забытый кем-то в рубке "Джордано"! Зачем надо было брать этот жетон? И
чего ради - нацеплять его, носить на груди?
И в самом деле. Не будь эти люди уверены, что он, Кедрин, тоже с
Пояса, только с другого спутника, с десятого, - он же тогда ляпнул им это
число, чтобы отвязаться от непонятных и, следовательно, глупых вопросов, -
Велигай не рискнул бы уговаривать пилота совершить нарушение дисциплины.
Даже двойное: выключить автоматы - раз, и выйти в запрещенную для тебя
зону - два. Да, тогда Велигаю пришлось бы искать другие возможности...
А сам пилот - разве он не понимает, на какое чреватое последствиями
дело идет? Он ведь действительно может лишиться сертификата - документа,
дающего право вести такой или даже более сложный корабль. Пилот, кажется,
колеблется. Не следует ли помочь ему? Ведь это так просто: стоит только
сказать несколько слов... Нет, разумеется, не ради себя, дело не в этом.
Но ради самого же пилота! Да, да, для него все может обернуться плохо. Что
он там? Кедрин вслушался.
- Не забывайте, - произнес пилот, - перегрузки будут не пассажирские.
- Случалось, - сказал Велигай.
- Ну, ну... - мрачно проворчал пилот. Он повернулся в кресле и, почти
не глядя, потыкал пальцем в клавиатуру решающего, затем столь же мрачно
обозрел шкалу. - Учитывая износ машины, тридцать процентов риска.
- Ради жизни людей я ходил на шестьдесят, - сказал Велигай.
- Я ходил на девяносто, - пробормотал пилот. - И знавал людей,
ходивших на сто. Самсонов ходил на сто процентов риска - и пришел обратно.
- На Цербере? - Велигай глядел на металлический кружок на правом
рукаве пилота.
- На Диане, в системе Инфра-три. Я? Да, на Цербере. Через год снова
пойду. Сейчас в отпуске - отдыхаю...
Кажется, он согласится... Сейчас самое время - встать и сказать. Ну
же!
Он встал. Для того чтобы пройти в пилотскую кабину, пришлось миновать
всех монтажников. Кедрин шел, стараясь ступать легко и уверенно, как это
получалось у Велигая. Но, кажется, его походка в этот миг больше
напоминала судорожные шаги робота.
Одно за другим кресла оставались позади, но взгляды сидевших
провожали Кедрина дальше, до самой двери. Гур смотрел - и Кедрин даже
спиной ощущал этот взгляд - с веселым и несколько удивленным интересом,
словно недоумевая и желая услышать, что сможет предложить Кедрин такого,
чего не знал бы Велигай; Холодовский глядел исподлобья, как будто уже по
походке догадался о желании Кедрина не допустить изменения курса и теперь
только и ждал момента, чтобы схватить, усадить, зажать рот. Дуглас казался
настроенным доброжелательно, но челюсти его внезапно сжались, как если бы
он готовился к драке. Ближе всего ко входу в пилотскую кабину сидела Ирэн;
Кедрин старался избежать ее взгляда, но что-то заставило его повернуть
голову и увидеть ее глаза: он прочел в них горячую просьбу, почти мольбу -
не сделать и не сказать ничего такого, что заставило бы женщину пожалеть,
горько пожалеть и обвинить самое себя в том, что когда-то она была знакома
с этим деревянно вышагивающим по узкому проходу человеком... Может быть,
этого и не было в ее взгляде, но Кедрин прочитал его именно так. Зачем он
поднялся с места, зачем?
Но просто повернуться и сесть теперь было уже нельзя; этим он
признался бы в возникшем у него намерении. Но что же можно сделать?
Он остановился в дверях.
- Простите, - сказал он. - А я бы не мог в это время побыть здесь, в
вашей кабине? - Он просительно улыбнулся. - Очень интересно.
Пилот доброжелательно взглянул на него.
- К сожалению, нет, - развел он руками. - Тут только два кресла. А
стоять во время взлета не рекомендуется.
Кедрин повернулся и пошел на свое место. Ему хотелось петь.
- Любопытный парень, - сказал пилот. - Мне нравится.
- На десятом они почти не видят космоса, - пояснил Велигай.
Пилот кивнул и взглянул на своего спутника.
- Всыплют, - радостно откликнулся Сема.
- Всыплют. Не забудьте присоединиться к контролю состояния здоровья.
Все. Сема, проследи.
Сема проследил. Возвращаясь в рубку, он остановился на пороге и
доверительно сообщил пассажирам:
- Вы ему сделали подарок - лучше не надо. А то он говорит, что от
таких регулярных рейсов у него кровь свернулась в простоквашу. Сейчас
отведет душу...
- Звездолетчик, - пробормотал Велигай. Он произнес это таким тоном,
каким люди пожилые говорят: "Молодой..." - тоном, в котором под маской
легкого осуждения прячется и одобрение, и явная зависть, и сожаление об
ушедших молодых годах... - Звездолетчик, - повторил Велигай, ставя точку
на этих размышлениях, и откинулся в кресле. И даже этого повторенного
слова было достаточно, чтобы понять, чем образ жизни и мышления Велигая
отличался от того, который, по мнению Меркулина, был бы единственно
подходящим для настоящего конструктора.
А интересно, что сделал бы на твоем месте Учитель? Разве он стал бы
возражать против такого риска - если это ради людей? Нет. Он не стал бы
даже бояться. И ты не станешь. Обстоятельства...
Он не успел додумать об обстоятельствах. Мысли сдвинулись с места,
смешались, завихрились, канули куда-то. Кресла полезли вниз, одновременно
откидываясь и раздвигаясь. В глазах потемнело. Пилот "Кузнечика" отводил
душу.
Она ревела тремя "Винд-семнадцать", наконец-то дорвавшимися до
форсажа, близкими и понятными в своем желании достичь определенного им
потолка. Громовым салютом глайнер прощался с наезженной трассой, как будто
насовсем вырываясь в простор, о котором всегда мечтают корабли. Мелькнули
внизу, стремительно уменьшаясь, резервные емкости - те самые сигары, на
которых приводнялся корабль. Теперь, отдав свою мощь машине, они, ведомые
автоматами, уходили по старой трассе, чтобы сесть в очередном пункте и там
дожидаться корабля.
А он, рыча от ярости, карабкался на вершину невидимого пика, на
который не восходили альпинисты. Атмосфера голубым пламенем стекала по
обшивке, указатели ползли к первой космической, но двигателям было мало
этого, и они все нагнетали скорость...
Далеко внизу, на Земле, в посту слежения и управления Глобальных
трасс, диспетчер схватился за голову и послал в пространство негодующую
радиограмму. Сема мгновенно закодировал ответ, и передатчик вышвырнул
сообщение в эфир в какую-то долю секунды. Диспетчер прочел, топнул ногой,
призвал на помощь всех чертей и, одобрительно подмигнув неизвестно кому,
пустил по спирали сообщение о том, что глайнер восемнадцатый задерживается
в пути и на линию будет выслан резервный номер семьдесят три.
А корабль уже вышел в черное небо, и Кедрин смотрел на экран и
переводил дыхание. Кажется, ему чуть не сделалось нехорошо? Но он
сдержался, не крикнул. Да, с непривычки... тяжеловато. Он расстегнул
воротник. Вздохнем глубже, еще раз... Вот так...
Пилот выключил двигатели. Наступила невесомость. Трижды, нарастая и
ослабевая, во внешних дозиметрах прошумел неведомый прибой, и это
означало, что пройдены радиационные пояса.
Распахнулось Пространство; Земля уходила в сторону. Над ее выгнутой
поверхностью восходили голубые конструкции астрофизического спутника номер
пять. Шестой сиял в самом зените, на фоне давно знакомого созвездия, и
вокруг него вспыхивали другие звезды, которых не было в астрономических
каталогах. Тяжелый грузовоз оторвался от причальной площадки шестого,
выбросил голубое облачко и начал снижаться к ажурным дискам
Метеорологического пояса, нечастой цепью охватывавшего планету в
меридиональной и экваториальной плоскостях. Где-то далеко справа вспыхнула
и начала расплываться розовая туманность - это, наверное, очередной
планетолет ушел в рейс ко внутренним планетам - и сейчас же это облачко на
миг затемнил проходивший перпендикулярным курсом нерегулярный патрульный
сателлит... Приземелье жило своей жизнью; в приемниках утихали голоса
планетного вещания и их место занимали другие: люди на кораблях и
спутниках переговаривались, шутили и спорили, иногда их разговоры
прерывались резким свистом закодированных текстов с лунных станций, в
ответ которым летели такие же свистящие молнии с Земли. Впереди же, пока
еще в отдалении, уже возникли и становились все ярче зеленоватые светила
Звездолетного пояса.
Ирэн склонилась к Велигаю и что-то ему сказала, и Кедрин каким-то
образом угадал: она советовала войти в пилотскую кабину, помочь командиру
правильно подключиться к маякам, подойти и пришвартоваться к спутнику
номер семь. Но конструктор покачал головой и улыбнулся, и на его губах
Кедрин прочитал лишь одно слово: "Звездолетчик!" - и вместе с женщиной
понял, что помогать нет никакой необходимости.
Кедрин не испытывал страха. Ему все еще казалось, что пространство
нереально: невесомость кончилась, в пассажирской кабине глайнера было все
так же уютно, словно они и не вышли за пределы атмосферы. Даже тяжесть
была такая же, как на Земле, и не обязательно знать, что причиной этого
явилось просто ускорение в один "же", равное обычному ускорению гравитации
на поверхности планеты.
Да, при желании можно было совершенно забыть о том, что Кедрин стал
не только свидетелем, но и участником необъяснимого, с общепринятой точки
зрения, события: несколько человек по взаимному согласию нарушили одно из
правил техники безопасности - могучего инструмента Службы Жизни: вырвались
в космос на корабле, который, строго говоря, для этого больше не
предназначался. И это событие было лишь звеном в цепи, начало которой,
судя по услышанным разговорам, находилось чуть ли не на орбите
Трансцербера, а продолжение - на Звездолетном поясе. И в одном, и в другом
месте произошли какие-то события, не предусмотренные программами
многочисленных автоматов, которых, безусловно, хватало и там, и там. "Что
сказал бы об этом Меркулин?" - вяло подумал Кедрин и тотчас же отбросил
эту мысль: развивая ее, пришлось бы снова вспомнить о том, что они
болтаются где-то в пространстве на борту утлого кораблика с легкомысленным
капитаном, а об этом спокойнее не вспоминать.
Внезапно в громкоговорителях, соединенных с приемником в пилотской
кабине, раздался резкий голос: "Внеочередной, внеочередной, даю пеленг,
слушайте ваш пеленг..." Кедрин не сразу понял, что внеочередной - это они,
"Включите киберы на прием посадочной программы, - напоминал голос, -
назовите частоту ваших киберов!" - "Нестандартная, сажусь сам", - ответил
несколько измененный динамиком голос командира. "Внеочередной, не уверен,
что сядете". Кедрин тоже не был в этом уверен. "Пит, - очень несерьезным
голосом ответил пилот, - узнаю тебя по ушам, вспомни спецзону на Диане!" -
"Мишка, клянусь святым торможением, это вынырнул Мишка!" - "Взял твой
пеленг, Пит, держу, готовь братские поцелуи, включаю посадочные". -
"Пузырь, пузырь по кличке "Орион", - надрывался невидимый Пит, - куда
лезете в наше пространство, освободите объем для внеочередного!"
- "Орион" - значит, третий досылает обшивку, - сказал Гур в кабине.
- Хорошо, - ответил Дуглас.
"Но у меня график!" - возмущенно напомнил "Орион". Пит ответил:
"Поломайте его о колено".
Торможение усилилось. Оно нарастало плавно, тяжесть увеличивалась
медленно, чувствовалось, что пилот работает как мастер: без лишнего
напряжения, легко и точно. Спутник-семь надвигался из пространства -
громадный цилиндр, опоясанный тороидами, окруженный радио- и световыми
маяками, искрящийся множеством иллюминаторов и габаритных огней.
Глайнер выходил к торцу цилиндра. Вспыхивали сигналы. Спутник
