палки в рот, искусственно вызывали рвоту и вновь заставляли пить, затем,
уложив всех на землю, покрыли досками (и не лень ведь!) и провели по ним
несколько лошадей; затем нацепили им всем камни на шею и бросили в При-
пять". Есть в этом определенный юмор: если не напились, дескать...
А славные все-таки существа люди! Они никогда не довольствуются ути-
литарными целями - им всегда нужно поиграть, позабавиться - привязать
стариков-евреев к лошадиным хвостам, чтоб потрусили добрым людям на за-
баву, а то запрячь их прямо в телегу - это все по-доброму, по-свойски.
Но они могут быть и патетичны: войти в город стройными рядами под ор-
кестр и организованно перерезать, из дома в дом, полторы тысячи жидов,
не тронув в их поганых домах ни полушки.
Что-то неприличные пошли фотки - все голые да голые, бесштанная ко-
манда. Но на соломе им, видать, неплохо лежится, руки двусмысленно заки-
дывают друг на дружку - и здесь не теряются. Ладно, я вижу, этому конца
не будет - евреев только начни слушать. Детьми удачно затыкают пустые
места - компактная укладка получается. Вон четырехлетний пузанчик
(проткнутый, правда, в надутый паучий животик), глазки полуприкрыты -
поразительно хорош собой, стадальчески одухотворен, гаденыш, - готовый
Иисусик для Анжелико да Фьезоле. "У тринадцати лиц отрезаны половые ор-
ганы... Перед смертью заставляли пить серную кислоту", - где-то же ее
взять надо было. Но мы, эдемчане, ради бескорыстного не знаем устали.
Нам только работать лень. А вот чтоб полюбоваться лицами с отрезанными
половыми органами...
Отупевшая Хава у постели последнего умирающего ребенка (первые трое
сдохли раньше). В голове его клиновидный разруб пальца в три. Странно,
что все можно разглядеть до самой глубины, а кровь не хлещет. Не поддел-
ка ли сионистов? Груды, груды, груды - все, надоело. И всему человечест-
ву тоже. Или жить - или вас слушать. Ша. Больше не занимать. Вот эту да-
му отпущу - и на обед. Вас как звать? Так, Хася Кветкина, 40 лет, из де-
ревни Терево, Мозырьск... - все-все-все, давайте по-быстрому. Значит, вы
пошли в рожь ночевать с женой Эренбурга? Интересно. Ладно уж, только ра-
ди эпического слога так и быть, запротоколирую.
"По дороге мы услышали стрельбу, и за нами стали гнаться. Нас поймали
и поставили напротив квартиры Анцеля Гинзбурга. Выломав окно, несколько
бандитов ворвались в дом. Там они убили жену А.Гинзбурга и одну соседку,
а Анцеля Гинзбурга выбросили окровавленного на улицу. Его присоединили к
нашей компании и избивали. Он им говорил: "Я уже все отдал - золото,
деньги, вещи; я не приверженец Троцкого". Нас, человек 15, погнали к Но-
сону Каплану. По дороге нас избивали. Вогнали нас в квартиру. У дверей
встал крестьянин с винтовкой и в свитке. Женщины уселись на кушетку.
Скоро в квартиру согнали еще около 50 человек, большинство женщин. Муж-
чины уселись на полу. Всех женщин, наиболее молодых, вводили в отдельную
комнату, где стояла кровать, и, укладывая всех поперек кровати, друг
около друга, их насиловали. Женщины выходили после каждого изнасилования
и усаживались, окровавленные, на кушетку. Всех женщин брали в комнату по
3-4 раза. Двух девушек растерзали и выбросили. Прибежал "пан-капитан",
схватил большой кувшин и стал им избивать всех по голове. Кровь брызгала
по сторонам. В особенности избивали Анцеля Гинзбурга. В комнате изнаси-
ловали 15-летних девушек. Меня тоже брали в комнату, но каждый раз я им
указывала, что я им неинтересна (очевидно, из-за месячных очищений. -
Комментарий протоколиста) и меня отталкивали. А.Гинзбург нам сказал:
"Ведь я еще совсем не молился". Тогда Броха-Гиша Эренбург, достав немно-
го воды, дала ему. Он помыл руки и начал молиться. В этот момент вбежал
другой бандит и начал кричать: "Уже начал болтать! Нельзя болтать по-ев-
рейски!" Гинзбург начал читать предсмертную молитву для мужчин, а Бро-
ха-Гиша для женщин. Капитан, вбежав, спросил: "Кто там болтает?" - и
стал избивать Гинзбурга. Последний уже лежал на полу, взял брошенный
кувшин и приложил его к своим ранам, и кувшин наполнился кровью. Тогда
один бандит схватил кувшин и стал им еще больше избивать Гинзбурга. Бан-
диты приносили водку в бутылках и, выпивая каждую из них, разбивали о
головы евреев, приставляя их каждый раз к дверям комнаты. Стали выводить
по два на улицу; раньше мужчин. С обеих сторон стали у двери по двое -
один с шашкой, другой с дубинкой, и тут же убивали. А.Гинзбурга и еще
двух вывели на улицу и напоили по полстакана серной кислоты. После дос-
тали нож из соломорезки и тупой стороной стали медленно резать шею Гинз-
бургу. Эту операцию бандиты сопровождали хохотом. Броха-Гиша стала ис-
кать воды, сказав: "Я отправляюсь на тот свет, надо руки вымыть". В этот
момент один бандит схватил кувшин и ударил ее по голове. Она от испуга
"упачкалась", стала вытираться, сказав: "Мое платье - ведь мой саван, в
нем я буду похоронена, а саван должен быть чистым". Ее вывели и тут же
убили шашкой."
Нет, это, наконец, становится однообразным. Хватит болтать по-еврейс-
ки. Итак, вы указали, где спрятаны ваши вещи, а народные мстители проси-
ли 10000 николаевскими? Верно?
"Я им сказала, что больше у меня ничего нет, а один из бандитов отве-
тил: "Мы тебя сейчас в эту яму похороним", - а другой схватил мерку и
ударил моего сына Михеля, 10 лет, по голове. Другой схватил топор и уда-
рил меня по голове. Я упала навзничь в яму. Тогда он начал избивать то-
пором второго сына, Илью, 14 лет, который тоже упал на меня в яму. Эрен-
бург хотела убежать, но ее тоже ударили топором по голове. Череп разле-
телся, и она упала на нас. Я лежала внизу. Зашумело в голове. Очнувшись,
я увидела, что светло. Узнала своих детей, продвинула в сторону убитую
Эренбург и вытащила детей. Один из них крикнул: "Маменька", а второй,
Михель, лежал как убитый. Своих ран я не чувствовала, я решила спасти
детей. Я подошла к дверям. В моей квартире в это время ломали шкафы. Я
тут же обратно в сарай, схватила Михеля и спряталась с ним в углу. Вдруг
слышу свистки - это бандиты стали собираться. Я решила еще раз сходить в
дом за водой. Я застала двух своих племянниц ранеными. Напоив их, я по-
бежала с водой к своим детям. Старший сын через какую-то щель выполз в
рожь. Через щель я увидела фельдшеров Дубицкого и Афанасьева. Насильно я
их потащила к Михелю. Дубицкий сделал ему укол, и он сейчас же застонал.
Они ушли. Я почувствовала боль в голове. Я вышла. 2 русских девушки со-
общили мне, что мальчик мой жив. Они имели в виду Элью. По дороге мы
встретили Гишу Гинзбург в груде трупов ее семьи. Она умоляла фельдшеров
о помощи, но те, проходя, ответили, что помощь не нужна: они все равно
отойдут. Тут подошла жена попа и подобрала раненого ребенка Э.Гинзбург.
Среди трупов и раненых я узнала своего Элью; начала просить убрать Гишу
Гинзбург и своего сына. Мы их отнесли в сад. Попадья принесла клубники,
напоила их. В этот момент открылась стрельба. Крестьянки стали удирать к
себе в дома. Я тоже хотела с ними, но меня в дом не пускали: "Убьют нас
вместе с вами", - ответили они. Одна русская девушка указала мне на свой
огород и спрятала меня во ржи, принесла мне воды и хлеба и ушла. Опять
открылась стрельба. Я лежу. Через несколько минут девушка эта вернулась
(я ее не знаю) и сказала: "Не бойся, голубка, лежи смело: то пришли наши
солдаты". Я поднялась и поплелась искать своих детей."
Верно:
Делопроизводитель (подпись)
Наверно, именно эта "голубка" меня и доконала, именно такие обманки и
заставляют нас расслабиться, расстегнуть скафандр. Откуда только берутся
изменники делу Единства?! Если бы все русские люди верно несли погранич-
ную службу, я, может быть, и успокоился бы в каком-то твердом чувстве к
ним. "Русские?! А что - евреи на такое не способны?!" - вознегодует чи-
татель, и я горестно поникну головой: "Способны. Только я их, слава Бо-
гу, редко вижу. Но в том-то и кошмар, что во имя Единства все способны
на все. Способны евреи, французы, зулусы, индусы, англичане, монголы,
грузины, армяне, турки, сингалезы, ацтеки, испанцы, итальянцы, немцы,
кафры, греки, римляне, готтентоты, троглодиты и наверняка были способны
истинные атланты, если только Атлантида когда-нибудь выглядывала на свет
божий. И продолжайте ваше святое дело, исполняйте ваш долг перед своими
Народами, но только без меня, без меня, с меня хватит".
Хватит - и что? Все во мне трепетало мелкой рябью, как разлитый ки-
сель в электричке, я был не в силах нанести удар даже себе самому. Если
бы кто-нибудь выдернул меня из мира, как изболевшийся, прогнивший зуб,
вывернул, как мерцающую в многодневной агонии, но никак не желающую
окончательно издохнуть лампочку, я, угасая, послал бы ему слова такой
испепеляющей благодарности, какой позавидовала бы и угасающая звезда
первой величины. Но Верховный Электротехник едва успевал гасить но-
венькие светильники в горячих, как нехолощенные жеребцы, регионах - на-
вязшие из газет Карабахи, Приднестровья, какие-то Сербохорватии постоян-
но требовали его внимания, словно он был ответственным работником Нар-
комнаца.
Пробирался я из библиотеки темными непросыхающими закоулками - чтобы
только не проходить мимо пограничного поста у Гостиного. При мысли о
том, что кто-то из них может прикоснуться ко мне словом, взглядом, я
втягивался в утробу своей рэкетирской майки и забивался в самую темную
складочку, словно клоп, оглушенный лавиной солнечного света. Ужас был в
том, что я не мог их ненавидеть, а это единственный щит, за которым мож-
но скрючиться от чужой ненависти, - а то и распрямиться. Но я не умею
ненавидеть в одиночку, в глубине души я всех понимаю. Если бы у крыс не
было голых розовых хвостов, я бы их тоже понимал.
Этому дню было суждено до конца оставаться крысиным - как раньше в
столовых устраивали, бывало, рыбные дни. Пора признаться, что преследую-
щий меня оруэловский образ крысы, увы, не пустой символ. Самая настоящая
крыса несколько месяцев подряд чем-то мерно хрупала под перегородкой,
отделяющей наш диван от ванны, и я, извиваясь без сна на брачном ложе,
старался вообразить, будто слушаю милую, преданную мною рогатую Зойку с
лазурными глазами. Если бы супруга не вскакивала по ночам и в ртутном
свете фонаря за окном (каюта затонувшего "Титаника") не кидалась в фос-
форесцирующей ночной рубашке колотить тапком по стене, я, пожалуй, еще и
попытался бы впасть в умиление: под каждой, дескать, крышей, своя жизнь:
у людей - человечья, у крыс - крысья. Свое счастье, свои мыши, своя
судьба. Я не думал, что наши с крысой интересы сколько-нибудь серьезно
противостоят друг другу. Однако крыса не просто жила под нами - она ко-
пала (вернее, грызла) под нас.
Однажды утром пол на кухне оказался мертвенно напудрен рассыпанной
мукой, по которой в разухабистом изобилии (народные пляски) были понаш-
лепаны отпечатки не лапок, но лап, не зверька, но зверя - минимум кошки,
сильней которой зверя нет. Угол большого, с поросенка, полиэтиленового
мешка, в обнимку с которым моя русская Венера рассчитывала пережить бес-
кормицу, был как будто отпилен лобзиком - правда, очень грубо, безо вся-
кого старания.
Прожектором настольной лампы я, дюйм за дюймом, просветил осклизлую
тьму под ванной, готовый к любым мерзким неожиданностям, но не выискал
ни хода, ни лаза. Семейный (военный) совет постановил держать дверь ван-
ной комнаты запертой (перестало сохнуть белье), а по утрам входить туда
лишь после деликатного стука, чтобы застать по крайней мере одни лишь
следы ночного кутежа. Иногда наша крыса куражилась всю ночь напролет,
громя и расшвыривая всевозможные гигиенические бебехи, но иной раз до-
вольствовалась тем, что уволакивала под ванну накидку со стиральной ма-
