Жалкое испытание.
Я слишком хорошо знаю, что замухрявенькую избенку и ту самой "обыден-
кою" можно построить многими способами - и в обло, и в лапу, и присек, и
в крюк, и в охрянку, и скобой, и сковородником.
А любовь?
- Ольга!
- Что?
- Я снимаю штаны.
- Очень рада за вас.
Со спокойным сердцем я раскладываю на кровати мягкие бледно-сиреневые
ноги, отсеченные ниже колен, сажусь в кресло и почти весело начинаю выс-
вобождать черные шейки брючных пуговиц из ременных петелек подтяжек.
В конце концов, на юру Сухаревки при двадцати восьми градусах мороза
в теплых панталонах из ангорской шерсти с большим спокойствием можно
отыскивать для своего счастливого соперника пуховые носки.
27
Мы подъехали к башне, которая, как чудовищный магнит, притягивает к
себе разбитые сердца, пустые желудки, жадные руки и нечистую совесть.
Я крепко держу Ольгу под руку. Ноги скользят. Мороз превратил горячие
ручейки зловонии, берущих свое начало под башенными воротами, в золотой
лед. А человеческие отбросы в камни. Об них ломают зубы вихрастые двор-
няги с умными глазами; бездомные "були" с чистокровными мордами, которые
можно принять за очень старые монастырские шкатулки; голодные борзые с
породистыми стрекозьими ногами и бродячие доги, полосатые, как тигры.
На сковородках шипят кровавые кружочки колбасы, сделанные из мяса,
полного загадочности; в мутных ведрах плавают моченые яблоки, сморщивши-
еся от собственной брезгливости; рыжие селедки истекают ржавчиной,
разъедая вспухшие руки торговок.
Мы продираемся сквозь толпу орущую, гнусавящую предлагающую, клянча-
щую.
Я говорю:
- Это кладбище. И, по всей вероятности, самое страшное в мире. Я ни-
когда не видел, чтобы мертвецы занимались торговлей. Таким веселым де-
лом.
Ольга со мной не согласна. Она уверяет что совершается нечто более
ужасное.
- Что же?
- Прекраснейшая из рожениц - производит на свет чудовище.
Я прошу объяснений.
- Неужели же вы не видите?
- Чего?
- Что революция рождает новую буржуазию.
Она показывает на плоскоплечего парня с глазками маленькими, жадными,
выпяченными, красными и широко расставленными. Это не глаза, а соски на
мужской груди. Парень торгует английским шевиотом, парфюмерией "Коти"
шелковыми чулками и сливочным маслом.
Мы продираемся вперед.
Неожиданно я опускаю руку в карман и натыкаюсь в нем на другую руку.
Она судорожно пытается вырваться из моих тисков. Но я держу крепко. Тог-
да рука начинает сладострастно гладить мое бедро. Я боюсь обернуться. Я
боюсь взглянуть в лицо с боттичеллиевскими бровями и ртом Джиоконды.
Женщина, у которой так узка кисть и так нежны пальцы, не может быть ску-
ластой и широконоздрой. Я выпускаю руку воровки и не оглядываясь, иду
дальше.
Старушка в чиновничьей фуражке предлагает колечко с изумрудиком, по-
хожим на выдранный глаз черного кота. Старый генерал с запотевшим монок-
лем в глазу и в продранных варежках продает бутылку мадеры 1823 года.
Лицо у генерала глупое и мертвое, как живот без пупка. Еврей с отвислыми
щеками торгует белым фрачным жилетом и флейтой. У флейты такой грустный
вид, будто она играла всю жизнь только похоронные марши.
- Ольга, мы, кажется, не найдем пуховых носков.
Она не отвечает.
Мороз, словно хозяйка, покупающая с воза арбуз пробует мой череп: с
хрупом или без хрупа.
Женщина в каракулевом манто и в ямщицких валенках держит на плече
кувшин из терракота. Маленькая девочка с золотистыми косичками и прова-
лившимися куда-то глазами надела на свои дрожащие кулачки огромные рези-
новые калоши. У нее ходкий товар. Рождающемуся под Сухаревской башней
буржуа в первые пятьдесят лет вряд ли понадобятся калоши ниже четырнад-
цатого номера.
- Ольга, как вы себя чувствуете?
- Превосходно.
Физиономия продавца бархатной юбки белее облупленного крутого яйца. Я
сумасшедше принимаюсь растирать щеки обледенелой перчаткой.
- А вот и пуховые носки.
Я оборачиваюсь. Что за монах! Багровый нос свисает до нижней губы. Не
мешало бы его упрятать в голубенький лифчик, как грудь перезрелой рас-
путницы.
Во мне бурлит гнев. У такого монаха, мне думается я не купил бы даже
собственной жизни.
Ольга мнет пух, надевает носки на руку.
Тепленькая...
Я пытаюсь обратиться к ее революционной совести.
Она сует мне купленные носки и предлагает ехать обратно на трамвае
"так как сегодня его последний день"
После случая с ангорскими рейтузами я твердо решил раз и навсегда от-
казаться от возражений.
В течение получаса нам довелось переиспытать многое: мы висим на под-
ножке, рискуя оставить пальцы примерзшими к железу; нас, словно марлевые
сетки, пронизывает ледяной ветер на задней площадке; нас мнут, комкают,
расплющивают внутри вагона, и только под конец удается поблагодушество-
вать - на перинных коленях Сухаревской торговки селедками.
Я не могу удержаться, чтобы не шепнуть Ольге на ухо:
- Однако даже в революции не все плохо. Уже завтра, когда она прекра-
тит трамвайное движение, я прощу ей многое.
28
Марфуша докрасна накалила печку. Воздух стал дряблым, рыхлым и пот-
ным. Висит на невидимой веревке - темной банной простыней.
Ольга сидит в одних ночных сафьяновых туфельках, опушенных белым ме-
хом. Ее розовая ступня словно в пене морской волны. На голых острых ко-
ленях лежит шелковая ночная рубашка, залитая топленым молоком кружев.
Рубашка еще тепла теплотою тела.
- Ольга, что вы собираетесь делать?
- Ловить вшей.
- Римский натуроиспытатель Плиниус уверял, что мед истребляет вошь.
- Жаль, что вы не сказали этого раньше. Мы бы купили баночку на Суха-
ревке.
- Я завидую, Ольга, вашему страху смерти.
- Раздевайтесь тоже.
- Ни за что в жизни!
- Почему?
- Я буду вам мстить. Я хочу погибнуть из-за пуховых носков вашего лю-
бовника.
- Считайтесь с тем, что ваш тифозный труп обкусают собаки. Несколько
дней тому назад товарищ Мотрозов делал доклад в Московском Совете о по-
хоронных делах. В морге нашего района, рассчитанном на двенадцать пер-
сон, валяется триста мертвецов.
- О-о-о!
- Вынесено постановление "принять меры к погребению в общих могилах,
для рытья которых применять окопокопательные машины".
Впечатление потрясающее. Я вскакиваю и с необъяснимой ловкостью цир-
кового шута в одно мгновение сбрасываю себя пиджак, жилетку, воротничок,
галстук и рубашку.
Ольга торжествует.
Я шиплю:
- Какое счастье жить в историческое время!
Разумеется.
- Воображаю, как нам будет завидовать через два с половиной века наше
"пустое позднее потомство".
- Особенно французы.
- Эти бывшие ремесленники революции.
- Почему "бывшие"?
- Потому что они переменили профессию.
Ольга роется в шелковых складках:
- Не думаете ли вы, что они к ней вернутся?
- Вряд ли. Французы вошли во вкус заниматься делом.
Кружево стекает с ее пальцев и переливается через ладони:
- Это все от ненависти к иностранцам.
- Да. Чтобы не покупать у немцев пирамидон и у нас сливочное масло.
- Но мы им отомстим.
- Каким образом?
- Мы их попробуем уговорить питаться нашими идеями. Несмотря на всю
свою скаредность, французы довольно наивны. Они уже теперь учатся у нас
писать романы таким же дурным литературным стилем, как Толстой, и так же
скучно, как Достоевский. Но, увы, им это не удается.
Мы ведем разговор в полутонах и улыбке, сосредоточенно охотясь за
"врагами революции". Но мне в жизни безумно не везет. Первую вошь ловит
женщина.
- Ольга, если вы жаждете славы, не убивайте ее. Поступите, как импе-
ратор Юлиан. Вошь, свалившуюся с головы, он впускал себе обратно в боро-
ду. И верноподданные прославили его сердце. Надо уметь зарабатывать
бессмертие. Способ Юлиана не самый худший.
Ольга не желает бессмертия. Она даже не верит мне что творец вселен-
ной при создании этого крохотного чудовища был остроумнее, чем когда-ли-
бо. Я почти с поэтическим вдохновением описываю острую головку, покрытую
кожей твердой, как пергамент; глазки выпуклые, как у еврейских красавиц,
и защищенные движущимися рожками; короткую шею, наконец, желудочек, ра-
ботающий молниеносно. Наша кровь, сперва густая и черная, становится уже
красной и жидкой в кишечках и совсем белой в жилочках.
- А это замечательное туловище, покрытое тончайшей прозрачной чешуй-
кой, с семью горбиками на боках, благодаря которым чудовище может с ком-
фортом располагаться и удерживаться на наших волосах! А эти тонюсенькие
ножки, увенчанные двумя ноготками!..
- Достаточно.
Я умолкаю.
Поразительное насекомое гибнет под рубиновым ноготком моей жестоко-
сердой супруги.
29
Совет Народных Комиссаров постановил изъять из обращения в пассажирс-
ких поездах вагоны первого и второго класса и принять немедленно меры к
переделке частей этих вагонов в вагоны третьего класса.
30
В ближайшее время предполагается пустить в ход паровичок, который за-
менит собой трамвай по линии от Страстного бульвара до Петровско-Разу-
мовского.
31
С завтрашнего дня прекращается освещение города газом.
32
Представители Союза работников театра заявили в Совете Рабочих Депу-
татов, что "в случае совершенного прекращения тока в Москве, театры при-
мут меры для замены электричества другим освещением".
33
На 23 февраля объявлена всеобщая трудовая повинность по очистке улиц
от снега и льда для всего "мужского и женского здорового населения в
возрасте от 18 до 45 лет".
34
Я целую Ольгу в шею, в плечи, в волосы.
Она говорит:
- Расскажите мне про свою любовницу.
- У нее глаза серые, как пыль, губы - туз червей, волосы проливается
из ладоней ручейками крови...
Ольга узнает себя:
- Боже, какое несчастье иметь мужем пензенского кавалера.
- Увы!
- Дайте папиросу.
Я протягиваю руку к ночному столику. За стеной мягко прошлепывают бо-
сые ноги. Ольга поднимает многозначительный палец:
- Она!..
Марфуша подбрасывает дрова в печку, а у меня вспыхивают кончики ушей.
Ольга закуривает:
- Итак, поговорим о вашей любовнице. У нее наверно, красивая розовая
спина... жаркая, как плита.
- Немножко широка.
- По крайней мере не торчит позвоночник!
Ольга поворачивается на бок:
- Вроде моего.
И вздыхает:
- Бамбуковая палка которой выколачивают из ковров пыль.
- Флейта!
Я целую ее в рот.
Она морщится:
- Вы мешаете мне разговаривать.
После поцелуя у меня в ушах остается звон как от хины.
- А что вы скажете об ее животе? Да рассказывайте же, или я умру от
скуки в ваших объятиях.
Я смотрю в Ольгины глаза и думаю о своей любви.
...Моя икона никогда не потускнеет; для ее поновления мне не потребу-
ется ни вохра-слизуха, ни празелень греческая, ни багр немецкий, ни бе-
лила кашинские, ни червлень, ни сурик.
Словом, я не заплатил бы ломаного гроша за все секреты старинных мас-
теров из "Оружейной серебряной палаты иконного воображения".
35
Прекращено пассажирское железнодорожное движение.
36
Народным Комиссариатом по просвещению разработан проект создания пяти
новых музеев:
1. Московского национального.
2. Русского народного искусства.
3. Восточного искусства.
4. Старого европейского искусства и 5. Музея церковного искусства.
37
Я сегодня читал в университете свою первую лекцию о каменном веке.
Беспокойный предмет.
Три раза меня прерывали свистками и аплодисментами.
На всякий случай отметил в записной книжке чересчур "современные"
места:
1. "... для того чтобы каменным или костяным инструментом выдолбить
лодку, требовалось три года и чтобы сделать корыто один год... "
2. "... так как горшки их были сделаны из корней растений, для разог-
ревания пищи бросали в воду раскаленные камни..."
3. "... они плавали по рекам на шкурах, привязывая их к хвостам лоша-
