- Конечно, знаю, - ответил он. - Я говорил вам, что в своем деле не имею
равных. Конечно, смогу. Но что из этого?
- Мы будем ангелом. Кефт действует быстро, я видел. Но сколько он дейс-
твует?
- Не знаю, - ответил он. - Иногда дольше, иногда короче. Но у нас будут
наши десять минут и еще немало... Вот это да! - он засмеялся. - Что за
игра! Если они придут в себя до смены, то ничего не скажут. А если их
застанет смена, у них не будет шанса что-нибудь сказать. И даже если они
расскажут, кто им поверит?
- Добудьте напиток, - сказал я. - Постарайтесь завтра. А теперь прежде
всего безопасность. Уходите. Если сможете, передайте мисс Демерест, что-
бы не ждала меня сегодня. Пусть не беспокоится. Но не рискуйте. Гарри,
вы чудо. Если бы вы были девушкой, я бы вас поцеловал. Шагайте!
Снова он рассмеялся; и через мгновение исчез.
Я перешел в другую комнату и выключил и там свет. Впервые с того време-
ни, как я попал в руки Сатаны, я был свободен от депрессии, ужасного
чувства угнетенности, которое не оставляло меня. Как будто начала откры-
ваться дверь. Дверь на свободу.
Спал я крепко. Проснулся среди ночи, увидев во сне Сатану. Он стоял ря-
дом и смотрел на меня. Не знаю, на самом ли деле это был сон. Может, он
решил развеять какое-то сомнение? Если так, мой сон его развеял, потому
что спал я безмятежно. Я не стал об этом беспокоиться; в следующее мгно-
вение я опять уснул.
Следующий день пролетел быстро. Когда я одевался, зазвонил телефон. Зво-
нил Консардайн. Он передал, что Сатана хочет, чтобы после завтрака я по-
бывал на яхте. Он, Консардайн, будет меня сопровождать.
Значит, планы не изменились. Я все еще должен играть свою пиратскую
роль.
Когда я вошел в столовую, Консардайн ждал меня. Мы вместе поели. Меня
мучило любопытство относительно Кобхема. Но я ничего не спросил, а Кон-
сардайн не говорил о нем. Мы спустились на причал, говоря о разных пус-
тяках. Ни один из нас не упоминал вчерашнюю беседу. Но он все время,
должно быть, о ней думал, как и я. Но добавить нам было нечего. Он дос-
таточно ясно определил свою позицию.
Нас ждал катер, он переправил нас на "Херувим". Внутри яхта была не ме-
нее прекрасна, чем снаружи. Капитан - приземистый плотный широкоплечий
ньюфаундлендец. Он представился как капитан Морриси. Может, именно это
имя дали ему родители, а может, и нет. Вероятнее, нет. Он был истинный
пират. Сто лет назад он плавал бы под Веселым Роджером. Первый помощник
- привлекательный замкнутый человек с клеймом Аннаполиса. И экипаж из
самых прожженных типов, каких только способны произвести моря.
Дисциплина превосходная, военная. Она достигала апофеоза в машинном от-
делении. Двигатели, специально сконструированные дизели, работающие на
нефти, - чудо. Мне было так интересно, что я не заметил, как наступило
время ленча. Я не ошибся насчет Морриси. Он рассказывал о контрабанде
оружия и алкоголя, которой занимался до того, как поступил на службу к
Сатане. Родившись слишком поздно для пиратского флага, он хорошо исполь-
зовал то, что оставалось. Конечно, он пират, но мне он понравился.
Вернувшись в замок, я обнаружил вызов от Сатаны. Я повиновался с дурными
предчувствиями. Предчувствия не оправдались. Я провел два удивительней-
ших часа. Меня отвели в ту часть большого здания, где находились личные
апартаменты Сатаны. Не могу описать увиденное, атмосферу этих десятков
комнат, больших и маленьких, где наслаждалась эта сумрачная странная ду-
ша. Каждая из комнат представляла собой храм того загадочного, не подда-
ющегося определению вечного духа, который человечество называет красотой
и который оно всегда пыталось уловить и воплотить в материи.
И Сатана тут был другим. Он преобразился, стал мягким, ни в словах, ни
во взгляде не было насмешливости. Говорил он только о своих сокровищах.
Мне пришло в голову, что красоту он любит даже больше, чем власть; он
считает власть средством приобрести красоту. И как бы злобен он ни был,
красоту он понимал лучше любого из живущих людей.
Я ушел от него очарованный. Мне пришлось бороться с мыслью, что увиден-
ное мною оправдывает средства его приобретения; что подлинный преступник
тот, кто мешает Сатане. Как это ни странно, но я чувствовал какую-то ви-
ну за те планы, что вынашивал. С трудом удержался я от исповеди, от
признания всего, от отдачи себя на его милость и от клятвы ему в вечной
преданности. Думаю, что удержала меня только мысль о Еве.
Возможно, такова и была его цель. Но мне снова и снова приходилось напо-
минать себе об этом, чтобы удалить отвращение, которое я начал испыты-
вать к своим планам. Если кому-то это покажется прискорбной слабостью,
могу только сказать, что тот, кто так думает, сам не был объектом кол-
довства, не слушал Сатану, проповедующего в самом сердце чуда, которое
он создал.
Если это и была ловушка, я ее избежал. Но до сегодняшнего дня я сомнева-
юсь - быть может, в высшем смысле Сатана все-таки был прав.
Общество за обедом помогло мне сбросить наваждение. Еще больше помог
послеобеденный бридж. Я вернулся к себе около полуночи. Весь день я не
видел Еву. Консардайн мельком упомянул, когда мы шли на ужин, что она
уехала в город и, вероятно, сегодня не вернется. Я понял это как намек
на то, что мне сегодня не следует бродить по замку.
Я лег спать, надеясь увидеть Баркера. Он не появился.
За завтраком на следующий день было несколько действительно интересных
людей. Среди них австралийский майор, солдафон и обаятельный негодяй. Мы
вместе отправились верхом по другому маршруту, чем вчера с Консардайном.
В одном месте наша тропа шла параллельно шоссе. Мимо прошумела хорошень-
кая маленькая машина, направляясь в замок. Ею правила Ева. Она помахала
рукой. Австралиец принял приветствие на свой счет, заметив, что проехала
чертовски хорошенькая девушка. Все вдруг прояснилось. Я решил, что уви-
жусь с ней вечером. Так я тогда подумал.
Поставив лошадь в стойло, я пошел на террасу. Может, удастся увидеть Еву
или даже переброситься с ней словом. Около четырех появился Консардайн и
сел рядом со мной.
Казалось, он испытывает неловкость. Мы раз или два выпили, поговорили о
том о сем, но ясно было, что что-то его беспокоит. Я с каким-то пред-
чувствием ждал, когда он заговорит. Наконец он вздохнул, повел широкими
плечами.
- Что ж, - сказал он, - горькое лекарство не становится слаще оттого,
что мы оттягиваем прием. Идемте, Киркхем. Приказ Сатаны.
Я ясно вспомнил слова Консардайна, что если его хозяин прикажет ему, он
без колебаний задержит меня. И ощутил шок.
- Значит ли это, что я арестован?
- Вовсе нет, - ответил он. - Есть кое-что... кое-кто... Сатана хочет,
чтобы вы на него взглянули. Не спрашивайте, почему. Я не знаю. Могу до-
гадываться, но... не задавайте вопросов. Идемте.
Я, удивленный, пошел за ним. Мы пришли в одну из башен замка; по крайне
мере мы высоко поднялись над уровнем земли. И оказались в маленькой го-
лой комнатке. Скорее келье. Одна из стен ее слегка изгибалась, выпук-
лостью к нам. Консардайн подошел к этой стене и поманил меня. Он коснул-
ся скрытой пружины. Появилось квадратное отверстие, похожее на окно раз-
мером в фут, на уровне моих глаз.
- Смотрите, - сказал он.
Место, куда я заглянул, было полно чрезвычайно ярким бледно-пурпурным
светом. Свет производил крайне неприятное впечатление. Одновременно я
услышал тонкий дрожащий звук, слабый, но непрерывный, на одной ноте. Я
не музыкант, чтобы точно определить ноту; она была высокой, как от
крыльев пчелы. Звук тоже был неприятным. Вместе свет и звук сводили с
ума.
С первого взгляда мне показалось, что я смотрю в круглый зал, в котором
находится толпа людей; все они глядят в центр. Потом я понял, что этого
не может быть: у всех этих людей одна и та же поза: они склонились на
одно колено. Их, казалось, тысячи, этих склонившихся людей, ряд за ря-
дом, один за другим, они становились все меньше и меньше, пока не исче-
зали в бесконечности.
Я взглянул направо и налево. Те же склоненные люди, но в профиль. Поднял
глаза к потолку: и там они - висят вниз головой.
И вдруг я понял, что у них у всех одно и то же лицо.
Это лицо Кобхема!
У всех лица Кобхема, истощенные и искаженные, отраженные вновь и вновь в
десятках зеркал, которыми окружено все помещение. Круглые стены в фасет-
ках зеркал, и круглый потолок тоже, и все зеркала нацелены на круглую
зеркальную плиту примерно семи футов в диаметре, которая служила их фо-
кусом.
На плите стоял склоненный Кобхем, глядя на собственные бесчисленные от-
ражения, подчеркнутые ярким злым пурпурным светом.
Кобхем вскочил и начал яростно размахивать руками. Как отряды автоматов,
отражения тоже вскочили и замахали. Он повернулся, и все они, ряд за
уменьшающимся рядом, повернулись. Он упал, закрыв лицо руками, но я
знал, что хоть его глаза и закрыты, лица по-прежнему глядели на него,
привязанные, как должно было казаться, к фигурам тысяч людей, отраженных
в круглой плите от зеркал на потолке. И я знал также, что человек не мо-
жет долго держать в этой комнате глаза закрытыми, он должен открыть их и
смотреть, и смотреть снова.
Дрожа, я отпрянул. Зрелище адское. Оно уничтожало рассудок. Тут не может
быть сна. Звон скребет по нервам и не даст уснуть. Свет тоже прогоняет
сон, возбуждая и без того возбужденные нервы, натягивая их до предела.
Обезьянничающее войско отражений медленно, неумолимо вело рассудок по
тропе безумия.
- Ради Бога... ради Бога... - Я с бессвязным лепетом, с побелевшими гу-
бами обернулся к Консардайну. - Я уже видел... Консардайн... пуля - это
милосердие...
Он привлек меня обратно к отверстию.
- Просуньте голову, - холодно сказал он. - Вы должны увидеть себя в зер-
калах, а Кобхем должен увидеть вас. Таков приказ Сатаны.
Я попытался вырваться. Он схватил меня за шею и придвинул к окну, как
щенка толкают в миску с водой.
Стена в этом месте была всего в несколько дюймов толщиной. Я был беспо-
мощен, теперь моя голова находилась за стеной. Кобхем с трудом поднялся.
Я увидел, как в зеркалах появилось мое лицо. Он тоже увидел его. Глаза
его блуждали от одного отражения к другому: он пытался понять, где я.
- Киркхем! - взвыл он. - Киркхем! Вытащите меня отсюда!
Консардайн оттащил меня назад. Он захлопнул окно.
- Вы дьявол! Вы хладнокровный дьявол! - со слезами я бросился на него.
Он схватил меня за руки. Держал легко, будто я ребенок, а я в это время
пинался и извивался в тщетных попытках вырваться. Наконец ярость моя
утихла. Все еще всхлипывая, я повис в его руках.
- Ну, ну, молодой человек, - мягко сказал он. - Я не отвечаю за то, что
вы увидели. Я говорил вам, что лекарство будет горьким. Но это приказ
Сатаны, я должен повиноваться. Идемте со мной. К вам в комнаты.
Я, не сопротивляясь, пошел за ним. Вовсе не сочувствие к Кобхему так
тронуло меня. Вероятно, он сам не раз следил через это окно, как другие
мучаются в зеркальной камере. Если бы возникла необходимость, я застре-
лил бы Кобхема без малейшего колебания. Даже испытание Картрайта не пот-
рясло меня так, как это. С Картрайтом все шло в открытую, вокруг были
люди. И Картрайт, как казалось, имел хоть какие-то шансы выпутаться.
Но эта пытка в зеркальной камере, с ее лишающим сна светом, с ее медлен-
но убивающим звоном, в полном одиночестве, это разрушение человеческого
мозга - что-то в этом было такое, чего не выразить словами, что потрясло
меня до глубины души.
- Долго ли он... протянет? - спросил я Консардайна, когда мы оказались в
моих комнатах.
- Трудно сказать, - он по-прежнему говорил мягко. - Он выйдет оттуда,
полностью лишившись памяти. Не будет знать своего имени, кто он, ничего
из того, что когда-то знал. Никого не будет узнавать. Подобно зверю, бу-
