лый день уйдет в поле.
Зубов говорит:
- А мне кажется, в бутылке маленько осталось.
Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!
Экскурсоводка говорит:
- Следующая картина - "Пир богов".
- Вот черти! - говорит Зубов. - Целую канистру раздавили!
Экскурсоводка спокойно продолжает:
- А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника
такой-то половины века. Называется "Натюрморт". Что в переводе означает
- "мертвая натура".
- А как живой! - говорит Зубов. - Мы таким натюрмортом вчера закусы-
вали.
- Правильно! - улыбнулась экскурсоводка. - Изображение закуски - это
натюрморт.
- А изображение лица, - говорит Зубов, - это натюрморда.
И тут действительно подходим к изображению лица. Только - не целиком,
а до пояса.
Экскурсоводка говорит:
- Перед вами - "Кающаяся Магдалина".
- Икающая, - говорит Зубов. - После этого всегда хорошо икается.
Экскурсоводка говорит, заикаясь:
- А это - "Утро стрелецкой казни".
Зубов говорит:
- Точно! С вечера так напьешься "Стрелецкой", что утром хоть голову
отрубай!
Экскурсоводка говорит, икая:
- А это - картина "Иван Грязный выпивает со своим сыном".
И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зу-
бову:
- Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь - по
ноль пять.
В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили
по-черному. А потом красное - до посинения. Зубов все время мадонну
вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза пе-
рекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.
Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям?
Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай ви-
сит. Проспиртованная. Потому что великая она - эта сила искусства!
Аппарат профессора Коро
- Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?
- Это был не взрыв.
- Почему же тогда погиб профессор?
- Он не погиб.
- Где же он?
- В этой комнате.
- Но я вижу лишь дым.
- Это и есть профессор.
- Нет, так у нас дело не пойдет, - инспектор откинулся на спинку
кресла. - Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого
не было, кроме вас и профессора Коро?
- Совершенно верно, - сказал доктор Сислей.
- Как же призошел взрыв?
- Это был не взрыв, - ответил доктор. - Обыкновенная вспышка, сопро-
вождающая освобожденную энергию.
- Освобожденную от чего?
- От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает только на то,
чтобы удерживаться в газообразном состоянии.
- Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!
- При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается,
потом разжижается, а потом распыляется.
- А как же обратно?
- Очень легко! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого
профессора, а конденсатор при необходимости сконденсирует его из газооб-
разного.
- Потрясающе! А что дает это изобретение?
- Полный отдых всех членов организма, ликвидацию избыточного веса за
счет увеличения роста, смену пола на противоположный, траспортировку че-
ловека в любой форме, как то: баллон, бутылка, ящик, полиэтиленовый па-
кет, газопровод...
- Гениально придумано! - воскликнул инспектор. - А теперь я скажу,
что дает это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сде-
лали вы это топорно. Убив профессора, топором вы растворили его в кисло-
те и ждали до тех пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.
- Но... - возразил было доктор.
- Спокойно! - инспектор перегнулся через стол. - Не надо пускать мне
пыль в глаза! То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил от-
сутствие крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!
- Да, - прошептал доктор. - Но у меня есть алиби.
- Что ж, - сказал инспектор. - Каждый имеет алиби, пока его не начали
допрашивать. Только без этих штучек!
Но доктор уже щелкнул выключателем...
Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.
- Рад вас видеть, инспектор! - сказал он.
- Я тоже, - кивнул инспектор седеющей прямо на глазах головой. - Но
славы таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли
за дверью и подслушивали наш разговор? Ваше изобретение - фикция чистей-
шей воды!
- Не более, чем ваша должность, - парировал профессор. - Вы не первый
агент, которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.
- Ложь! - крикнул инспектор, выведенный из равновесия.
- Успокойтесь, - мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осве-
тила инспекторское лицо...
В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.
- Ну и запах! - поморщился профессор. - Откройте форточку, доктор!
Случай с литературоведом
Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять
участие в Пушкинских чтениях.
Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи
литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царско-
сельскому лицею.
Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.
- Ну, слава государю, успели-с! - сказал ему швейцар с седыми баками.
- Лицеисты все в сборе.
Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапога-
ми, поспешил за каким-то кавалергардом.
"Хорошо придумано, - еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов.
- Только как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"
Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Эк-
замен... Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет
и учинила ему улыбку.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с
ним за длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже ста-
рик. Нет, это был не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил
брови и спросил литературоведа:
- Ну что, начнем?
- Как вам будет угодно, - пролепетал Кротов и, подумав, робко доба-
вил: - с!
В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жа-
ром стал читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".
Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.
Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как
жить? Где работать?! О ком писать?!!"
И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти
в себя. "О ком писать, - думал он, засыпая, - если даже Пушкин ничего
такого еще не создал?!"
Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с
постели.
- Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе
Пушкин!
Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное пе-
ро в чернила, начал сочинять:
Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать
себя заставил И лучше выдумать не мог...
Сочинялось легко.
- И без всяких черновиков! - радовался он. - Сегодня же отнесу к из-
дателю.
Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евге-
ния Онегина" Кротов не помнил.
- А изложу-ка я его прозой! - решил он и написал: "Надев широкий бо-
ливар, Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего
человека".
- Не то! - выругался про себя Кротов и все зачеркнул. - Так теперь
пусть другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец
русской литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту
светского общества". Белинский. Светского общества... - повторил Кротов.
Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светс-
кого общества! И все присутствовавшие на экзамене - из светского общест-
ва! И даже он, Кротов, тоже из светского общества!
- Да меня за это светское общество!..
Кротов сжег неоконченный вариант "Евгения Онегина" и дал себе честное
слово - никогда в жизни больше не быть Пушкиным.
- Напишу-ка я о том, что мне ближе, - сказал он и, положив перед со-
бой новую пачку чистой бумаги, написал сверху: "Преступление и наказа-
ние. Кротов".
- Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему бур-
жуазному индивидуализму! - воскликнул он и тут же осекся, живо предста-
вив себе карающую десницу шефа жандармов Бенкендорфа.
- На какие ж гроши мне теперь жить?! - чуть не зарыдал Кротов. - Ко-
медию, что ли, писать?! - и написал на новом листе: "Ревизор", - но,
вспомнив, каким суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кро-
това, схватился за голову:
- Что делать?
И тут же поспешно добавил:
- Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.
- Кротову! - прогремел над ним железный голос.
Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало
легче.
- Слово предоставляется литературоведу Кротову! - повторил голос.
Все зааплодировали.
Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже
микрофон и с особой проникновенностью начал:
- Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушки-
на, патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..
Двойной блок
Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по той
простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он
потому, что был слабосильным.
Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его
жизнь.
Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно,
когда к нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.
У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо
позвал на помощь.
Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на
другую сторону и исчезали во мраке.
Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принял-
ся их заводить.
Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов ус-
пел опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: "Йя!".
Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.
Девушка протянула Горохову руку и сказала:
- Вера.
- Горохов, - ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей ру-
ку или пожать?
Ему стало не по себе. "Лучше бы они часы у меня отобрали", - подумал
он и, чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:
- Пойдемте отсюда, Вера.
Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну ве-
точку и вручил Вере:
- Здорово вы их все-таки!
- Ой, это совсем не трудно! - рассмеялась Вера. - Обыкновенное кара-
тэ. Вот бейте меня!
Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с да-
мой в такой ситуации, и деликатно спросил:
- В какое место желаете?
- В любое, - сказала Вера. - Можно - в челюсть.
Горохов осторожно ударил.
- Сильней, - сказала Вера и стала в стойку.
Горохов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.
- Это блок, - просто сказала Вера. - А теперь снизу.
Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука
его опять наткнулась на преграду.
- Это нижний блок, - объяснила Вера.
- А если сзади? - вошел в азарт Горохов и засучил рукава.
- А это будет уже... - и Вера произнесла непонятное Горохову японское
слово.
- Потрясающе! - вытирая пот, сказал Горохов.
- Ничего особенного, - сказала Вера. - Все зависит от тренировки.
- Можно вас проводить? - вдруг спросил Горохов и для большей убеди-
тельности добавил: - А то одной в такое время...
На другой день они пошли в театр. Перед спектаклем Горохов надел очки
и увидел, что Вера далеко не красавица. Но он все равно не надеялся на
ее взаимность.
А после театра, уже прощаясь с Верой на автобусной остановке, гово-
рил:
- Я люблю вас, Верочка! И хотел бы стать вашим мужем. Но понимаю, что
не имею на это никакого права. Ни морального, ни физического...
После этого Вера и начала заниматься с Гороховым.
