- Зачем мне есть суп? Я лучше пойду спать.
Финансист услышал только "суп", после чего сам впопыхах выкрикнул это
слово, вскочил и бросился на кухню. Вот что он увидел здесь: все повара,
впереди старший повар, позади водоносы, судомойки, дровоколы, поломой-
ки-все, кто успел прибежать, обратили кверху глаза и раскрытые рты, лишь
бы не упустить ничего: мажордом и поваренок сражались в воздухе.
Предметом их борьбы был стеклянный шар, который ослепительно отсвечи-
вал от пламени очага и то переходил в руки одного, то скатывался по пле-
чу другого, но не выскользнул у них ни разу. Сначала мажордом вырвал его
из рук поваренка, когда тот хотел открыть его над горшком с супом. Анге-
лоподобный юнец ударил мажордома головой в живот и снова завладел шаром.
Он подпрыгнул, ухватился за нижний край галереи, которая шла поверху
вдоль стен, и, подтянувшись на руках, собирался улизнуть. Однако мажор-
дом, невзирая на парадную ливрею и пышные бакенбарды, с помощью такого
же гимнастического прыжка оказался за перилами. Там наверху они боролись
до тех пор, пока поваренок не перелетел через перила. Насмешливый возг-
лас, и он уже летит в пустоту. Но что это? Он схватился за балку под по-
толком, на которой обычно висели окорока. Ее он обхватил всеми своими
четырьмя конечностями, что не помешало ему толкнуть мажордома. Ибо тот,
в свою очередь, перелетел сюда, он с непостижимой быстротой скользил по
соседней балке, по-прежнему стараясь овладеть шаром.
Между тем шар перекатывался у поваренка с груди на спину, в зависи-
мости от положения самого мальчугана, который безостановочно вертелся,
как и его противник. Каждый из них увеличивал скорость своих движений, а
значит, и движений противника, так что в конце концов стало казаться,
будто они парят в воздухе, а шар танцует вокруг их вращающихся тел. Тем
более что шар освещал обоих огненными вспышками по всему потолку вплоть
до самого очага с суповым горшком. Снова насмешливый возглас - вот те-
перь оно должно свершиться. Но добрый дух выбил у злого духа шар, когда
он уже был открыт и содержимое его должно было попасть в суп. Что же
случилось? На каменных плитах стеклянный шар разбился вдребезги, а зева-
ки поспешно обернулись в другую сторону, привлеченные новым диковинным
событием. Неведомо откуда появилась черная курица, как раз на том месте,
где упало небольшое зерно, продолговатое зернышко: она его клюнула и
проглотила. Тотчас она крикнула человечьим голосом, как уверяли впос-
ледствии, упала, забилась в судорогах и кончилась. Повара и все прочие
тотчас вновь обратились к двум демонам, но их не было нигде, чему никто
не удивился, и все лишь осенили себя крестом. Вполне очевидно, что злой
дух, после того как был разоблачен, вылетел в дымовую трубу. Многие ви-
дели, как он перед этим сбросил ангельское обличье и превратился в чер-
ную летучую мышь. Добрый дух растворился в дивном благоухании, потому и
суп имел такой аромат, как никогда.
Когда представление окончилось, у входа в кухню очутился паж Гийом -
он, по-видимому, немало дивился происходившему и теперь еще качал голо-
вой. Кто-то коснулся его плеча - Себастьян Цамет, человек с весьма сми-
ренным лицом, он повел господина де Сабле за руку к столу высоких особ,
причем сам Цамет шел на цыпочках.
Дамы сидели в прежнем положении, фижмы и пышные рукава заполняли
пространство между ними. Они не спросили, почему им пришлось ждать. Тор-
жественно приближалось шествие поваров, впереди кухонных дел мастер с
высоко поднятой миской. Сам хозяин наполнил золотые тарелки, повара ста-
ли на колени. И оставались на коленях до тех пор, пока герцогиня де Бо-
фор не отведала супа и не сказала, что он очень вкусен. Тогда Цамет по-
дал им знак удалиться.
Мадемуазель де Гиз осведомилась, что же, собственно, произошло.
- Мадам, - сказал Цамет, - откуда-то появилась черная курица. Если
верить людям, то были и другие знамения.
Мадемуазель де Гиз отложила ложку. Габриель продолжала есть, погляды-
вая на пажа Гийома, для него одного ела она лакомый суп, и глаза ее раз-
решали ему служить ей по-своему.
- Мадам, - ответил он, - говорят многое.
- Я знаю, - сказала она, улыбнулась и взглянула на него, - ему же
суждено было помнить до старости, как она взглянула на него и улыбну-
лась. - И будут еще многое говорить. - Это были ее последние слова, об-
ращенные к нему. При этом ее окружало сияние, излучаемое каким-то незри-
мым источником света, казалось, будто она растворяется в нем. Позднее он
понял, что она подразумевала свою смерть и обстоятельства своей смерти и
благодарила его, как благодарит живого та, что уже уходит из жизни.
КОНЕЦ ПЕСНИ
На следующее утро, когда оказалось, что она еще жива, ее посетил гос-
подин де Сюлли. Он из-за нее остался в городе, убедился теперь, что она
не умерла, но не нашел слов для приветствия. Зато Габриель обратилась к
министру со словами лести и заверениями, что она его любит и преклоняет-
ся перед ним самим и перед его великими заслугами. Он выслушал ее, а за-
тем прислал мадам де Сюлли, чтобы и та попрощалась с ней перед их отъез-
дом в свои поместья.
Жена важного министра, который останется таковым, весьма неохотно
отправилась на поклон к любовнице короля, после которой у него будет не-
мало других: таков был ее взгляд на это дело. Вытянувшись всем своим
длинным, плоским туловищем, сидела она подле больной, и та испугалась
холодных глаз, которые бесстыдно подсчитывали, какая ей сегодня цена.
Мадам де Рони решила, что хватит ее ненадолго, а потому всякие уверения
сочла излишними. Габриель сама попыталась расположить к себе черствую
особу.
- Вы должны стать моим лучшим другом, - сказала она.
Должно быть, она совсем потеряла голову, потому что прибавила:
- Я всегда буду рада вашему присутствию при моем пробуждении и отходе
ко сну.
На это дама поднялась с места, отчего едва ли стала выше и прямее.
Вместо поклона слегка опустила подбородок и угловатым движением схвати-
лась за ручку двери. Почтенная дама из мелкого дворянства, без единого
пятнышка на репутации всей родни, чему очень способствует протестантская
религия, была настолько возмущена, что даже на обратном пути в карете
сидела точно палка, сжав тонкие губы.
Только дома она дала себе волю и устроила своему супругу сцену за то,
что он послал ее к потаскушке. Развратная семья, всенародный скандал,
закатившаяся звезда: пристало ли честной женщине тут лебезить и угож-
дать.
- Я должна присутствовать при том, как она ложится и расставляет но-
ги! Это я-то! - кричала мадам де Рони, не помня себя от гордости и не-
сокрушимой добродетели. Рони, слегка испугавшись, решил внести успокое-
ние: кто знает, на ком вдове вздумается сорвать свою злобу. Он обещал
ей, что она увидит интересное представление, хорошо разыгранное, если
только не оборвется веревка. В своих мыслях он не ставил это в прямую
связь с веревкою. Зато у супруги оброненное им слово отняло дар речи,
могучий рыцарь воспользовался ее изумлением, чтобы поспешно уйти от
опасности.
Если даже Габриель и была уже отравлена, она тем не менее ревностно
выполняла свой долг благочестия. Ночь она провела беспокойно, ее мучили
обычные кошмары, утром к этому добавилось посещение злобной женщины, и
все же она не замедлила отправиться к исповеди. Церковь, называемая ма-
лой Сент-Антуанской, была близко, мадемуазель де Гиз сопровождала прек-
расную грешницу. Она уверяла ее, на основании собственного опыта, что
женщины затем и созданы, чтобы грешить через любовь, и в прощении им
сомневаться не приходится. Девица решила сделаться первым лицом при бу-
дущей королеве, признания ее имели целью побудить Габриель выдать
что-нибудь из своих собственных приключений. То, что знаешь, всегда мо-
жет пригодиться.
Габриель молчала - не по расчету, она была только слаба и грустна.
Фривольная беседа мадемуазель де Гиз даже нравилась ей, это был остаток
того мира, который окружал ее, последнее легкомыслие, которое обращалось
к ней и улыбалось ей. В исповедальне она не покаялась ни в одном из сво-
их поступков и меньше всего в своей искренней любви к бесценному повели-
телю. Зато она созналась, что была нерадивой христианкой, о чем очень
сожалеет, но теперь ей уже поздно исправляться. Она так и сказала, полу-
чила отпущение и вернулась в дом к сапожнику.
Она покинула его еще раз под вечер в эту же самую среду, чтобы в той
же церкви прослушать концерт. Первые дни апреля 1599 года стояли необы-
чайно теплые, у дороги цвел виноград. При виде носилок будущей королевы
люди сбегались со всех сторон. Носилки охраняла королевская стража под
начальством господина де Монбазона, за ними следовала карета лота-
рингских принцесс. В этот прекрасный весенний день еще раз открыто появ-
ляется французская королева, уроженка Франции, второй такой королевы
после нее не будет. Народ знает больше, понимает много лучше, чем посвя-
щенные. Когда мимо движутся носилки, болтовня умолкает и головы склоня-
ются. Ожидаемая свадьба обсуждалась часто и повсюду. Но это зрелище сра-
зу прерывает мысли о свадьбе. Роскошные одежды для венчания и коронации
подробно описаны и всем знакомы. Однако здесь приходится вспомнить о
другом, последнем одеянии, какое каждый наденет когда-нибудь. У герцоги-
ни де Бофор строгий вид, такой строгости не бывает у живых. Она устала
той усталостью, от которой нельзя отдохнуть. Сердце сжимается, когда
заглянешь в носилки. Большое, всеобщее несчастье пока что только пред-
чувствуется; едва оно случится, как его значение уже будет забыто. Сей-
час же оно открыто шествует под многочисленными взглядами.
Габриель в последнем своем обличье была прекрасна, уже не в мирском
смысле, ибо одета она была строго и скромно, прекрасна той красотой,
объяснить которую нельзя. Она знала это и желала, чтобы ее повелитель
мог увидеть ее, когда она шла по церкви. "Люди сами расступались передо
мной, мой бесценный повелитель, обычно же нашей страже приходилось разд-
вигать толпу. Руки непроизвольно складывались на груди. И вы и я, мы оба
любимы народом". Это говорила она мысленно, потому что в голове у нее
странным образом перемежались знание и утешительные иллюзии. Над уста-
лостью и отречением еще и теперь не раз одерживала верх привычная жажда
жизни, под конец она заговорила особенно властно.
В стороне для герцогини был устроен отдельный помост, дабы ее не тес-
нила толпа. Церковь была полна из-за хорошей музыки и оттого, что там,
на возвышении, можно увидеть знаменитую Габриель. Пока в священных зву-
ках еще царит мрак и наш господь медлит во гробе, прежде чем воскрес-
нуть, - мадемуазель де Гиз воспользовалась этим промежутком времени,
чтобы снискать себе благодарность приятными вестями. То были письма из
Рима, где сообщалось, что брак короля будет вскоре расторгнут. Однако
папой Климентом это понимается иначе, чем говорится; он расторгнет брак
короля, но не для того, чтобы тот женился на своей наложнице: иначе хула
за соблазн падет на папу. А посему он надеется, что божий промысел выве-
дет его из затруднения, он ежедневно об этом молится, и действительно,
событие станет ему известно в тот же день и час, когда оно совершится:
обстоятельство сверхъестественного порядка.
При тусклом свете лампад и под скорбные песнопения у гроба господня
Габриель с трудом разбирала радостную весть и верила ей, хотя холодный
страх обволакивал ее. Между тем девица, которая лебезила перед ней, на-
последок преподнесла самое лучшее: две весточки от короля, их девица
отобрала одну за другой от двух гонцов. Габриель читала о его тоске,
нежности и о том, что рука ее возлюбленного простерта над ней, где бы
она ни была. Тут ей стало тепло и отрадно в последний раз в жизни. Ее
