Елизавета МАНОВА
РУКОПИСЬ БЭРСАРА
КНИГА ПЕРВАЯ
1. БЕГЛЕЦ
Мне не с чем это сравнить. Мир погас, и вязкое серое нечто запеленало
меня. Окружило, сдавило, впитало в себя; я медленно таял в нем, и тени,
отзвуки, шевеленья иных существований пронизывали меня. Словно что-то
двигалось сквозь меня, словно бедное мое одинокое "я" под напором времени
распадалось на кванты, и каждый из них был страхом. Миллионы крошечных
страхов кричали во мне, бились, корчились, сплетались в один выжигающий
страх, и это все длилось и длилось, невероятное мгновение.
И кончилось.
Мир вернулся. Створки кожуха разошлись, стрелки снова упали на нуль,
и просторное предрассветное небо наклонилось ко мне.
Я с трудом расстегнул ремни, отключил питание, передохнул - и шагнул
прямиком в тишину.
Я еще не верил, что жив. Несмотря на все недоделки. Несмотря на
нестабильность рабочей кривой хронотрона. Вопреки всей официальной науке.
Я стоял на опушке Исирского леса, на том самом месте, откуда
отправился в путь, и все-таки это было другое место. Рослый лес сомкнулся
зеленой стеной, заслонился раскидистыми кустами, и нигде ни бутылки, ни
клочка бумаги, ни единой консервной банки. Медленно, почти боязливо я
повернулся спиною к лесу и увидел луг. Ровная зеленая пелена, запертая
зубцами дальнего леса. Ни следа уродливых башен Нового Квайра. Получилось.
Я сбежал.
Я достал из машины рюкзак с тем немногим, что смог захватить:
инструменты, аптечка, немного теплой одежды, нашарил в ящичке под сиденьем
потрепанный томик и сунул в нагрудной карман. Запрещенная "История Квайра"
Дэнса, единственный мой путеводитель в неведомом мире...
С коробкой передатчика в руках я стоял и глядел на машину. На мою
серебристую красавицу, игрушку, сказочное насекомое, присевшее на
сказочный луг. Полгода адской работы, сумасшедшие качели успехов и неудач,
мой триумф, о котором не узнает никто.
Пора кончать. Перерезать пуповину, отсечь себя от немногих друзей и
многих врагов, от жестокого, но _м_о_е_г_о_ мира. Не думал, что будет так
больно.
Я нажал на кнопку, и половинки кожуха сошлись в серебряное яйцо.
Задрожал, заструился воздух - и луг опустел. Все. Машины времени тоже нет.
Заряда в аккумуляторах не хватит на материализацию.
Я закинул мешок на плечо и потащился к лесу.
Было так хорошо идти по росистой траве, в свежем облаке запахов, под
оживающим небом.
Было так тяжело идти, потому что я нес с собой унижения и пытки,
предательства и потери, боль побега и стыд поражения. И нерадостные мысли
о тех, кого я оставил. Верный мой Имк и Таван. А Миз меня предала. В Имке
я ни минуты не сомневался, но Таван! Мягкий, изнеженный Таван, я привык
считать его слабым - но как он за меня дрался! И он, конечно, знал, что
будет, когда добивался, чтобы меня выпустили под залог. И он, и умница
Имк, который за полгода работы сумел не задать мне главного вопроса. Нет,
я уверен, что их не тронут. Слишком выгодна _т_а_м_ моя смерть. Взрыв в
лаборатории - это не дорожная катастрофа и не закрытый процесс...
Тут я споткнулся о корень и едва устоял на ногах. Лес был вокруг.
Чистый, вечный, нетронутый лес. Не зря я подался в прошлое - будущего-то
нет. Уже разграбленная, полуотравленная планета, переполненные арсеналы,
озверевшие диктаторы и политики, оглохшие от собственных воплей...
Усталость - вся сразу - вдруг легла на меня, затуманила голову,
потянула к земле и я поддался. С облегчением сбросил с плеча мешок, и
земля подплыла, поворочалась подо мною, подстелила под щеку полоску
зеленого мха...
- Эй! - сказали над ухом, и я вскочил без единой мысли. Это было,
наверное, продолжение сна. Сказочный лес и человек в невозможной одежде.
Был на нем долгополый коричневый балахон, широчайшие штаны
ядовито-зеленого цвета, желтый пояс с ножнами, за плечами, очевидно,
ружье. Очень смешно, но я даже не улыбнулся. Было в нем что-то такое.
Ощущение настороженной силы в небольшой ловком теле и насмешливое
любопытство на загорелом лице.
- Однако ты нашел, где спать, приятель! В заповедном-то лесу
господина нашего!
- А твой господин что, сонных не любит?
Он усмехнулся, покачал головой и спросил не без сожаления:
- Это ж ты откуда такой?
- Из Олгона, - буркнул я, не подумав, и сам испугался, но он только
плечами пожал:
- Сроду не слыхивал. Чай, далеко?
- Далековато.
- Путь-то в Квайр держишь?
- В Квайр, - ответил я осторожно.
- А зря! Кол не забыл, так война нынче. С лазутчиками-то просто: в
темницу, ну и...
Многозначительный жест: вокруг шеи и вверх. Даже физику ясно. И
понятно, что если дойдет до драки, этот маленький человек без труда
одолеет меня. Мне не хочется драться. Я никак не могу ощутить, что все это
реальность, и что это происходит со мной.
- А ты кто будешь?
- Не знаю. Пока бродяга.
- А прежде?
- Был ученым.
- Лекарь, что ли?
- Нет. Физик.
- Чего-чего?
- Ничего? - отрубил я с досадой. - Машины умею делать. Водяные
колеса, самодвижущиеся экипажи...
- Колдун?
- Да нет же! Просто мастер.
Он почесал в затылке, покосился с опаской:
- Со злой силой, что ли, знаешься?
- Да говорю же тебе, нет! Ремесло это, понял?
Он не понял, но уходить не спешил. Помялся с ноги на ногу и продолжал
допрос:
- Сюда-то тебя как занесло?
- Ветром!
Я не умею врать. Старая беда и причина многих напастей, но даже если
б умел, я не знаю, что мне сказать. Я просто не знаю, где я и какой это
век, и что творится сейчас в этом неведомом веке.
- А ты не шебуршись, - сказал он спокойно. - Я тебе, может, и
пособлю.
- Шкуру спасал.
- Что ж так?
- Молчать вовремя не научили.
Странно, но он кивнул. Прищурился, поглядел мне прямо в глаза, словно
сверял что-то. И сказал:
- Ну, коль так, пошли со мной. Сведу тебя к добрым людям, только не
гневайся, коли круто встретят.
Я пожал плечами и закинул на спину рюкзак. Все это сон. Изломанная,
непобедимая логика сна, с которой бесполезно и нежелательно спорить.
Я знал, что это не сон. Это на самом деле, это есть, это все со мной.
Но знание - это одно, а ощущенье - другое, и мы шли не раз исхоженным мной
незнакомым лесом - когда-то, много веков спустя, мы с Миз приезжали сюда.
Оставляли мобиль на опушке и, держась за руки, шли в загаженную,
истоптанную тропинками чашу...
- Как звать-то тебя? - спросил мой спутник.
- Тилам Бэрсар, - ответил я безрассудно.
- Ты глянь, - удивился он. - И у нас Бэрсары есть!
Щелчок! Сработало сразу: я собрался, как на допросе, и сказал
равнодушно:
- Мой дед был из этих мест. Поэтому я и язык ваш знаю.
- Да, говоришь чудно, а разобрать можно.
- А тебя как зовут?
- Эргис.
- А фамилия?
- И так ладно будет.
Все гуще и все темней становился лес, сплетался, сливался, хватал за
ноги. И вдруг, золотым столбом разорвав полумрак, над нами высветилась
поляна. Их было четверо на пригорке. Четыре сказочные фигуры. Сидели - и
вдруг они все на ногах, и ружья смотрят на нас. Эргис поднял руку, и ружья
опустились.
И сказка кончилась. Пятеро мужчин поглядывали на меня и говорят обо
мне. Опасные люди, в той, прежней жизни я с такими не знался, но в этой
мне нечего терять. И стоит выдержать испытание, мне жаль эту жизнь,
слишком дорого я за нее заплатил.
- Подойдите поближе, велели мне, и я подошел. Трое весело
переглянулись, но четвертый глядел без улыбки, и лицо его было мне странно
и тревожно знакомо. Словно я видел его сотни раз и говорил с ним вчера, и
все-таки я его никогда не встречал. Странная грусть почудилась мне в его
взгляде, но только на миг: мелькнула и скрылась, и в умных холодных глазах
ничего не прочтешь.
- Ваше имя - Бэрсар? - спросил он властно.
- Да.
- Боюсь, что Эргис оказал вам дурную услугу. Я - Охотник.
Он молча глядел мне в глаза, и я равнодушно пожал плечами. Охотник
или рыбак - какое мне дело? Те трое переглянулись недоуменно, а он словно
бы и не ждал другого.
- Я ж говорил: нездешний, - сказал Эргис.
- Присядем и побеседуем, - властно сказал Охотник. - Извините,
Бэрсар, но нам приходится быть осторожными. Надеюсь, вы не сочтете это
праздным любопытством?
- Не сочту, - пообещал я хмуро и с облегчением плюхнулся на траву. Я
уже очень жалел, что пошел за Эргисом.
- Кто вы такой, и что вы здесь делаете?
- Сижу на траве, - ответил я хмуро. Он промолчал. Просто сидел и
ждал, и непонятное ощущение: врать нельзя. Они ничего не поймет, но это
неважно. Он просто почувствует, когда я совру.
- Я был ученым, довольно известным в Олгоне. Руководил лабораторией и
читал физику в... в одном из университетов. Так случилось, что пятерых
моих студентов арестовали. За разговоры. Естественно, я за них вступился.
М_о_и_ ученики, понимаете? Боролся как умел... не очень умно. Ходил по
высоким ничтожествам, писал в газеты, даже... короче, добился только, что
меня самого посадили. Продержали пять месяцев, не предъявляя обвинения, и
выпустили. Решили, что уже поумнел. Пока я сидел, был суд. Ребятам дали по
двадцать лет. Как я мог отступить? Да и в тюрьме... Ну, в общем, выгнали
из университета, отобрали лабораторию, а потом опять посадили... уже
всерьез. Решили добиться признания в государственной измене... любым
способом...
И вот тут меня затрясло. Оказывается, время не лечит. Я ничего не
забыл. Прикосновения электродов, уколы, от которых бьешься в корчах или
рвешь с себя пылающую кожу, стоячий карцер, многосуточные допросы и боль,
боль, боль... Что-то твердое ткнулось мне в губы, я схватился за флягу,
отпил... Обойдетесь! Никому не рассказывал, и теперь не стану.
- Когда не получилось - стали стряпать другое дело. К счастью, друзья
мне помогли до суда освободиться под залог. Мне удалось бежать. Вот и все.
Они молчали. Огромная плотная тишина, в которой трудно дышать.
Оказывается, я ужасно устал. Так устал, что совсем не боюсь.
А потом Охотник вдруг протянул мне руку:
- Вы - смелый человек, Учитель. Мы рады вам.
Мы поднялись и пошли.
Это был нелегкий путь, потому что усталость черной глыбой лежала на
мне. Год тюрьмы и полгода беспросветной работы наперегонки с судьбой.
Только нелепая, сумасшедшая гордость заставила меня идти. Этот переход я
не люблю вспоминать. Просто мы шли и однажды дошли до базы.
Несколько скрытых густой травою землянок, то пустовавших, то битком
набитых людьми. Ушел и Эргис, как ни жаль.
Только трое жили здесь постоянно: сам Охотник, его адъютант Рават -
красивый смуглый парень, и его телохранитель Дибар - рослый рыжий детина.
Он и за мной присматривал между делом. Не очень приятно, но это мне почти
не мешало.
Ничего мне в эти первые дни не мешало. Я просто жил: ел, спал, бродил
по лесу, радостно удивляясь всему. Разомкнулось кольцо, свалился с души
угрюмый камень, и пришла безыскусная радость бытия. Но ко всему привыкают;
я скоро привык к покою, и лесная идиллия уже тяготила меня. Теперь меня
мучили воспоминания. Не ужасы трех последних лет, а просто клочки былого.
Фантомные боли. Тоска по отрезанной жизни. Блестящее стадо мобилей,
застывшее у перекрестка, панель управления под рукой, и стыдное сладкое
нетерпение: рвануться, вклиниться, обрезать и обогнать. Стремительный мост
над почти пересохшей рекой, трава между плитами набережной и парочки на
