- А тебе чем тебе Охотник не подходит?
Он невольно оглянулся, услыхав запретное имя, но ответил бесстрашно и
сурово:
- Сам из богатых и для богатых старается. У него все хозяева друзья -
приятели. И так черному люду нет житья, а он еще пуще зажмет.
- Резонно. Тогда такой вопрос: ты понимаешь, что делается в Квайре?
Он недоуменно пожал плечами.
- Да, сейчас за власть дерутся двое: Охотник и кор Тисулар. Что
будет, если победит Охотник, тебе ясно. А если победит Тисулар?
Опять он пожал плечами.
- Кор Тисулар - кеватский ставленник, кукла в руках Тибайена. Сам он,
может, не верит, что будет царствовать... знаешь, мало надежды. Тибайен
слишком стар, чтобы что-то откладывать - он ведь уже двадцать лет точит
зубы на Квайр. Считай: как победит Тисулар, Квайру конец.
- А мы, почитай, и так под Кеватом живем. Хуже не будет!
- Да? А ты знаешь, как живут те ремесленники, что ушли в Кеват? Так
вот, их по кеватским вельможам расписали, рабы они теперь.
- А ты не врешь?
- Нет. Кое-что сумел убежать. Бессемейные.
- А, чтоб тебе!
- Смотри, Ирсал. Я сам с Охотником не во всем согласен, но он -
единственный, кто может спасти Квайр. Пока страна в опасности, я с ним.
Потом... посмотрим.
- А и хитер! Так подвел, ровно и впрямь на Хозяине свет клином
сошелся! Ну, чего там у тебя?
- Взяли связного. Знал он, сколько ему положено, но, видно, еще
кто-то заговорил.
- Народец!
- Лихо судишь. Сам-то пытки пробовал?
- Ты, что ли, отведал?
- Досыта.
Он поглядел не без почтения и покачал головой.
- Суди - не суди, дела не сладишь.
- Ирсал, - спросил я тихо, - скажи честно: вам можно верить? Я тебе
верю. Но _м_ы_ можем верить _в_а_м_?
Он не обиделся. Потер свой длинный нос и сказал задумчиво:
- Дельный вопрос, коль по вашим судить. Я тебе так скажу: у нас
молчат. Ежели кто попался, нет ему расчету говорить. От петли и так не
уйдешь, значит, на себя все бери. Выдержишь - мы семью не оставим. Нет -
клятвы у нас страшные.
- А семью-то за что?
- А мы к себе силком не тянем и втемную никого не берем. Всякий
знает, на что идет.
Я подумал о Суил и старухе, и озноб протек по спине.
- Ладно, слушай. Есть писец в канцелярии Судейского приказа, Тас его
зовут. С нами он не связан - просто очень любит деньги и не любит
кеватцев. Выберите какой-то предлог, прошение составить или еще что-то.
Денег я дам. Если убедитесь, что все чисто, намекните, что знакомый, мол,
к нему обратиться надоумил. Тот, с кем он в Оружейном конце о погоде
толковал. Станет отнекиваться и погоду бранить - больше ни слова. Значит,
и Тас на глазу. Похвалит - отдать ему эту половинку монеты. На, держи.
Спросите, для всех ли погода хороша.
- Все?
- Все.
- Ну, так я пошел, покуда тетки не воротилась, - усмехнулся, покрутил
головой. - Ну, дела! А мертвых ты, часом, не воскрешаешь?
- А что, надо?
Он покосился с опаской, хмыкнул и ушел.
Ночь была неуютная, а день - непомерно длинным; я спасался только
работой. Добил последние ружья, пристрелял их в сарайчике, подправил
инструменты... Все. Работа кончилась, осталось ждать.
- Ты чего, Тилар? - спросила Суил. - Иль неладно что?
- Еще не знаю.
- Так почта ты с ними связался?
- С кем?
- С братцами-то Тиговыми!
- А я с ними не связывался. Меня им Огил подкинул. Отдал на хранение
до весны, а вот объяснить что-нибудь забыл.
- Полно, Тилар! - сказала Суил и даже немножечко побледнела. Быт
того... и ты, впрямь, не ведаешь?
- Ничего.
Теперь она покраснела. Красные пятна выступали на скулах, глаза
заблестели, губы сердито сжались.
- Я-то не путаю, да не больно много мне ведомо. Братство Тигово -
оно, ой, какое страшное! Сказывают про них, что еретики, что обряды у них
тайные, что будто людей они ловят, да дьявола их кровью поят. А что не
одна болтовня - так мастерские иной раз жгут, дат приспешников хозяйских
режут. А уж как скажут: "Во имя святого Тига" - так лучше не
супротивничать, потому им ни своя, ни чужая жизнь не дорога.
- И это все?
- А тебе мало?
- Мало, птичка, - грустно ответил я. - Очень-очень мало.
Ирсал пришел перед рассветом, я чуть не проспал условленный стук.
- На, - сказал он сунул мне в руку теплую половинку монеты.
- Не ответил?
Он вздохнул, как заморенный конь, и сказал:
- Пошли потолкуем, - и я побрел за ним, одевая сатар в рукава и
хрустя оглушительным снегом. Забрались в какой-то сарайчик, Ирсал заложил
дверь и зажег лучину.
- Садись!
Я послушно присел на полено, а он так и торчал передо мною, как
нескладная грозная тень.
- Видели Таса?
Он кивнул.
- Ну?!
- Как помянули про приятеля да Ружейный конец, сразу задергался. А
молвил так: "Дом сгорел, а погода в руке божьей". Грех, мол, про то
говорить. Ну и был таков.
Видимо, я все-таки переменился в лице, потому что он взялся пятерней
за щеки.
- Ну? Какая еще пакость?
Я покачал головой. Ох, как паршиво! Попробуй не объясни - теперь
докопаются сами. И злость на себя: допрыгался, идиот? И страх - но почти
только за Суил: что с нею будет, если _э_т_и_ примутся за меня? И остается
одно: выпутываться любой ценой. Черт с ней, с ценой...
- Ну так что? - спросил Ирсал уже мягче, и я ответил... почти
спокойно:
- Этим делом занялась Церковь.
- Что?! - сказал он с трудом и покачнулся. - Что? А, будь ты проклят!
- присел было и тут же опять вскочил, заметался, спотыкаясь о поленья: -
а, колдун чертов!
- Сядь! Хватит дергаться.
- Командует! Будь ты проклят!
- Ладно, буду. Садись!
Он с ворчанием сел.
- Еще раз скажешь, что я - колдун... ей-богу, морду набью! Кое-что
умею - так я в вонючей норе не сидел, а по свету шатался. А что пугал
тебя... ладно, прости. Кто ж знал, что так повернется? Пугаешься ты
красиво - приятно глянуть!
- Ах ты, сволочь!
- Уймись! - велел я ему. - Ничего петушиться, когда беда пришла.
- Ты за это еще заплатишь!
- А ты думал, тебя попрошу? Я за себя всегда сам плачу - не
одалживаюсь.
Теперь он молчит. Глядит на меня, и ничего не прочтешь на длинном
закопченном лице.
- Вот что, Ирсал. Забудь про ваше и наше... тут другое. Очень темное
дело. Бери конец и распутывайте.
- Какой конец?
- Дом, который "сгорел". Хозяйка - молодая вдова. Зовут Ваора,
прозванья не знаю. Она не из наших. Ты про одиннадцать мучеников слыхал?
Он усмехнулся, будто я спорол несусветную глупость.
- Один из одиннадцати, Сабан, был ее женихом. Вся их родня связано
через Ваору. Деревенские останавливаются в ее доме, да и городские
навещают. Нам было это удобно - сам понимаешь: эти люди... нам не враги.
Вот тут я и не пойму. Почему Ваора? Она ни в чем не замешана. И почему
Церковь? Слушай, а если... если не из-за нас? Если из-за одиннадцати?
Разделаются с их близкими - им эти люди, как бельмо на глазу - а заодно и
память наших мучеников замарают. Что ты на это скажешь, Ирсал?
- Да неужто они бога не боятся?
- Кто? Глава Церкви нашей, акхон Батан, кеватец родом.
- Господи, великая твоя мощь и благость! - тоскливо сказал Ирсал. -
Будь он проклят, Кеват, и люди его!
- Я ведь чего боюсь? Симаг разматывает это дело с одного конца,
Церковь - с другого. А чем кончится... Да и стыдно. Понимаешь? Неужели мы
опять дадим надругаться над святым нашим?
- Слышь, - подумав, спросил Ирсал, - ты по-честному скажи: все
правда? А то ведь проверим...
- Ты знаешь, где меня искать. Об одном прошу: не трогайте девушку,
что у Синар живет. Она дочь одного из одиннадцати, Гилора.
- Коль так, не тревожься. Твои грехи не мне судить, а за нее господь
тебе много простит.
Он вскочил, и я поднялся следом.
- Ладно. Как уж с тобой... Мудрен ты больно на мой разум, да на то и
у нас мудреные есть. А за дело не бойся. Мне твой Хозяин ни к чему, да за
мучеников наших и кровь их весь народ в ответе. Но чтоб больше не шлялся!
А Суил заметила мою отлучку. Весь день поглядывала на меня с
тревогой, и я радовался, что старуха так ревностно нас блюдет. И про Ваору
я ей не сказал. Незачем ей сейчас это знать.
Я в тот день не тревожился, потому что не ждал расплаты так рано, и с
улыбкою вышел на знакомый условный стук. А когда я увидел угрюмого Ирсала,
а в сторонке - но так, чтобы сразу заметил - здоровенного парня с закрытым
лицом... нет, я не очень перепугался. Я не мог поверить, что это конец.
- Здравствуйте, гости дорогие! Ко мне или за мной?
- За тобой, - мрачно буркнул Ирсал.
- Ладно, с матерью прощусь...
Он молча заступил мне дорогу.
- Хочешь, чтобы она по городу меня искала?
Отодвинул его плечом, вернулся, подошел к застывшей у печки Синар. С
пронзительной нежностью - я сам удивился ее силе - обнял ее хрупкие плечи
и, с трудом улыбнувшись, сказал:
- Бог тебя храни, матушка. Тут дело спешное, ты не тревожься, если
вернусь не скоро.
- Сыночек, - тихо сказала она, - сыночек!
- Ну, чего ты испугалась? Просто заработать можно.
А Суил молчала. Глядела на меня... как она смотрела! Я чуть было не
поверил... Ей я сказал:
- Поживи здесь, Суил, не оставляй мать. Будь осторожна. Ради бога,
будь осторожна!
Я оглянулся в дверях и опять удивился тому, как мне больно. Будто это
и правда дом, где я родился, и эта старуха - моя родная мать. Будто
Суил... будто я и правда ей дорог. Неужели я их нашел лишь затем, чтоб
сейчас потерять? Было очень горько так думать, но в этой горечи пряталась
радость. Непонятная радость и сумрачная надежда, словно жизнь моя обрела
вдруг новую цену, потому что на этот раз мне есть, что терять.
Сумерки загустели, только что было светло, а теперь я едва различал
Ирсала, шедшего впереди. Третьего я не видел, слышал только скрип снега;
иногда мне казалось, что он там, позади, не один. Зачем? Я все равно не
сбегу. У них в руках Синар и Суил.
Было совсем темно, когда кончился город. Прошли пару сотен шагов по
нетронутому снегу и встали перед чем-то огромным, бесформенным, черней
темноты.
- Пригнись, - приказал Ирсал и завязал мне глаза.
- Боишься, что меня не прикончат?
- Не болтай, - посоветовал он. - Поменьше ершись - целей будешь.
В этом доме была уйма углов, на которые я наткнулся, и ступеней, с
которых я едва не слетел. Мы сворачивали, спускались, поднимались, это был
целый город, я измучился и отупел до того, что совсем перестал бояться.
Наконец наши странствия кончились, мы свернули в последний раз, и
Ирсал снял с меня повязку. Я открыл глаза и сразу закрыл, ослепленный
внезапным светом. Постоял так мгновение и оглянулся.
Огромный зал, лишь один конец кое-как освещен, и особенная ледяная
сырость намекает, что мы сейчас под землей. Декорация из романов Кэсса, не
хватает лишь привидений.
Привидения медлили, но когда привыкли глаза, я увидел, что вне
освещенного круга, в промежутке между светом и тьмой, сидят какие-то люди.
Я не мог разобрать, сколько их там, но это было неважно. Просто я стоял на
свету, а они глядели из темноты, и я был одиноким и беззащитным.
А молчание длилось. Тянулось, разрасталось, давило, и страх - сначала
совсем небольшой - тоже рос и густел во мне.
Впервые я один на один со Средневековьем, и это особенный страх -
совсем как в ночных кошмарах, когда что-то грозное, без лица ползет на
тебя, а ты не можешь ни крикнуть, ни шевельнуться. Кажется, миг - и я
упаду на пол и поползу в темноту.
