Ветер щеки раздул,
Разметал по обочине легкий ковыль.
"Я приду?" -
Не придешь..
В одиноком саду
Плача, капля дождя окунается в пыль.
"Я люблю..." -
Это ложь,
Что сплеталась из снов
День за днем в отраженье обыденных лет.
"Я найду!" -
Не найдешь...
Ни мгновений, ни слов,
Ни себя, ни меня... Ни вопрос, ни ответ...
Катя
Вторник, 6 апреля 1999
Выпуск 41
(Окончание)
...Снилось мне, что из этого черного озера выползли тени-духи, темным
хороводом кружились вокруг палатки, шелестели смехом... Че пристали,
атеисты мы... Альпинисты??.. НЕТ, а-т-е-и-с-т-ы!...
...Ну чем мы не альпинисты - с камешка на камешек, зацепился, вылез, ух ты!
- вид какой! назад - уже никак не получится, одна дорога -- вверх. А если и
вперед некуда, стенка? Да-а, вот так встрянем... Вот по этой полочке
пройдем, вон там вылезем, а там поположе, руками-ногами. Пути если
разошлись, то вместе уже не сойдутся, эхей, как ты там? Он - уже наверху, и
нам немного осталось... Выползли, уфф! А это что такое?..
- По-моему - конские лепешки.
- Они тут что, оказывается, на лошадях что-ли ездят?.. Ххе!
- Вон окурок валяется, братья-первопроходцы, так фильтр-то у него в
помаде!..
Умный в гору, грят, не пойдет -- он на лошади с обратной пологой стороны
заедет... С женщинами...
Одной ногой подходим к краю:
- Вот это ДА!!!!!
Горишки, горы, горищи... Долины, склоны, утесы. Ветрище, речки и травы. И
камни. И Земля как-то сгруглилась, объялась. Родная планетка. Далеко
видать...
Рерих... Чюрленис... Идем, ищем самую высокую точку, чтоб взглянуть на
другую сторону Вселенной. Хмуро, сосредоточенно, деловито. Друг за другом.
Прямо как горные разведчики, в тылу врага...
- Дер убгемахт коншлуген...
- Нно... Фольцбехер...
- Ундарцафт зильдберунсинхальт...
- Нну ты завернул!! Дотчхаттценюнгз... Зерпендехер.
- Стоп вердер штрук!
- Йа, йа, херр официр!
Плато. Ветер свищет над-в заснеженных стылых камнях. Небо блеклое, синее.
Между Землей и космосом висит орел. Не шевелится, застыл в струях воздуха,
филллософ.
Никогда не берите в поход детское питание с витаминами. Компактно.
Калорийно. Полезно. Есть - невозможно. Дети это едят, наверное, только
из-за недостатка опыта. Ест и думает -- вот попал, так попал я в этот
мир... Никуда не денешься... Но если уж случилось вам так
опростоволоситься, то делайте, как мы. Нам повезло, так получилось, что у
нас чеснока была целая куча, тем и спаслись. Начистим чеснока побольше, нам
на бал в Букингемский Дворец не идти, разложим аккуратно. В соль - и раз! -
откусил, прожевал, и пока вкусовые рецепторы пребывают в нокдауне, быстро
ложкой - шур, шур, шур... Чувствуешь -- не то ешь, ага, пора снова за
чеснок... Раз уж пошла такая кулинария -- вот вам заодно и рецепт чая:
набираете полкотелка всякой съедобной ягоды (съедобной считается любая
ягода, пока не доказано обратное), и высыпаете ее в кипящую воду. Ну, если
вы уж так избалованы, можете и заварки добавить, по вкусу... Мы
добавляли...
... Я сегодня в космосе летал, что ли... Во сне... Пространство - ни звезд,
ничего, летишь, летишь куда-то, Земля все дальше, дальше... думаю -- эдак и
не проснуться можно... Гребу быстрей назад, домой просыпаюсь, по коже
мурашки...
Есть такое понятие - кедровый орех. Внутри этого понятия есть много понятий
поменьше - кедровых орешков... Они знаменательны тем, что не могут
надоесть. Их можно щелкать... долго щелкать их можно. Растут кедровые орехи
на специальных деревьях. Как называются деревья, догадайтесь сами. Когда
орехи созревают, они не спешат падать, не кокосы, чай. Висят себе -
повисывают. Так, упадет несколько на землю, лежат на траве, поблескивают
смолисто, ядрено. Их соберешь в карманы, ляжешь у костерка под вечер...
Костерок пощелкивает, ты тоже пощелкиваешь, на мир посматриваешь, и мир на
тебя посматривает, хорошо, спокойно на душе... Но вдруг налетит если
сильный ветер, нагонит промозглых туч, закрутит черт-те-что со снегом, то
это, помимо того, что пора уходить - к удаче... Тут-то и насшибает орехов
столько, что никаких карманов не хватит... И рюкзаков не хватит.
Проверяли... На обратном пути столько их насобирали что идти тяжело было,
спустились с горки, остановились шелушить... Именно на этом месте меня
заколдобило писать.
serge
ОДЕССА. ТЕЩИН МОСТ
Грязно-серой, темной сеткой
Отгороженный залив.
Только чайки, словно клетку,
Разрушают этот миф
Грустным визгом; разукрашен
Под сусальное, как храм,
Порт, свяченный чем-то нашим,
Приуроченный не нам.
Между морем и причалом
Открывается маяк.
Удовольствованный малым,
Рассеченный вдвое флаг,
Откровенностью похожий
На покрытие долгов,
На перила, мост, и кожу
Офицерских сапогов.
Двадцать лампочек в излишке
Освещают этот путь
И вещают, как по книжке,
Только ты дошел, забудь.
Над Гаванным спуском тощим
Возвышается укор.
Этот мост был назван Тещин
И зовется до сих пор.
Саша С. Осташко
Пристрастность жизни заклеймит твои руки
немыми шрамами, красою лун прошлых.
В твоей груди мне одному слышны стуки
и проливные отголоски дней тошных.
С нескромной вялостью лизнет ожог бритвы.
Тугую боль перечеркнет минор вены.
я вспомню точное число кривых рытвин
под мутный запах разноцветных вод Сены.
Навстречу утру поплывет седой остров
в просторы времени где я один не был,
но я останусь у рубцов от жал острых,
у этих рук. И пусть на нас глядит небо.
viveur
* * *
Я застыну нарисованным лицом.
Гляжу в тебя, не видя отраженья.
Пусть голова кружится от сомненья,
Решенье я оставлю на потом.
И улыбнутся мертвые глаза,
И дрогнут губы посиневшим тиком.
Мы все умны, мы все не лыком шиты,
Мы только потеряли тормоза.
Я улыбнусь тебе разбитым ртом,
Разбитым сердцем нарисую праздник.
С приходом смерти - видишь сцены казни,
И радость жизни оставляешь на потом.
Я начала чертить тупым концом,
Вскрывая как нарывы - наважденье.
Меня ты покидаешь сквозь сомненье,
И я застыну нарисованным лицом.
Юрате
Остров Пасхи (3-07-02)
Сколь хладно под утро в республике Конго,
Когда ты в носках и дырявой портьере.
Твой голос неслышен в молчании гонга;
Твой образ я выжег на желтой фанере.
О Мбвану! Я кровь в твоей черной глазнице,
И к снегу мой путь пролегает, на север.
Пусть тело изгложет мое власяница,
И роза распустится в бархатном чреве.
Но горы уснут в огрубевших ладонях,
Укутавшись в светлые блестки тумана.
Лишь дети не ведают, что было до них,
Теряясь в широких степях Чингис-хана,
Где дикая конница топчет скрижали;
Встают миражи за грядой горизонта.
От меда пьянея, там пчелы не жалят,
И тучи уходят за линию фронта.
Сегодня так странно разложены карты,
И дельта Меконга лежит в Кордильерах
И зябнет в объятьях последнего марта.
Я стал патриархом среди пионэров,
И наша дружина легла средь курганов,
Где с Нижней встречается Верхняя Вольта,
И гибнет. Твое невниманье, Моргана,
Похоже на невынимание кольта.
Моих паровозов разбитые окна,
Моих Минотавров голодные пасти
Проглотят тех, кто в нужный час не помог нам.
Разбитые ветром рыбацкие снасти
Трепещут. А ветер сегодня восточный,
Портьера изорвана, вот незадача.
Мне вечность простила мой грех непорочный
И вон удалилась, от жалости плача.
В.Крупский, К.Константинов
Полуостров Пасхи
Мыс Канаверал пахнет войной,
Полуостров Таймыр шоколадкой.
Я, рожденный весталкой изгой,
Наблюдаю за этим украдкой.
На горе, в тишине сквозняка
Я вещал, наслаждаясь щербетом,
А внизу протекала река
Под нескромным названием Лета.
Лишь зеваки хранили обет
Невмешательства в ход мирозданья.
Я вчера появился на свет
В результате двух цвергов свиданья.
Вот стою, обручен со столбом,
И в глазах моих пляшут пингвины,
Злые барышни, поп с утюгом...
От безбрежности этой картины
Стынет мозг, облаченный в халат
И истраченный на подаянья.
Прадед мой, арамейский пират,
Вешал всех без суда и лобзанья.
Поздно. Поле исходит жнивьем,
И в конвульсиях гибнут солдаты.
Я вознесся, пронзенный копьем
И на досках шершавых распятый.
К.Константинов
Молча дохнет зима.
По дороге блестящей водою
утекает она,
пряча валенки с бородою.
Я с деревьев сглотну
отлетевшую каплю рассвета.
Нарисую на лбу
пятернею приветствие лету.
Эту зиму прошли
вьюгой окна свои перебили
Мы беседы вели
В эту зиму мы много курили.
Растекается все
Только мы в ту струю не попали.
Нам опять повезло.
Может мы и не знали? Знали...
Гена
Спокойная ярость,
Как в клетке - волчица.
А я все смеялась-
Со мной не случится.
Захлопнуты двери.
И боль нестерпима.
А я все не верю,
Что я нелюбима.
Елена Верн
Свет для дверной ручки.
Вот ручка, которая дверная. А вот дверь, на которой ручка, которая дверная.
А вот комната, в которой дверь, на которой ручка, которая дверная.
Она маленькая, черная, совсем некрасивая. На ней нет узорной резьбы, нет
позолоты, и нет даже подруги замочной скважины, она даже не двигается, не
поворачивается ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз. Черная,
пластмассовая, иногда из нее вываливается железное основание и звякает о
паркет. Тогда я поднимаю его и вставляю обратно. Я аккуратно обклеивала
дверь черно-белыми плакатами и вырезала для ручки дырку. Теперь она
красуется на бедре, обтянутом черной юбкой... ах, пардон, на плече,
обтянутом черной рубашкой... Какая разница, у них там все смешалось в
страстном поцелуе... А моя одинокая ручка терпит этот разврат на плакатах.
Хотя она может смотреть на другие стены. Рядом, на шкафу весит премилый пес
в кепке и с банкой пива, и с заманчивым девизом »Make time for the good
things in life!ј А что кушала или пила моя чернявка? Только вдыхала запах
подгоревшей картошки и слизывала с прикасающихся к ней рук яблочный сок,
который часто попадает на ладошки, если кушать яблоки, но мы этого не
замечаем. А она наверное, замечает. Она, как и все предметы в комнате,
видит и слышит то, чего некоторые не знают. Интересно, что ей больше
нравится: Гребенщиков или »Guns and Rosesј? А, может, она любит радио,
нежный и мягкий голос Паши не мог ее не тронуть. К тому же она, бедненькая,
была свидетельницей кучи скандалов, ссор... По-моему в нее попал даже
ботинок, предназначавшийся мне и летевший из другого угла комнаты...
А любит ли моя детка запахи? Духи, дезодоранты или шампунь, которым часто
пропитано полотенце, висящее на ней, родимой. Оно влажное, распаренное, а
она, бедняжка, пыльная, засаленная... Ой, нет, пожалуй не пыльная. Ее все
трогают, мацают, еще с ее помощью выражают злость, хлопая дверью, тянут,
как мула, за шею. А как навесят на нее всякой гадости!.. Хотя кулек с
кроссовками, потными и »приятној пахнущими после физкультуры - это гадость,
но я ведь не всегда к ней так жестока. Иногда я одарю ее шелковой тканью
ночной рубашки, такой коротенькой, на бретельках, пахнущей теплым телом или
не пахнущей, но грациозно струящейся вниз по двери, спадающей волнистыми
складками к полу. Ну разве не приятно?
Ах, все эти запахи, ощущения, звуки... Все это мелочи. Настоящая романтика
в цвете. Ночь тихая, спокойная. Я храплю под одеялом, зажимая Астромао...
(вообще-то я не храплю и с игрушками спать не люблю). Цветы закрыли свои
бутоны, свинья-копилка побрякивает монетками, и ей снится, что когда-нибудь
она растолстеет... Шарик-Hollywood мирно покачивается над окном, а она
наблюдает ночь. Наблюдает тишину и темноту, состоящую из миллиона черных
пылинок, которые плотно занавесили день, но свет есть, он приходит из-за
стеклянных дверей окна.
Моя малютка слегка задремала, но вот царица неба запускает свой лучик в
щелочку окна. Он пробегает по спящему цветку, по картинам на стене, озаряя
красочные, но тоже спящие сценки, пробегает по блестящему дереву
фортепиано, и, наконец, лунный зайчик стекает на дверную ручку. Он ласкает
ее, шепчет какие-то истории ей на ухо, и она пробуждается, протирает
заспанные глаза, и они начинают блуждать по стенам комнаты. Куда бы им
отправиться?.. В горы к водопаду, что на тех паззлах, или на этот пальмовый
