крючками. Еще до мяса его обдеру!
- Зачем, Ваора?
- А зачем он _т_о_г_д_а_ смеялся?
- Вольно ж тебе на погань душу тратить! В нем ли горе?
- А до тех-то мне не достать!
Постелили мне в узкой каморке, где едва помещалась кровать, и я мигом
разделся, закутался в одеяло и упал в темноту.
А когда я проснулся, в окошке стояла предрассветная муть. Лежал среди
скрипов и шелестов старого дома и думал, как же нам мало надо. Поел,
обогрелся, выспался - и все по-другому. Глядишь на вчерашний день из
сегодняшней дали и сам не веришь, что это было. И все вчерашние мысли так
глупы и мелки, словно их думал совсем другой человек. Я - но вчерашний,
недавний беглец из Олгона, где жизнь или смерть - самый естественный выбор
и жизнь человека - совершенный пустяк. Здесь, наверное, тоже, просто не в
этом дело. Есть Баруф. Уже не Имк, не Охотник, а только Баруф, и это тоже
немало. Я не верю, что он бы меня убил. Незачем ему меня убивать, если так
просто манипулировать мною. Как он легко заставил меня пойти! Ситуация, из
которой единственный выход. А я ведь ждал подвоха и был на стороже! Ладно,
очко в его пользу - я сам хочу пойти и увидеть своими глазами...
А дом просыпался. Прошлепали по коридору босые ноги, послышались
голоса. Один - недовольный принадлежал Ваоре. Я улыбнулся. Хозяюшка с
грешными глазами и грешной улыбкой. Неплохо, если б она пришла меня
разбудить...
...И опять мы плыли по загустевшей за ночь грязи. Пусто было на
улице, редкие прохожие хмуро мелькали мимо, и хмуро было лицо Суил. Темное
облако легко на ее лицо, и веки припухли, как от недавних слез.
- Ваора твоя родственница? - спросил я.
- Родней родни. Ее жениха и батюшку моего вместе казнили. Одиннадцать
их было - все дружки дяди Огила, - а для самого столб стоял с железным
ошейником.
- Прости, Суил.
- Да чего там! Тебе-то откуда знать!
- А Огил тоже тут жил?
- Нет, - ответила она чуть оживившись. - В городе. У него там дом
был. Краси-ивый! Меня раз отец водил. Ой, и удивилась я! Такой богатый, а
с отцом запросто. А теперь там кеватец живет. - Сказала - и опять
омрачилась.
Переулок вытек в улицу - широкую, разъезженную колесами. С одной
стороны она вытягивалась в дорогу, с другой - упиралась в надвратную
башню. Людей здесь было полно. Молчаливые и шумные, озабоченные и наглые,
боязливые и любопытствующие, в приличных тапасах, в гнусном отрепье или в
грязных пышных одеждах; каждый из них был сам по себе, и все они
составляли толпу, и она толкалась, галдела, вопила, раздавалась перед
повозками и жидко смыкалась за ними.
Очень странное ощущение. Все это словно меня не касалось; я был
только зритель - смотрел холодно и отстраненно непонятно кем снятый фильм.
Но утренняя сырость, брызги из-под колес, ошметки грязи, запахи, толчки,
превращали нелепый фильм в реальность. Я не мог признать истинность того,
что меня окружало, и не мог ее отрицать; я был, как во сне, меня вело,
несло, влекло, куда-то, я не знал и не хотел узнавать, что будет дальше со
мной.
Вместе с толпой мы втиснулись в жерло башни, кто-то прижал меня к
створке громадных ворот, и я едва не упал, заглядевшись на зубья поднятой
решетки.
В городе стало чуть легче. Старый Квайр изменился мало: те же серые,
слипшиеся дома, узкие улочки, бегущие к центру, к двум насупленным башням
дворца. Все, как спустя триста лет - но только на первый взгляд.
Мой Старый Квайр был обманом, ловушкой для туристов, и за древними
фасадами прятались лишь кабаки, рестораны, игорные дома и совсем
непристойные заведения. Днем его заполняла праздная любопытствующая толпа,
где кишели лоточники, зазывали и гиды, ночью, в угаре веселья, их сменяли
другие люди: проститутки, размалеванные юнцы, молодчики с ловкими руками.
Некогда мы с Миз тоже бывали тут, а потом сменилась мода...
Этот Квайр был жив. Плотный людской поток еле продавливался сквозь
щели улиц, женщины тащили с рынка сочную зелень и багровеющее мясо;
мальчишки штопором ввинчивались в толпу; возле лавок орали зазывалы;
повозки с громом и руганью прокладывали путь, почему-то не оставляли за
собой трупов.
Еле вырвались из толпы, свернули в узенький переулок. И снова улица -
ее я узнал. Улица святого Гоэда, а вот и храм: угрюмой серой громадой он
возносился выше башен дворца. Был он новехонький; блестели гладкие стены,
сияли крохотные стекла в узеньких окнах, пылал над входом золоченый
солнечный диск.
Однажды, еще до того, как меня отдали в школу святого Гоэда, мы
пришли сюда с матерью. В то время она со своей обычною страстностью
ударилась в веру и жаждала проповедовать и приобщать. Я, шестилетний
мальчишка, уставился прямо на диск, и она громким шепотом стала мне
объяснять:
- Как солнце одно, так и бог один. Солнце - око божие, чти его,
сынок.
- Я, конечно, тут же спросил:
- Мам, а бог - одноглазый?
Кажется, мы пришли. Дом был двухэтажный, темно-серый, и Суил
оглянулась прежде, чем постучать. Мы стояли и ждали, пока кто-то топтался
за дверью и пытался за дверью и пытался нас разглядеть сквозь узкую щель.
Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась.
- Чего надо? - спросил нас угрюмый старик.
- Нам бы господину купеческого старшину, сказала Суил.
- Станут биил Таласар с деревенщиной разговаривать!
- Коль так, передай господину, - Суил вытащила откуда-то крохотную
записку и отдала слуге. Тот только глянул - и спесь как рукою сняло.
- Сразу что не сказали, почтенные? Пожалуйте в дом, бог вам воздаст!
Я сразу узнал хозяина дома. Худощавый, легкий в движениях, немолодой
человек - но бликом пролетела по губам улыбка, вспыхнули и замерцали
глаза, и я понял: отец Равата.
- Счастлив видеть вас, досточтимые господа! Бог воздаст вам за
доброту!
- И вас пусть минуют лихие дни, - степенно сказала Суил. Очень
сдержанная и деловитая она была, словно оставила сама себя за порогом и
мгновенно стала кем-то другим.
- Вести идут так долго, - грустно сказал хозяин. - А благополучен ли
он ныне?
- Да, - спокойно сказала Суил, - и путник мой то вам подтвердит, он
видел сына вашего совсем недавно.
- Это правда, биил?..
- Бэрсар, - сказал я необдуманно и пожалел - отец мой весьма гордился
двадцатью поколениями нашего рода.
- Я знаю Бэрсаров, - задумчиво ответил отец Равата, - но...
Ну вот, надо врать.
- Меня вы знать не могли. Еще прадед мой покинул Квайр, чтобы
поискать счастье на чужбине. - Вы хотели меня о чем-то спросить?
И тут он накинулся на меня с вопросами о Равате. Это был жестокий
допрос, лишь убедившись, что я исчерпан до дна, он оставил меня в покое.
- Умоляю о прощении, биил Бэрсар! С той поры, как мор унес всех
любимых мной - жизнь моя в Равате. Надеюсь... друг его в добром здравии?
- Да, вполне.
- Господин купеческий старшина, - быстро сказала Суил, - нашего друга
интересуют новости.
- Понимаю, - ответил он задумчиво. - Присядьте, господа, прошу вас.
Думаю, дитя мое, - он поглядел на Суила, - вам не стоит уносить с собой
письмо?
Она кивнула.
Тогда запоминайте. Вчера я получил письмо от гона Сибла Эрафа,
секретаря главнокомандующего. - Таласар достал из потайного кармана
бумажную трубку, развернул и, дальнозорко отставил руку, заскользил по
письму глазами. - Так... Мгм... Мгм... Вот. "Спешу уведомить вас, мой
добрый друг, что и я, и все, о ком вы печетесь, находимся в добром
здравии. Думаю, вы уже извещены о первых победах наших доблестных войск. С
быстротой воистину чудесной трехдневным приступом взят Карур, твердыня
доселе почитавшаяся несокрушимой. В сем славном деле превыше всех
отличился отряд биралов неустрашимого доса Угалара, самолично
руководившего штурмом. Смею сказать, немного осталось в Квайре мужей столь
доблестных, ибо не доблести вознаграждаются в наши печальные дни.
К великому прискорбию столь великолепный в столице кор Алнаб в лесах
лагарских вдруг утратил свои воинские дарования. Первые победы он отметил
многодневным празднеством, в коем вынудил участвовать почти всех офицеров.
В то время, как они предавались веселию, армия, лишенная руководства и
испытавшая нужду в самом насущном, занялась грабежом и насилием, доводя
жителей окрестных селений до отчаяния и побуждая их к сопротивлению. Когда
же кору Алнабу было угодно вспомнит о деле, оказалось, что лагарцы успели
изрыть и испортить Большой Торговый путь, сделав его непроходимым для
повозок и конницы. Остальное довершили дожди, и наступление, столь
блистательное начатое, захлебнулось. Увы, лагарцы не потеряли времени,
дарованного им кором Алнабом! Лазутчики доносят, что в столице их уже
собрано двенадцатитысячное войско под командованием прославленного на суше
и на море тавела Тубара. В нашем же лагере, как ни прискорбно, нет
единомыслия. Кор Алнаб отверг план досов Крира и Угалара, намеривавшихся с
полками тарсов и биралов совершить тайный поход через леса в срединные
области Лагара. Предлогом послужило опасение потерять в сем отчаянном
предприятии цвет квайрской конницы, истинною причиною, каковую кор Алнаб
был вынужден отклонить, благоразумный же дос Крир отправил гонца к
государю.
Следствием сего был визит в ставку личного секретаря Их Величества
гона Балса, имевшего весьма долгую беседу с командующим, за коей
последовал приказ о немедленном наступлении. Как вы понимаете, мой друг,
приказ сей весьма опоздал. Побуждаемые к тому беспрестанно чинимыми
обидами, обитатели окрестных селений с семьями и скарбом бежали в леса,
где сбиваются в шайки, чинящие немалый ущерб нашим войскам. Не находя в
сих разоренных местах продовольствия и затрудненная из-за дождей в
подвозе, армия терпит нужду в самом насущном, в то время, как в ставке не
прекращаются пиры. Само собой, боевой дух войска это не поднимает. Боюсь,
что до первых морозов ждать не приходится. Спешу...", - это уже
неинтересно. Вам все понятно, господа?
Суил кивнула.
- К себе могу добавить известие, что готовится весьма
представительное посольство в Кеват. Возглавит его сводный брат Их
Величества кор Эслан. Люди сведущие говорят, что ему поручено просить о
военной помощи. Дабы не ехать с пустыми руками, Господин Квайр велел трем
главным ткаческим цехам представить бесплатно двадцать арлов лучших сукон,
двенадцать арлов парчи и семь арлов шелка. Цеху ювелиров повелели отдать в
казну золотых изделий на пятнадцать кассалов. Нам же, купеческой гильдии,
велено выплатить десять кассалов звонкой монеты.
- Представительное посольство, - заметил я. - А лагарцы будут так же
щедры?
Он сверкнул своей быстрой улыбкой.
- Думаю, не поскупятся.
- Кому же тогда помогать?
- Трудно сказать, биил Бэрсар. Наверное, тому, кто щедрее.
- Или тому, кто может проиграть слишком быстро.
В его глазах был вопрос, и я усмехнулся:
- А разве Тибайену нужна наша победа?
- Значит, он поможет Лагару?
- Зачем? Судя по письму, война еще может перекинуться на земли
Квайра.
- И Тибайен подождет?
- Как знать, биил Таласар. Из леса видно немного. Надо еще дожить до
весны.
- Разве вы?..
Суил взглянула с тревогой, и он опять усмехнулся.
- Крестьяне не рады войне, а если еще и голод...
Он грустно покачал головой.
- Наверное, и горожане - тоже.
- Смотря кто!
- Много ли в Квайре Оружейников?
- Есть еще и банкирские дома, которые сейчас наживают на ломб -
