себе. - Знал ведь, что город без
энергии, как же насосы станут её качать? Однако же, бензин мне нужен.
- Он заметил, что за будкой, почти целиком скрытая ею, стоит "тойота"
- наверное, самого заправщика. Ну, - подумал Милов, - у него-то, надо
думать, бак полон, не в ту эпоху живем, когда сапожники ходили без
сапог... - Милое направился к будке неторопливыми, уверенными шагами.
- Зайдем на минуту к тебе, - он сказал это по-намурски, заранее
построив фразу и несколько раз произнеся ее мысленно, чтобы не
запнуться.
Заправщик смерил его взглядом, усмехнулся, отступил. Милов шел
вплотную за ним. Затворил за собою дверь. Тот обернулся.
- Твоя минута пошла.
- Надо залить бак. У тебя есть запас. Плачу вдвойне.
- Нет у меня бензина, да и некогда: пора на площадь, сам
Растабелл, говорят, обратится к народу. И тебе полезно сходить, раз уж
листочек надел, хоть ты и иностранец, говоришь как-то дубово. И бабу
свою захвати, ей тоже не помешает послушать. - Он кивнул в сторону
окна, из которого видна была машина, и в ней - Ева, опустившая боковое
стекло. Она тоже смотрела в их сторону - напряженно, упорно. И в самом
деле, выстрелит, если что, - поверил Милов, и от этой мысли ему стало
весело.
- Ты пешком пойдешь? - спросил он.
- А как же. От машин-вред, ты что, не знал?
- Тогда отдай свой бензин.
- Ого! А до аэропорта я ее плечом толкать буду, по-твоему?
- Куда лететь?
- Дурак ты. Мы их там жечь будем? А ты разве не туда ехал? Постой,
постой, а куда же...
Милов нанес удар по всем правилам искусства. Заправщик рухнул, не
издав ни звука, хотя и здоровый был парень, бульонный. Милов нагнулся,
снял с лежавшего дубовый листок вместе с булавками, ощупал, вытащил
тяжелый пистолет. Обойдешься, - подумал он, перешагнул через
заправщика и вышел. Аккуратно затворил за собой дверь, подошел к
машине. Ева смотрела на него и улыбалась, улыбалась - у него даже
дыхание перехватило. Он тоже улыбнулся ей, сказал: "Сдай задним ходом
вон туда, к "теисте" - и сам направился туда. Открыл бак - бензина,
как он и полагал, было по самую пробку. Подъехала Ева. Милов открыл
багажник своей (в сложившейся игре) машины, нашел шланг и стал качать
грушу, Бензин полился из бака в бак. Милов внимательно глядел-не
появится ли хозяин, но тот, как видно, не спешил прийти в себя.
Закончив, Милов аккуратно завинтил обе пробки, шланг уложил в
багажник, захлопнул крышку и протянул Еве листок; этот, в отличие от
найденного им, был из тонкого пластика.
- Очень модное украшение. Наденьте. Как тут Граве?
- Все по-прежнему.
Они осторожно выехали на улицу. Прохожих стало еще больше. Шли они
все в том же направлении. Одиночки, нестройные ряды добровольцев,
время от времени - ровно печатавшие шаг небольшие отряды волонтеров.
Не было лишь военных...
- Смотрите, Дан!
То были совсем другие люди; прямо посреди улицы шла колонна,
человек до сотни, у большинства руки были связаны за спиной, кое на
ком одежда разорвана. Их вели люди, одетые одинаково, как волонтеры,
но не в отслужившее солдатское, а в черные брюки и черные же
облегающие свитеры, и дубовые листья на груди каждого были не
зелеными, но ярко-желтыми и сразу бросались в глаза.
- То ли кунсткамера, - пробормотал Милов, - то ли расцвет
плюрализма... Это еще что за формирование?
- Молодые стражи, - ответила Ева.
- Все-то вы знаете...
Колонна мешала проехать. Милов решительно загудел.
Строй не сразу, как бы нехотя, начал принимать влево. Объезжать ее
пришлось медленно, начти вплотную. Арестованные шли, угрюмо глядя кто
под ноги,кто прямо перед собой, никто не шарил глазами по сторонам -
видимо, стыдно было своего положения. Один, уже очень немолодой,
споткнулся, страж крикнул ему: "Под ноги гляди, морда безродная!" - но
тот поднял голову, оглянулся на звук мотора, встретился со взглядом
Милова - в глазах старика стояла тяжелая тоска. Ева отшатнулась,
припала головой к плечу Милова.
- Осторожно, девочка, - сказал Милое. - А то я врежусь не в того,
в кого стоило бы... Она всхлипнула.
- Не понимаю, - сказала она с отчаянием в голосе. - Не могу
понять... Ученые, инженеры - дико, но в этом есть хоть какая-то
логика. А это?.. Не укладывается в сознании.
- Ну почему же? - сказал Милов даже как-то лениво, словно ему
предстояло объяснять ребенку вещи очевидные и понятные едва ли не от
рождения. - Для одних истребление природы было причиной требовать
изменения самой сути цивилизации, постепенного перевода ее из
материального в духовное русло. А для тех, кто организовал все это, -
он кивнул в сторону колонны, мимо которой они все еще ехали, - то был
лишь повод для обвинения властей в несостоятельности - чтобы захватить
все в свои руки.
Колонна осталась, наконец, позади, и он увеличил скорость -
ненамного, потому что люди шли не только по тротуарам.
- Болит голова, - пожаловалась Ева.
- Крепитесь, милая... Вот дьявол! Ну, что ты скажешь!
Впереди, перегораживая улицу, тесно друг к другу стояли грузовики.
- Через такую баррикаду я прорваться не берусь. Разве что на
танке. Тут можно двигаться только вместе со всеми.
- Погодите, - хрипло послышалось сзади; Граве очнулся. - Где мы?
Куда вы меня везете? Почему?..
- Лежите спокойно, - посоветовал Милов.
- Остановитесь! Выпустите меня! Я убью их, я всех убью! Дайте мне!
- он протянул руку между передними сиденьями. - Вы предлагали мне
пистолет!
- Разве вы стрелок, Граве? Да и вообще, это не выход.
- Но ведь они убили ее... - проговорил Граве и зарыдал, словно
только сейчас поняв, что означали эти слова, - тяжело, истошно, не
умея остановиться. Машина тащилась на второй передаче.
- Все, - сказал Милов. - Дальше не проехать. Сделаем так...
Непрерывно гудя, он стал сворачивать в первую же подворотню.
Машину нехотя пропускали. Въехали в неширокий дворик с росшим
посредине деревом; почти вся кора с него уже опала. Милов остановил
машину.
- Придется переждать здесь, - сказал он. - Кончится же
когда-нибудь это шествие. Граве, вы сидите и не высовывайте носа,
воздавать будете потом, сейчас это невозможно. А вы, Ева...
- Я с вами, - решительно заявила она.
- Но я хочу пойти на площадь - посмотреть, послушать, меня все это
чем дальше, тем больше интересует. А у вас нога...
- Мне очень нравится, - сказала Ева, - когда меня носят на руках.
- Ну, если так, то сдаюсь, - капитулировал Милов. Милов вылез,
помог выйти Еве.
- Я сразу возьму вас на руки. Так будет надежнее.
- Боитесь потерять меня? - спросила она, улыбнувшись. - Нет, я
хоть немного хочу пройти сама.
