Невский проспект - это вторая Нева-река. Невский проспект - это река
людей, которая течет в обе стороны. Если вы очень хотите кого-нибудь
встретить, отправляйтесь на Невский проспект. На Невском проспекте
встречаешь человека, которого не видел лет двадцать, и человека, с кото-
рым простился двадцать минут назад.
И вот я встречаю на Невском проспекте женщину - девочку из парал-
лельного класса.
- Ну, как ты?
- Замужем.
- За кем?
- А, ты его не знаешь!
- А что Ворон?
- Ничего о нем не слыхала.
- Александра Семеновна, знаешь, умерла.
- Да, - сказала она, - отравилась.
Прошли еще годы.
Как-то по служебной надобности попал я в город моего детства.
Времени у командированного, как известно, целый вагон, и я решил заг-
лянуть в родную школу.
Сердце заметалось, когда я увидел наш старенький школьный дворик с
облокотившимися на забор пожилыми липами, а за ними двухэтажное зданьице
из больших светлых кирпичей.
В школе стояла учебная тишина. На лавочке возле гардероба сидела жен-
щина лет пятидесяти и читала толстую книгу: видно, ждала внука.
Я присел рядом.
- Простите, а Андрей Горыныч еще здесь работает?
- Директор-то? - ответила женщина, поднимая на меня глаза. - Нет, в
другой город уехал.
- А давно?
- Давно уж. Как учительница одна тут померла, так и уехал.
Я поднялся, чтобы уйти, но женщина вдруг сама добавила:
- Сильно много снотворного выпила.
- Это - чем она отравилась?
- Не отравилась, - поправила меня женщина и заложила пальцем книгу, -
а отравили. Да вы садитесь. Она же молоденькая была. Тридцать три годоч-
ка только и было. Муж ее к парню одному приревновал. Ну и судили его,
конечно.
- Мужа-то?
- Ага, мужа. Он все клялся на суде, что не виновен. И тут парнишка
этот восемнадцатилетний врывается. "Я, - кричит, - ее отравил!" Ну, и
влепили ему!..
- Высшую меру наказания?!
- Да. Только не самую высшую, поскольку на лицо явное убийство на
ревностной почве, но срок приличный - пятнадцать лет.
- Так он, значит, сейчас сидит?
- Сидит, любезный. Но, говорят, за примерное поведение и хорошую ра-
боту скостили ему несколько лет.
- Так, он, значит, должен выйти скоро.
- Какое там! Отказался он раньше срока выходить. "Сколько, - сказал,
- мне положено, столько и отсижу". В это время прозвенел звонок, и школа
наполнилась веселыми юными голосами. Да! И мы так же старались первыми
выскочить из класса. Я грустно усмехнулся и вышел вон.
Раза два я писал Ворону туда письма, но он так и не ответил.
С того времени, как я окончил школу, прошло лет двадцать. Было летнее
утро в Петергофе.
Я возвращался домой от своей знакомой. Не поспев на электричку, отхо-
дившую в Ленинград, я слонялся по платформе с тонкими, витыми колоннами,
и вдруг увидел его...
Даже через сотню лет я узнал бы Ворона!
Прежде чем я успел открыть рот, Ворон повернул ко мне голову и, про-
тянув руку, буднично сказал:
- Ну, как живешь?
- Так себе, - пробормотал я.
Заметив мое смятение, он сказал:
- Вот такие дела. Женился?
- Женился, - ответил я. - И развелся. И опять женился.
- А я просто женился, - сказал Ворон.
- А жена где?
- Сейчас подойдет.
Я огляделся - рядом никого не было. Наступило тягостное молчание.
- Вы в Ленинграде живете? - наконец спросил я.
- Зачем нам ваш Ленинград? Мы живем там, куда не идут поезда.
- А?..
- А здесь проездом.
Тут подошла моя электричка. Конечно, можно было бы сесть и на следую-
щую, но Ворон уже протянул мне руку.
- Прощай, Ворон, - сказал я и, собрав по крохам улыбку, вскочил в ва-
гон.
Уже в окно я увидел, как к Ворону подошла молодая женщина.
"Жена", - догадался я.
И тут меня прошиб пот.
Женщина мне кого-то очень напоминала. Вот только ее лица я не мог
разглядеть.
Я прильнул к запыленному окну.
"Осторожно, двери закрываются!" - прошамкал динамик.
И вдруг женщина повернулась!..
Это была она. Сомнений быть не могло. Электричка тихо поехала.
Да, но ей должно быть сейчас уже за пятьдесят! А здесь - лет тридцать
пять!..
Больше я не встречал ни Ворона, ни Александру Семеновну.
И вообще, ее ли я тогда встретил?
Помню только, что весь путь до Ленинграда я сидел потрясенный, ничего
не замечая вокруг. Сами собой стали выплывать строчки из пушкинской
сказки. Это была любимая сказка Ворона. Он знал ее наизусть:
Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный, И в хрус-
тальном гробе том Спит царевна вечным сном. И о гроб невесты милой Он
ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами, И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла:
"Как же долго я спала!"
День рождения
Еще вчера я молод был, Гулять с девчонками ходил, И целовался до утра
Еще вчера.
Сон протекал где-то рядом, но он не мог его найти. Сон вообще трудно
найти на свету. А свет уже, как пожарник, лез через окно, цепляясь за
подоконник, кровать, бил уже едкой пеной прямо в глаза.
Конечно, можно было бы с ним еще побороться, но родовые схватки звон-
ка вытолкнули его из чрева кровати.
Он заспешил к двери, накидывая на ходу черный с капюшоном халат.
На пороге стояла почтальонша с уже уставшим за утро лицом.
- Вам телеграмма. Распишитесь.
Он расписался и, волнуясь, раскрыл двойной листок с ромашками на об-
ложке. Телеграмма всегда волнует, особенно - когда ее еще не читал.
Поначалу он никак не мог найти, что именно читать. Первыми ему на
глаза попались какие-то цифры: тираж, цена открытки, - потом свой же ад-
рес, своя же фамилия. И наконец вспыхнуло: "Поздравляю днем рождения.
Жди. Целую. Всегда твоя".
Как же он забыл?! И к тому же у него сегодня не просто день рождения,
а юбилей. Причем самый круглый. Есть, конечно, круглей, но еще столько
же ему не прожить.
Да, первой его всегда поздравляла Лара. Лариса. А Ларчик просто отк-
рывался.
Он с ней познакомился на Невском. Точнее не он, а Козел. Козлу - это
было запросто: мастер пера и кисти. Можно я нарисую ваш профиль?
Они, когда с Ларчиком столкнулись, пропустили ее вперед, чтобы пос-
мотреть, какие у нее ноги.
А потом пошли за ней. Козел все над ним шутил, обращаясь к ней, а он
делал вид, что улыбался. Он тогда терпел козловские штучки, чтобы ей
понравиться. Козел-то его по всем пунктам перекрывал, а он мог нанести
удар только скромностью.
Но потом ему жутко повезло: она легла в больницу. А по больницам Ко-
зел не ходок.
И он стал ходить к ней уже без Козла. Он даже скрывал от Козла - ка-
кая больница. Ну, а в больнице любой понравится. Там же тоска. Щами пах-
нет. Хлоркой. Кроме родителей, к ней никто не приходил. Была один раз
подруга, никому не нужная, с лимонами. А он каждый день ее навещал. Ме-
тодично. Этим ее и пробил. Золотое было время! Весенний больничный сад.
Листьями пахнет сырыми прошлогодними. Поцелуи на скамейке, за колоннами
и сквозь ограду. И все еще впереди!
После выписки они поехали не к ней домой, а сразу к нему.
Но любовь была короткая. По неопытности. Он на ней, может быть, и же-
нился, если бы не ее мать, которая позвонила через два месяца его матери
и сказала в трубку:
- Если ваш, извиняюсь, поганец, еще раз встретится с моей дочерью, я
его чем-нибудь убью!
А на другой день Ларочка сама к нему приехала, вся в слезах, наскан-
далила и взяла пятьдесят рублей на операцию у честного специалиста.
Потом вышла замуж. Родила какого-то ребенка. Причем от мужа. А с ним
встречаться больше не захотела, только звонила ему, когда мужа не было
дома, поздравляла с главными советскими праздниками, всегда первая. Ве-
роятно, это особый тип людей: им стыдно, если они не всех знакомых позд-
равили с праздником.
Все это пронеслось у него в голове за одну секунду. Наверно, три ты-
сячи лет назад времени бы на это понадобилось во много раз больше. Но
принцип мышления остался тот же - линейность. Все по порядку. Слева -
причина. Справа - следствие. И чувство еще пока линейно, и время, и дви-
жение в пространстве. Мы еще не умеем мгновенно схватывать весь опыт,
всю историю, все жизни. Одним взглядом, как картину в раме. Мы еще жи-
вем, как бы читая книгу. Мгновение и вечность - для нас еще не одно и то
же. Мы еще не можем слиться со всеми людьми, со всем миром. Хотя тайно
от себя к этому стремимся. Вот оно - счастье! Новый вид соединения вре-
мени и пространства, духа и материи. Постоянное счастье. Может, косми-
ческая пыль - это оно и есть? А потом катастрофа - и все с начала, с ну-
ля, с очень одиноких клеточек.
Это он подумал параллельно мысли о Ларчике, когда пошел о ней думать
по второму кругу.
Но почему же Ларчик? Подписи-то нет. Он покрутил в руках телеграмму.
Буквы плохо пропечатались, но конец слова можно было разобрать:
"...нск".
Ну, конечно же, Зареченск! Надя. Или, как она себя называла, Надежда.
Это звучало очень сильно: "Твоя Надежда".
Ей было столько же лет, сколько и ему, но он чувствовал себя намного
старше. Год, прожитый в Ленинграде, равняется пяти, прожитым в Зареченс-
ке.
Он ей сразу сказал, что у него хорошие связи с "Ленфильмом" и он мо-
жет устроить ее туда на работу. Вообще-то он и сам верил, что у него
есть связи с "Ленфильмом", но все же не такие хорошие, чтобы кого-то ту-
да устраивать. Он сказал это нарочито небрежно, буднично, словно каждый
день устраивал народ на "Ленфильм".
- Ну, об этом после, после, - сказала она, тоже небрежно.
Видно было, что такая перспектива ее обрадовала, но она захотела от-
ложить разговор об этом на десерт, а также не хотела акцентировать на
этом его внимание, чтобы он не подумал, что она полюбила его только за
то, что он может устроить ее на "Ленфильм".
В этот момент он почувствовал, что любые его слова и дела будут ей
нравиться.
С мужчин надо требовать выполнения обещаний до первой любовной ночи.
Ночь остужает голову. Утро всегда холоднее вечера. Он разочаровался в
ней, хотя она и старалась ему понравиться. Это его особенно раздражало:
он подумал, что вряд ли она прикладывала бы такие старания, будь она его
женой, или живи она в Ленинграде, или работай она директором "Лен-
фильма". Когда перед нами обнажается истина, мы обманываем того, кто ее
от нас прятал.
Он особенно и не скрывал к ней своего охлаждения: зачем затягивать
обман? Но она поначалу не догадывалась об этом. Или не хотела догады-
ваться. Она уже активно приучала к себе его одежду, мебель, посуду. А
может, это и не от нее? Может, от жены?
Они играли в народном театре.
Сначала он на нее не обращал никакого внимания. Да и она, как выясни-
лось позже, тоже не видела в нем героя своего романа.
Путь от театра до Дворца бракосочетания занял чуть больше месяца.
Он все сомневался, даже в день свадьбы, стоит ли ему на ней жениться
и стоит ли ему жениться вообще? Из парикмахерской он вышел, игнорируя
мороз, с непокрытой головой, как на похоронах, держа шапку в руке, чтобы
не помять прическу.
А в доме невесты уже был переполох. Свадебная "Волга" и автобус с
гостями уже раздували ноздри, а жениха все не было.
Шел он медленно, зная, что без него вряд ли начнут. Какая свадьба без
жениха? Может свернуть? - думал он, скрипя уже не девственным снегом.
В машине на пути ко Дворцу его затошнило. Водитель остановился - и он
вышел продышаться. Судьба давала ему еще один шанс улизнуть.
На свадьбе он впервые напился. Сквозь бокал вина мир кажется добрей,
красивей, правдивей и богаче. Он полез обнимать подругу своей жены, ког-
да жена вышла. О чем ей моментально было доложено свидетелями.
На глазах у всех она залепила ему пощечину и швырнула на стол свое
обручальное кольцо.
- Милые бранятся - только тешатся! - сказал ее отец и предложил гос-
