тилась ночь; она зажгла один доэ-доэ перед окном, чтобы отогнать тупа-
пау, еще три - на столе, чтобы Адамо мог читать, и заперла раздвижные
двери.
- Зачем ты их запираешь? - спросил Парсел, поворачиваясь к ней. - На
дворе тепло. Светит луна.
- Омаата велела, - строго проговорила Итиа.
Парсел посмотрел на нее.
- Кто здесь распоряжается, Омаата или я?
Но Итиа стояла перед ним, прямая и твердая, как маленький солдатик.
- Омаата мне сказала: когда ты зажжешь свет, ты закроешь дверь.
- Почему?
- Тетаити может выстрелить в тебя из сада.
Они предусмотрели все. Как знать, быть может, доэ-доэ по ставлен пе-
ред окном тоже для того, чтобы помешать врагу раз глядеть, что делается
в хижине. Парсел вновь принялся за чтение. Итиа сидела на кровати, под-
жав ноги, сложив руки на коленях, не шевелясь и не говоря ни слова. Даже
дыхания ее не было слышно. Всякий раз, как Парсел поднимал голову от
книги, он встречался с ее черными глазами, смотревшими на него без обыч-
ного нетерпения. Глаза были печальны, и в Слабом свете доэ -доэ ее личи-
ко казалось еще круглее и нежней.
- Why don't you go to bed? * - спросил он.
- I do - ответила она.
*[- Почему ты не ложишься спать? (англ.)
- Я ложусь (англ.).]
И тотчас улеглась на кровать. Парсел посмотрел на нее.
- Я хотел сказать, у Омааты.
- Сегодня вечером нет, - ответила она по-прежнему твердо.
Сложив руки на груди, она застыла, неподвижная, бесстрастная, как по-
койник. Парсел прошелся по комнате. Очевидно, это было oдно из тех реше-
ний, которые принимались теперь на острове без его участия. Глаза Итии
по-прежнему смотрели на него. Он сел, повернулся к ней спиной и снова
принялся за чтение.
Немного спустя он заметил, что ни разу не перевернул страницы. Он
встал, резко захлопнул книгу, сделал несколько шагов по комнате и лег
рядом с Итией. Она тотчас вскочила, задула три доэ-доэ на столе, но ос-
тавила тот, что стоял на окне, и снова легла.
Помолчав, он спросил:
- Итиа, ты грустишь?
- О чем?
- Ты сама знаешь, о чем.
Она повернулась к нему. При слабом свете доэ-доэ он различал лишь
очертания ее щек. Глаза оставались в тени. Но по звуку голоса он понял,
что эти слова покоробили ее.
- Зачем ты спрашиваешь? На Таити о таких вещах не говорят.
Она тоже замкнулась в себе. Стала непроницаемой. "О таких вещах не
говорят..." Умер Жоно. Омаата выла целую ночь. И все. Теперь она даже не
произносит его имени. Ведет себя так, словно забыла его. Они все ведут
себя так, словно забыли своих танэ. И однако, это не равнодушие. Нет,
конечно, нет. Скорее уж стоицизм. Как странно применять такое суровое
слово к таитянкам!
Посреди ночи Парсела разбудил какой-то приглушенный звук. Он открыл
глаза и прислушался. Но даже задержав дыхание, не мог понять, что это
такое.
Итиа пошевелилась, и звуки стали громче. Он наклонился к ней. Она
плакала.
Прошла долгая минута, он лежал не шевелясь. Боялся снова оскорбить
ее, показав, что заметил ее слезы. Медленно, будто во сне, он просунул
руку ей под голову и прижал к себе. Больше ничего он не слышал, но
чувствовал, как под его ладонью вздрагивает ее плечо. Прошло несколько
минут, и Итиа сказала дрожащим голосом: "О Адамо!"
Плечо ее перестало вздрагивать, теперь она лежала неподвижно, и Пар-
сел подумал, что она засыпает. Но Итиа подняла голову, наклонилась к его
уху и прошептала чуть слышно, с оттенком удивления и отчаяния в голосе:
- О Адамо! Все умерли... Все умерли!..
Она всхлипнула раз, другой, как маленькая девочка, и, прижимаясь к
нему, сказала тихо, жалобно:
- Я хочу обратно на Таити.
Вскоре рука его почувствовала, как тело Итии стало мягче, отяжелело.
Он прислушался к ее дыханию. Она дышала ровно и глубоко.
Но сам он никак не мог уснуть. Ему было не по себе, он не привык
спать в душной комнате. Он встал, бесшумно пробрался к двери, открыл ее
и вышел на крыльцо, весь облитый лунным светом.
И тотчас его схватили чьи-то могучие руки и, опрокинув на землю, вта-
щили в густой кустарник. То была Омаата. Но он не ушибся. Она приняла
его в свои объятия.
- Маамаа, - сказала она сердито, - что ты здесь делаешь?
- Дышу свежим воздухом.
- Ты получишь пулю вместо воздуха!
Он почувствовал под рукой что-то твердое. Пошарив, он нащупал нож.
Она стояла на страже у его дома, спрятавшись в кустах, вооруженная! По
тонкой рукоятке он узнал нож Тими.
- Омаата...
- Тише!
- Ты думаешь, что он нападет?
- Быть может, и нет. Но все равно. Тебя надо охранять.
- Почему?
- Если тебя не будут охранять, он узнает. Не надо его искушать.
Последовало молчание.
- Омаата...
Она посмотрела на него. Огромные ее глаза лучились теплым светом. Но
ему нечего было сказать. "Спасибо" прозвучало бы просто нелепо.
- Теперь иди домой, - сказала Омаата.
Она поднялась и, пока он открывал и закрывал дверь, стояла между ним
и густым кустарником.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Проснувшись поутру, Парсел вспомнил, как надо вычислять изгиб бимсов.
Он раскрыл раздвижные двери, задвинул в угол кровать и стол, вынес крес-
ло и табуретки в сад и принялся вычерчивать кривую мелом на полу своей
хижины.
Через час после восхода солнца появились женщины. Парсел попросил их
не входить. Они обошли хижину садом и уселись против дверей. Никто не
задавал ему вопросов, но по замечаниям, которыми женщины обменивались
вполголоса, Парсел понял, что назначение его чертежей не вызывало у них
ни малейшего сомнения. Ясно, что рисунки должны призвать покровительство
Эатуа на его пирогу.
Позже пришла Итиота и рассказала, какой прием оказал ей Тетаити, ког-
да она принесла ему рыбу на завтрак. По своему обыкновению, она была
весьма немногословна. Принял он ее в пристройке, согласился взять рыбу и
был очень вежлив.
Ваине закидали ее вопросами. Было у него ружье? Да, было. А нож? То-
же. Какой у Тетаити был вид? Суровый. Но она же сказала, он был "вежли-
вый"? Да, вежливый, очень вежливый. Он взял ее за плечи, потерся щекой о
ее щеку, говорил негромко, движения у него были плавные. Однако она ведь
сказала "суровый". Да, суровый. По сторонам рта две глубокие складки
(Итиота провела возле губ указательными пальцами, показывая, какие
складки), морщины на лбу (снова жест, нахмуренные брови, мимика) и высо-
ко поднятая голова. А какой суровый? Суровый, как вождь? Суровый, как
враг? Итиота заколебалась. Не зная, как определить поведение Тетаити,
она встала и изобразила его движения. Молчание. Обмен взглядами. И он
ничего не говорил? Говорил. Как? Он с ней разговаривал? Ауэ! А она ниче-
го не рассказала! Глупая женщина! Женщина, из которой надо вытягивать
слова! Женщина, немая, как тунец! Что же он сказал? Он попробовал рыбу
(изящное движение руки) и сказал: "Женщины моего племени очень искусны.
Они знают все, чему их учили. Знают и то, чему их не учили". Тут посыпа-
лись восклицания. Ошибиться было нельзя: он хотел приласкать их словами.
Он хочет мира! Нет, он не хочет мира, он просто вежлив. Если бы он хотел
мира, он снял бы головы с копий. Спор разгорался, когда слово взяла
Итиа. Это ласковые слова не для всех. Он хотел приласкать одну лишь
Ороа. То, чему женщины научились и что они умеют, - это рыбная ловля. Он
отлично знает, что рыбу ловит Ороа. Ауэ! Ведь малышка права! Малышка до-
гадлива! Малышка очень хитра! Он хотел приласкать Ороа...
Тут Ороа топнула ногой, гневно заржала, взмахнула гривой. Может, все
они и хотят мира с Тетаити. Но только не она! Она его ненавидит! Он ей
враг! И останется врагом, даже если снимет головы. Будь она на месте
Итиоты, ауэ, она уж не позволила бы себя обнять! Тут Итиота предложила
ей впредь носить самой пищу "тем" из "па". Но Омаата, которая следила за
выходками Ороа холодным взглядом, так многозначительно промолчала, что
никто не решился продолжать разговор.
Весь день женщины толклись вокруг дома Парсела и то ли случайно, то
ли намеренно, но даже во время трапез ни разу не оставляли его одного.
Еду ему приносила Авапуи. По-видимому, она получила самые строгие
инструкции, ибо, как только стемнело, она зажгла доэ-доэ и закрыла разд-
вижные двери.
Девятнадцатого мая Парсел перенес свои чертежи на доски, из которых
собирался сделать бимсы, и начал их выпиливать. После обеда ему захоте-
лось уточнить один из размеров и он спустился к заливу Блоссом в сопро-
вождении женщин.
Как и накануне, Итиа пришла на берег значительно позже других. Глаза
ее блестели, а щеки надулись, как будто их распирала новость, которую
она принесла: Раха вышла из "па"! Она пошла к хижине Адамо! Она внима-
тельно рассмотрела все, что Адамо начертил на полу, даже куски дерева,
которые он распилил!..
Парсел выслушал Итию, склонившись над шлюпкой, и ничего не ответил.
Из этого рассказа явствовало, что разведка у обеих сторон поставлена об-
разцово. Ибо если Раха воспользовалась его отсутствием, чтобы узнать,
как идет работа, то, надо думать, Итиа не случайно оказывалась рядом
всякий раз, как открывалась калитка "па". "Неужели она исполняет обязан-
ности разведчика по двадцать четыре часа в сутки, - подумал Парсел, -
или, может быть, ночью одна из ваине приходит ей на смену?" Во всяком
случае, ему было ясно, что после семнадцатого женщины собрались еще раз
- теперь уж без его участия - и, как видно, приняли немало решений, о
которых ему не потрудились сообщить.
В этот день завтрак ему принесла Итиота. Парсел удивился. Никогда у
него не было с ней дружеских отношений. При ее молчаливости с ней вообще
было трудно общаться. Еще на Таити она отличалась неразговорчивостью, а
после общения с Уайтом это свойство еще усилилось. Когда Парсел спросил,
заменил ли ее кто-нибудь, чтобы отнести пищу "тем" из "па", она кратко
ответила: "Уже сделано". В течение двух часов, которые Итиота провела с
ним, она больше не сказала ни слова. Вечером она вернулась, все так же
молча зажгла доэ-доэ и заперла раздвижные двери; она молчала, пока Пар-
сел читал, встала, когда он встал, и легла, как только он лег.
Наутро, позавтракав, Парсел вышел из дома. Не прошел он и десяти мет-
ров, как из подлеска выскочили Итиа и Авапуи.
- Куда ты идешь? - крикнула Итиа.
- К Омаате.
- Побегу предупрежу ее.
И бросилась прочь со всех ног. Эта поспешность заставила Парсела при-
задуматься. Он ускорил шаг. Авапуи почти бежала за ним.
Омаата сидела на пороге своего дома, прислонившись спиной к двери.
Тут не было никаких следов Итии.
- Я хочу поговорить с тобой. Наедине.
Омаата посмотрела на Парсела. Он стоял перед ней, такой маленький и
такой решительный. Ауэ, она любит, когда Адамо сердится. По телу у нее
пробежали мурашки от удовольствия.
- Ты здесь один, мой малыш.
Он обернулся. Авапуи исчезла.
- У тебя в доме.
Омаата вздохнула. Медленно поднявшись, она открыла дверь и дала ему
войти. Комната была пуста, но дверь, ведущая в сад, стояла широко откры-
тая. Сразу за садом начиналась чаща гигантских папоротников.
Омаата проследила за взглядом Парсела и с умилением улыбнулась. Ауэ,
какой же он сообразительный! Уже догадался.
- Омаата, - сказал Парсел, глядя в сад, - я очень недоволен. Женщины
на острове решают всякие вопросы и даже не советуются со мной.
Омаата присела на кровать. Ей не хотелось подавлять его своим ростом
во время предстоящей беседы. Она взглянула на него и вопросительно при-
подняла брови.
- Вот, например, мой дом охраняют. Я не могу и шагу ступить, чтобы
кто-нибудь не увязался за мной. Я не говорю, что это плохо, но кто дал
такое распоряжение?
Она ничего не ответила. Только снова удивленно взглянула на него.
- Итиа караулит вход в "па". Кто это решил?
