желание, она вслух мечтала выиграть - для своего старшего сына барабан,
а для дочери - большую куклу в голубеньком платьице.
Ольга вежливо обращается к женщине с туманными глазами:
- Если не ошибаюсь, сударыня, ваш телефон сорок - сорок пять?
Просторные бедра вздергивают юбку и отходят.
- Боже какая наивность! Она вообразила, что я ревную.
Мы продвигаемся в круглую гостиную.
На эстраде мягкокостные юноши и девушки изображают танец машин. Если
бы этот танец танцевали наши заводы, он был бы очарователен. Интересно
знать, сколько еще времени мы принуждены будем видеть его только на эст-
радах ночных кабачков?
Конферансье, стянутый старомодным фраком и воротничком непомерной вы-
соты, делающим шею похожей на стебель лилии, блистал лаком крахмалом
остроумием и круглым стеклом в глазу.
- Конферансье - один из самых находчивых и остроумных людей в Москве.
Он дал слово устроителям грандиозного семидневного празднества и лоте-
реи-аллегри "в пользу голодающих", что ни один нэпман, сидящий в круглой
гостиной, не встанет из-за стола раньше, чем опустеет его бумажник. Он
обещал их заставить жрать до тошноты и смеяться до коликов, так как
смех, по замечанию римлян, помогает пищеварению.
Мы с большим трудом раздобываем столик. Илья Петрович заказывает шам-
панское хорошей французской марки.
Из соседнего зала доносится серебристая ария Надира. Поет Собинов.
Русские актеры всегда отличались чувствительным сердцем. Всю револю-
цию они щедро отдавали свои свободные понедельники, предназначенные для
спокойного помытья в бане, благотворительным целям.
35
В Словенке Пугачевского уезда крестьянка Голодкина разделила труп
умершей дочери поровну между живыми детьми. Кисти рук умершей похитили
сироты Селивановы.
36
Откормленный, жирный самовар мурлычет и щурится. За окном висит снег.
- Это вы, Владимир Васильевич, небось сочинили?
- Что сочинил, Илья Петрович?
- А вот про славян про древних. Неужто ж сии витязи, по моим поняти-
ям, и богатыри подряд геморроем мучились?
- Сплошь. Один к одному. А еще рожей. "Опухоли двоякого рода".
- У кого вычитали?
- У кого надо. А боярыни - что красотки с Трубы.
Румян - с палец, белил - с два... Один англичанин так и записал:
"Страшные женщины... цвет лица болезненный, темный, кожа от краски мор-
щинистая... "
- Ну вас, Владимир Васильевич.
- Про Рюриковичей же, Илья Петрович, могу доложить, что после испраж-
нений даже листиком зелененьким не пользовались.
Докучаев обеспокоено захлебал чай.
Илья Петрович имеет один очень немаловатоважный недостаток. Ему по
временам кажется, что он болеет нежным чувством к своему отечеству.
Я полечиваю его от этой хворости. Надо же хорошего человека отблаго-
дарить. Как-никак, пью его вино, ем его зернистую икру, а иногда - впро-
чем, не очень часто - сплю даже со своей женой, которая тратит его
деньги.
Докучаев мнет толстую мокрую губу цвета сырой говядины, закладывает
палец за краешек лакового башмака и спрашивает:
- А хотели бы вы, Владимир Васильевич, быть англичанином?
Отвечаю:
- Хотел.
- А ежели арабом?
- Сделайте милость. Если этот араб будет жить в квартире с приличной
ванной и в городе где больше четырех миллионов жителей.
- А вот я, Владимир Васильевич, по-другому понимаю.
И заглядывает на себя в зеркало:
- Носище у меня, изволю доложить, вразвалку и в рыжих плюхах.
Ольга приоткрывает веко и смотрит на его нос.
- ...а ведь на самый что ни есть шикарный, даже с бугорком греческим,
не переставлю-с.
Ольга потягивается:
- Очень жаль.
- Совершение справедливо.
И продолжает свою мысль:
- По бестолковству же, Ольга Константиновна, на англичанина в обмен
не пойду. Горжусь своей подлой нацией.
На "подлость нации" не противоречу. Капитан Мержерет, храбро сражав-
шийся под знаменами Генриха IV гетмана Жолкевского, императора Римского,
короля Польского, имевший дело с турками, венграми и "татарами, служив-
ший вероломно царю Борису и с завидной преданностью самозванцу, расска-
зал с примерной правдивостью и со свойственной французам элегантностью о
нашем неоспоримом превосходстве невежливостью, лукавством и вероломством
над всеми прочими народами.
Илья Петрович раздумчиво повторяет:
- Го-о-оржусь!
Тогда Ольга поднимает голову с шелковой подушки:
- Убирайтесь, Докучаев, домой. Меня сегодня от вас тошнит.
За окном дотаивает зимний день. Снег падает большими редкими
хлопьями, которые можно принять за белые кленовые листья.
Докучаев уходит на шатающихся ногах. Я вздыхаю:
- Такова судьба покорителей мира. Александр Македонский во время Пер-
сидского похода падал в обморок от красоты персианок.
37
Только что я собирался нажать горошинку звонка, когда заметил, что дверь не заперта. Тронул и вошел. В передней
пошаркал калошами, пооткашлялся, шумно разделся.
Ни гугу.
В чем , собственно, дело? Друг мне Докучаев или не друг?
И я без церемоний переступаю порог.
В хрустальной люстре, имеющей вид перевернутой сахарницы, горит тонюсенькая электрическая спичка. Полутемень
жмется по стенам.
У Докучаева в квартире ковры до того мягки, что по ним стыдно ступать. Такое чувство, что ты не идешь, а крадешься.
Стулья и кресла похожи на присевших на корточки камергеров в придворных мундирах.
Красное дерево обляпано золотом, стены обляпаны картинами. Впрочем, запоминается не живопись, а рамы.
Я вглядываюсь в дальний угол.
Мне почудилось, что мяучит кошка. Даже не кошка, а котенок, которому прищемили хвост.
Но кошки нет. И котенка нет. В углу комнаты сидит женщина. Она в ситцевой широкой кофте и бумазеевой юбке
деревенского кроя. И кофта и юбка в красных ягодах. Женщина по-бабьи повязана серым платком. Под плоским
подбородком торчат серые уши. Точно подвесили за ноги несчастного зайца.
Я делаю несколько шагов.
Она сидит неподвижно. По жестким скулам стекают грязные слезы.
Что такое?
На ситцевой кофте не красные ягоды, а расползшиеся капли крови.
- Кто вы?
Женщина кулаком размазывает по лицу темные струйки.
- Почему вы плачете? Возьмите носовой платок. Вытрите слезы и кровь.
Меня будто стукнуло по затылку.
- Вы его жена?
Я дотрагиваюсь до ее плеча:
- Он вас...
Ее глаза стекленеют. - ...бил?
38
- В прошлом месяце: раз... два... четырнадцатого - три...
Ольга загибает пальцы:
- На той неделе: четыре... в понедельник - пять... вчера - шесть.
Докучаев откусывает хвостик сигары:
- Что вы, Ольга Константиновна изволите считать?
Ольга поднимает на него - темные веки, в которых вместо глаз холодная
серая пыль:
- Подождите, подождите.
И прикидывает в уме:
- Изволю считать, Илья Петрович, сколько раз переспала с вами.
Горничная хлопнула дверью. Ветерок отнес в мою сторону холодную пыль:
- Много ли брала за ночь в мирное время хорошая проститутка?
У Докучаева прыгает в пальцах сигара.
Я говорю:
- Во всяком случае, не пятнадцать тысяч долларов.
Она выпускает две тоненькие струйки дыма из едва различимых, будто
проколотых иглой ноздрей.
- Пора позаботиться о старости. Куплю на Петровке пузатую копилку и
буду в нее бросать деньги. Если не ошибаюсь, мне причитается за шесть
ночей.
Докучаев протягивает бумажник ничего не понимающими пальцами.
Если бы эта женщина завтра сказала:
"Илья Петрович, вбейте, в потолок - крюк... возьмите веревку... сде-
лайте тхетлю... намыливайте... вешайтесь - он бы повесился. Я даю руку
на отсечение - он бы повесился.
Надо предложить Ольге для смеха проделать такой опыт.
39
В селе Андреевке в милиции лежит голова шестидесятилетней старухи.
Туловище ее съедено гражданином того же села Андреем Пироговым.
40
Спрашиваю Докучаева:
- Илья Петрович, вы женаты?
Он раздумчиво потирает руки:
- А что-с?
Его ладонями хорошо забивать гвозди.
- Где она?
- Баба-то? В Тырковке.
- Село?
- Село.
Глаза становятся тихими и мечтательными:
- Родина моя, отечество.
И откидывается на спинку кресла:
- Баба землю ковыряет, скотину холит, щенят рожает. Она трудоспособ-
ная. Семейство большое. Питать надобно.
- А вы разве не помогаете?
- Почто баловать!
- Сколько их у вас?
- Сучат-то? Девятым тяжелая. На Страстной выкудакчет.
- Как же это вы беременную женщину и бьете?
Он вздергивает на меня чужое и недоброе лицо:
- Папироску, Владимир Васильевич, не желаете? Египетская.
Я беру папиросу. Затягиваюсь. И говорю свою заветную мысль:
- Вот если бы вы, Илья Петрович, мою жену... по щекам...
Докучаев испуганно прячет за спину ладони, которыми удобно забивать
гвозди.
В комнату входит Ольга. Она слышала мою последнюю фразу:
- Ах, какой же вы дурачок, Володя! Какой дурачок!
Садится на ручку кресла и нежно ерошит мои волосы:
- Когда додумался! А? Когда додумался! Через долгих-предолгих четыре
года. Вот какой дурачок.
На ее грустные глаза навертывается легкий туманец.
Я до боли прикусываю губу, чтобы не разрыдаться.
41
Приказчик похож на хирурга. У него сосредоточенные брови, белые руки,
сверкающий халат кожаные браслеты и превосходный нож.
Я представляю, как такой нож режет меня на тончайшие ломтики, и почти
испытываю удовольствие.
Ольга оглядывает прилавок:
- Дайте мне лососины.
Приказчик берет рыбу розовую, как женщина.
Его движения исполнены нежности. Он ее ласкает ножом.
- Балычку прикажете?
Ольга приказывает.
У балыка тело уайльдовского Иокоиаана.
- Зернистой икорочки?
- Будьте добры.
Эти черные жемчужинки следовало бы нанизать на нить. Они были бы
прекрасны на округлых и слегка набеленных плечах.
- На птицу, мадам, взгляните.
- Да.
Поджаренные глухари пушатся бумажными шейками. Рябчики выпятили белые
грудки и скорчили тонюсенькие лапки. Безнравственные индейки лежат живо-
том кверху.
- Ольга, вы собирались подумать о своей старости?
Раки выпучили таинственные зрачки и раскинули пурпуровые клешни.
Стерляди с хитрыми острыми носами свернулись кольчиком.
- В нашей стране при всем желании нельзя быть благоразумной. Я обошла
десять улиц и не нашла копилки.
Под стеклянными колпаками потеют швейцарские сыры в серебряных шине-
лях.
- Свеженькой зелени позволите?
- Конечно.
Привередливые огурцы прозябли. Их нежная кожа покрылась мелкими пупы-
ришками. Редиски надули словно обидевшись, пухлые красные губки. Молодой
лук воткнул свои зеленые стрелы в колчан.
Владимир у меня тут работы на добрый час. Съездите за Сергеем. Его не
было у нас три дня а мне кажется, что прошли месяцы.
- А если бы меня... не было три дня?
- Я бы решила, что прошли годы.
- А если Докучаева?
- Три минуты... а может быть, и три десятилетия.
Мороз крепчает. Длинноногие фонари стынут на углах.
42
Парикмахер бывш.
Б. Дмитровка, 13
САЛОН ДЛЯ ДАМ
Прическа, маникюр педикюр, массаж лица, отдельные кабинеты для окрас-
ки волос
43
Модельный дом
Кузнецкий пер., 5
ПОСЛЕДНИЕ МОДЫ капы манто, вечерние туалеты, апре-миди,
костюмы
44
МОССЕЛЬПРОМ требуйте
во всех кондитерских, киосках, хлебопекарнях
какао
Нестле
шоколад
Коллер
Гала Петер
Капе
и др. заграничные продукты высших марок.
45
У меня, Владимир Васильевич, дед был отчетливый старик. Борода с во-
рота, да и ум не с прикалиток.
Докучаев налил себе и мне водки.
- С пустяка начал. Лыко драл с мордвой косоглазой. Ну вот я и говорю,
а под догар обедни пароходишки его как утки, плескались. К слову, зна-
чится, пятьдесят три года состояние себе упрочал, а спустил до последне-
го алтына в одну ночь... Выпьем, Владимир Васильевич?
- Выпьем.
- И был это он огромнейший любитель петушиных боев. Жизни по ним
учился. Птицу имел родовую. Одно загляденье! Все больше пера светло-со-
лового или красно-мурогого. Зоб - как воронье крыло. Ноги либо горелые,
