любим тишину и покой, и я видел впереди долгие, не слишком богатые собы-
тиями годы, посвященные музыке, книгам, мечтам. Но никак не то, что про-
изошло! Никак не это! Никак не ломку всего старого, не эту кровавую рез-
ню и ненависть! Это слишком дорогая плата, Мелани. Ни Права Юга, ни хло-
пок, ни рабы не стоят того, чтобы платить за них такой ценой - ценой то-
го, что происходит с нами сейчас и что может еще произойти. Ведь если
янки одержат победу, судьба наша будет ужасна. А они еще могут нас одо-
леть, моя дорогая.
Я не должен был писать тебе этих слов. Я не должен был так и думать,
но ты спросила: какая тяжесть лежит у меня на сердце, и я отвечаю тебе:
страх поражения. Помнишь, на барбекю в день нашей помолвки некий человек
по имени Батлер, судя по произношению чарльстонец, позволил себе нелест-
но отозваться о южанах, обвинив их в невежестве, за что едва не был выз-
ван на дуэль? Помнишь, как близнецы готовы были пристрелить его, когда
он сказал, что у нас мало заводов и фабрик, прокатных станов и кораблей,
арсеналов и механических мастерских? Помнишь, как он сказал: флот севе-
рян может так блокировать наши порты, что мы лишимся возможности выво-
зить хлопок? Он оказался прав. Янки вооружены новейшими винтовками, а мы
выходим против них с мушкетами времен Войны за независимость, и скоро
блокада совсем нас задушит - к нам не будут поступать даже медикаменты.
Нам следовало бы прислушиваться к таким циникам, как Батлер, которые
знают, что говорят, а не к восторженным болтунам, которые только гово-
рят, а дела не знают. Он, в сущности, сказал, что Югу нечем воевать,
кроме хлопка и спеси. Хлопок наш стал бесполезен, и осталось у нас
только то, что он назвал спесью, а я бы назвал беспримерной отвагой. Ес-
ли бы..."
Тут Скарлетт аккуратно сложила письмо и сунула его обратно в конверт.
Она не в силах была читать дальше - письмо оказалось слишком скучным. К
тому же эти глупые мысли о поражении вселили в нее смутную тревогу. Да и
вообще она начала тайком читать эти письма вовсе не для того, чтобы за-
бивать себе голову странными и малоинтересными фантазиями Эшли. Она нас-
лушалась их предостаточно, сидя с ним на крыльце у себя в имении в те
канувшие в прошлое времена.
Ей хотелось узнать только одно: пишет ли он Мелани пылкие письма. По-
ка что он их не писал. Она перечитала все до единого письма, хранившиеся
в этой шкатулке, и не обнаружила ни в одном из них ни намека на то, чего
любящий брат не мог бы написать сестре. Это были нежные письма, порой
забавные, порой сбивчивые, но это не были любовные письма. Скарлетт са-
мой доводилось - и не раз - получать пылкие любовные послания, и она бе-
зошибочно угадывала чутьем, когда в словах сквозила подлинная страсть. В
этих письмах ее не было. И как всегда после такого чтения украдкой, она
чувствовала приятное успокоение. Письма укрепляли ее уверенность в том,
что Эшли все еще любит ее. И снова она усмехнулась про себя, удивляясь,
как Мелани может не видеть, что Эшли любит ее только как друг. А Мелани,
казалось, вовсе не считала, что письмам Эшли чего-то не хватает. Впро-
чем, ей ведь не с чем было их сравнивать - она никогда не получала лю-
бовных посланий.
"Он пишет ей совершенно идиотские письма, - думала Скарлетт. - Если
когда-нибудь мой муж вздумает писать мне такую галиматью, ему достанется
от меня на орехи! Господи, даже письма Чарли - и те были лучше".
Она перебирала пальцами уголки писем, разглядывая даты, стараясь при-
помнить содержание каждого письма. В них не было красивых описаний сра-
жений и биваков, как в письмах Дарси Мида к его родителям или в письмах
бедняжки Далласа Маклюра к его сестрам-перестаркам. Мисс Фейс, и мисс
Хоуп, и Миды, и Маклюры с гордостью читали эти письма всем соседям, и
Скарлетт не раз испытывала втайне стыд, что Эшли не пишет Мелани таких
писем, которые интересно было бы почитать в швейном кружке вслух.
Казалось, Эшли в этих письмах вообще старался обходить войну молчани-
ем, словно хотел провести некую магическую черту, отделить себя и Мелани
от своего времени, отгородиться от всех событий, которые произошли с то-
го памятного дня, когда слова "форт Самтер" были у каждого на устах.
Словно он старался убедить себя в том, что никакой войны вообще нет. Он
писал Мелани о прочитанных вместе книгах, о спетых вместе романсах, о
старых друзьях и о местах, которые он посетил во время своей поездки в
Европу. Все его письма были пронизаны тоской по Двенадцати Дубам, и лис-
ток за листком он вспоминал охоту и долгие прогулки верхом по тихим лес-
ным просекам под холодным звездным небом, и пикники, и рыбную ловлю, и
тихие лунные ночи, и пленительный величавый покой старого дома.
Скарлетт вспомнились слова только что прочитанного письма: "Никак не
то, что произошло! Никак не это". И она услышала в них крик измученной
души перед лицом чего-то ужасного, чего нельзя принять и от чего некуда
скрыться. Слова эти ставили ее в тупик: ведь если Эшли не страшны ни ра-
ны, ни смерть, так чего же он тогда боится? Она старалась разобраться в
этих сложных мыслях.
"Война нарушила его покой, а он... он не любит того, что угрожает его
покою... Как я, например... Он любит меня, но боялся жениться на мне,
боялся, что я нарушу уклад его жизни, образ мыслей. Нет, не то чтоб бо-
ялся, это неверно. Эшли не трус. Какой же он трус, если его имя упомина-
ется в донесениях, и полковник Слоан прислал Мелли письмо и описал, как
храбро Эшли сражался, как он повел своих солдат в атаку. Когда он хочет
чего-то достигнуть, нет человека смелее и решительнее его, но... Он жи-
вет в том мире, что внутри него, а не в том, что его окружает, и не хо-
чет слиться с ним... И он... О, я не знаю, как это назвать! Если бы тог-
да, год назад, я понимала это, он бы женился на мне, я знаю".
Она стояла, прижав письма к груди, и с нежностью думала об Эшли. Ее
чувство к нему не изменилось - оно было таким же, как в тот день, когда
она впервые поняла, что любит его. Как в то мгновение, когда ей было че-
тырнадцать лет и она стояла на крыльце в Таре и увидела, как он подъез-
жает верхом к дому, улыбается и волосы его золотятся в лучах утреннего
солнца. И увидев, обмерла. И сейчас она все так же, как та девочка-под-
росток, преклонялась перед этим мужчиной, совсем его не понимая, и вос-
хищаясь теми сторонами его натуры, которые были ей самой чужды. Ее лю-
бовь все еще была детской мечтой о Прекрасном Принце, не требующей ниче-
го, кроме поцелуя и признания, что и он ее любит.
Прочтя письма Эшли, Скарлетт уже не сомневалась, что он любит ее, хо-
тя и женился на Мелани, и ей, в сущности, было довольно этой увереннос-
ти. Она была еще гак молода, и душа ее так нетронута. Близость с Чарл-
зом, его неловкие стыдливые ласки не смогли пробудить тлевшего в ней
подспудного огня, и ее мечты об Эшли не шли дальше поцелуя. В те корот-
кие лунные ночи, проведенные с Чарлзом, ее чувства еще не пробудились,
она еще не созрела для любви. В объятиях Чарлза она не познала ни страс-
ти, ни подлинной нежности, ни высокого накала чувств в слиянии душ и
тел.
Плотская любовь была для нее просто уступкой непонятной одержимости
мужчин, которую женщина не в состоянии разделить, - чем-то постыдным и
мучительным, неизбежно ведущим к еще более мучительному: к родам. Эта
сторона брака не являлась для нее неожиданностью. Накануне свадьбы Эллин
намекнула ей, что супружеские отношения включают в себя нечто такое, что
женщина должна переносить стоически и с достоинством, а из перешептыва-
ний других матрон в дни ее вдовства она почерпнула лишь подтверждение
этим словам. И Скарлетт была рада, что и брак, и брачная постель-все это
для нее позади.
Да, это осталось позади - но не любовь. Ведь ее любовь к Эшли была
чем-то совсем иным, отличным от супружеской любви и страсти, чем-то не-
выразимо прекрасным и священным, и чувство это крепло день ото дня, вы-
нужденное таиться в молчании, питаясь неиссякаемыми воспоминаниями и на-
деждой.
Она вздохнула и аккуратно перевязала пачку писем ленточкой, снова и
снова раздумывая над тем, что отличало Эшли от всех, но ускользало от ее
понимания. Она продолжала над этим размышлять, стараясь прийти к како-
му-то выводу, но, как обычно, задача эта оказалась непосильной для ее
незрелого ума. Она положила письма обратно в шкатулку и захлопнула крыш-
ку. Внезапно ей припомнились последние строки только что прочитанного
письма, в которых упоминалось имя Ретта Батлера, и она нахмурилась. Как
мог Эшли придавать значение словам, произнесенным этим низким человеком
год назад? Это странно. Он, несомненно, негодяй, хотя, надо отдать ему
должное, - танцует божественно. Только негодяй мог сказать о Конфедера-
ции то, что она слышала от него на благотворительном базаре.
Она направилась к трюмо, окинула себя одобрительным взглядом, пригла-
дила выбившиеся из прически темные пряди. Вид белоснежной кожи и чуть
раскосых зеленых глаз, как всегда, поднял ее настроение. Она улыбнулась,
и на щеках заиграли ямочки. Вспомнив, как ее улыбка всегда восхищала Эш-
ли, она выбросила капитана Батлера из головы и с удовольствием полюбова-
лась на свое отражение в зеркале. Мысль о том, что она любит чужого мужа
и только что тайком прочла его письма, адресованные жене, не потревожила
ее совести и не омрачила радости, которую давало ей сознание своей моло-
дости, очарования и окрепшая уверенность в любви Эшли.
Она отперла дверь и, спускаясь вниз по винтовой лестнице, запела "В
час победы нашей". На сердце у нее было легко.
ГЛАВА XII
Но хотя побед было одержано немало, война все еще длилась и люди уже
перестали говорить: "Еще одна, последняя победа - и войне конец", - и
перестали называть янки трусами. Теперь всем становилось ясно, что янки
далеко не трусы и, чтобы одолеть их, потребуется одержать еще немало по-
бед. Но все же победы были - генерала Моргана и генерала Форреста в Тен-
несси, а впереди маячила триумфальная победа во втором сражении при
Булл-Рэне - она представлялась столь очевидной, словно с янки уже были
сняты скальпы. Но пока что за эти будущие скальпы приходилось платить
дорогой ценой. Госпитали и дома Атланты были переполнены больными и ра-
неными, и все больше и больше женщин появлялось в трауре, а унылые ряды
солдатских могил на Оклендском кладбище становились все длиннее и длин-
нее.
Бумажные деньги, выпускавшиеся Конфедерацией, катастрофически обесце-
нивались, а стоимость продуктов и одежды так же катастрофически росла.
Тяжелое время податей начало сказываться на рационе жителей Атланты.
Пшеничная мука становилась редкостью и так вздорожала, что кукурузный
хлеб понемногу вытеснил бисквиты, вафли и сдобные булочки. Из мясных ла-
вок почти исчезла говядина, баранины тоже оставалось мало, и стоила она
так дорого, что была по карману лишь богачам. Впрочем, в свинине, битой
птице и овощах недостатка пока не ощущалось.
А корабли северян все ужесточали блокаду южных портов. Чай, кофе,
шелка, корсеты из китового уса, одеколоны, журналы мод и книги станови-
лись малодоступной роскошью. Цены даже на самые дешевые хлопчатобумажные
ткани взлетели так, что дамы, вздыхая, взялись за переделку прошлогодних
нарядов в соответствии с требованиями нового сезона. Ткацкие станки, го-
дами покрывавшиеся пылью на чердаках, перекочевывали вниз, и в каждой
гостиной можно было увидеть рулоны домотканых материй. Все - женщины,
мужчины (в военной форме и в гражданской одежде), дети, негры - все тка-
ли. Серый цвет - цвет мундиров армии конфедератов - почти повсеместно
исчез, уступив место орехово-желтому оттенку домотканой одежды.
Уже и госпитали начинали ощущать нужду в хинине, каломели, хлорофор-
ме, опиуме, йоде. Использованные бинты и марля стали слишком большой
