сказал:
- Этот благодарственный гимн сочинил наш король.
- Да, - громко подтвердил Генрих, как потребовал от него тот, что
уходил в иной мир. Он произнес это, выдержав дерзкий и саркастический
взгляд Агриппы, который утвердительно кивнул. Генрих подумал: "А ведь
это неправда - и все остальное, что здесь происходит, тоже неправда.
Только по виду это еще похоже на наши прежние гугенотские победы".
СТОЛ БЕЗ ГОСТЕЙ
Так быстро, как было приказано, идти на королевскую столицу не уда-
лось. Победившее войско тоже приходит в некоторое расстройство, тем бо-
лее если нужно подбирать много добычи и во всех направлениях преследо-
вать бегущего врага. Королю оставалось только ждать, пока военачальники
его вновь построят свои полки. Сам он тем временем отдыхал от трудной
битвы, занимаясь охотой и любовью. Последней ему давно уже недоставало.
А между тем она - подлинная его сила, как сразу же определил посол Вене-
ции. Исконным побудителем всего, что он творит, является пол и подъем
сил, который вызывается экстазом пола. После того как сразишься в сраже-
нии, экстаз остается, и Генрих вспоминает своих женщин: некогда любимых
и утраченных, а также тех, которых, увидев, он пожелал.
Он писал Коризанде - своей музе тех времен, когда он был на пути к
трону. Теперь у нее лицо было в красных пятнах, он стыдился ее и радо-
вался, что она на юге, за сто миль от него. И все же она еще говорила
его чувствам как счастье, которым он обладал, и он по-прежнему писал уже
нелюбимой графине де Грамон письма, в которых достиг мастерства, когда
романтически поклонялся ей. Мастером писать сделал его подъем сил, выз-
ванный экстазом пола.
Коризанде былых времен ясно, что он лишь обманывает себя. Ее он обма-
нывает уже давно. Горькими замечаниями исписывает она поля его насыщен-
ных жизнью писем, которые за то и ненавистны ей: о ее жизни в них не
упоминается, они говорят лишь о его битвах, его убийцах, врагах, побе-
дах, его великом уповании, его королевстве. Когда-то между ними было
уговорено, - помнит ли он об этом? - что при въезде его в свою столицу
она займет самое почетное место на одном из балконов. Вероломный друг,
ты забыл уговор. Она берет ножницы и протыкает письмо там, где стоит его
имя.
Он не чувствовал этого. Даже королева Наваррская была ему желанна в
те дни, а довольствоваться ему приходилось мимолетными ласками какой-ни-
будь проезжей искательницы приключений. Но ведь чаще других обнимал он в
юности свою королеву, и что еще важнее: в беде, в смертельной опасности.
Тогда она была с ним заодно, хотя попутно находила многих мужчин краси-
вее его - была с ним заодно, спасла его, последовала за беглецом на его
родину в Наварру. "Все кончено. Марго? Когда дело пошло в гору, ты стала
мне завистливой противницей, снаряжала против меня войска, не угомони-
лась бы и теперь, будь у тебя деньги. А так ты сидишь в пустынном замке
и ненавидишь меня. Тебя я полюбил бы вновь, любил бы всегда. Марго Вар-
фоломеевской ночи!" Так размышлял он после Иври, меж тем как Маргарита
Валуа в своем пустынном замке разбила несколько ценнейших итальянских
майолик, услыхав о его победе.
Замок вдовствующей графини де ла Рош-Гюйон находился в Нормандии.
Генриху недалеко было ездить туда верхом, что он и проделывал частенько,
с тех пор как познакомился с графиней. До битвы при Иври он совершал
этот путь обычно ночью, днем труды и воинские тревоги задерживали его.
На заре он подъезжал к ее окнам, молодая графиня выходила на балкон; и
так они беседовали некоторое время - он в седле, она с безопасной высо-
ты. Он говорил ей, что она прекрасна, как сама фея Моргана, если та су-
ществует не только в грезах. Но здесь над его головой ему является воп-
лощенная греза, белокурая женщина, стройная, гибкая, и тело ее, когда б
дозволено было его коснуться, наверно, не растает, как тело фей.
На что Антуанетта отвечала галантными шутками в том же вкусе. Она то
распахивала развевающееся покрывало, то закутывалась вновь, а синий взор
ее становился то суров, то задорно насмешлив, то настороженно замкнут.
Всякий раз эта умная и весьма добродетельная дама давала пылкому любов-
нику повод разгораться надеждой. Но когда, истекал срок его короткого
отдыха, ему приходилось поворачивать назад, не добившись разрешения вой-
ти к ней. Она отговаривалась тем, что время позднее, ночное. Теперь же,
когда он покончил с делом, этого повода у нее не будет. Вскоре после Ив-
ри он уведомил ее, что намерен явиться среди белого дня. "Как бы долго
мы ни ходили вокруг да около, кончится тем, что Антуанетта признается в
любви к Генриху. Госпожа моя! Телом я уже отдыхаю, но душа моя не изба-
вится от печали, пока вы не решитесь перепрыгнуть через препятствие.
Постоянство мое заслуживает этого. Решайтесь же, душа моя. Божество мое,
любите во мне того, кто будет боготворить вас до гроба. В доказательство
непреложности сего я осыпаю бессчетными поцелуями ваши белые руки".
Так писал он; но позднее, когда все было в далеком прошлом и Антуа-
нетта так никогда и не принадлежала ему, он не жалел ни о ее сопротивле-
нии, ни о своем чувстве. Наоборот, из уважения к ее добродетели, он по-
жаловал ее в статс-дамы королевы.
В то посещение, о котором он уведомлял ее, он прибыл, как и прежде,
один, без провожатых. Она сделала вид, будто удивлена, встретила его на
середине парадной лестницы и повела к столу, уставленному стаканами и
тарелками по меньшей мере на двадцать персон. Сперва он поддался обману
и оглянулся, ища гостей. Она рассмеялась, и он понял, что она задумала.
Тогда и он подхватил ее шутку, потребовал, чтобы слуги, стоявшие у стен,
обносили невидимых гостей. Она отослала лакеев, и он поспешил повторить
все, что уже писал о хождении вокруг да около, только много галантней и
выразительней, чем возможно в самом искусном письме. Право же, ей нечего
опасаться неверности, ведь он дал ей слово, в которое верит и сам. Она в
ответ:
- Сир! Любовь до гроба? Я слишком молода и не желаю смотреть, как вы
умираете оттого, что перестали любить меня.
Они сидели вдвоем за длинным столом, накрытым на двадцать приборов.
Миловидное, изящное лицо графини вновь стало настороженным, замкнутым.
- Я шучу, сир, потому что мне страшно, - промолвила она. - Так, на-
верное, поют в темноте. Вы победили при Иври. Это много труднее, чем
одержать победу над одной бедной женщиной.
Тогда он упал к ее ногам, целовал ее колени и молил смиренно. Она вы-
казала строгость.
- Я слишком низкого рождения, чтобы быть супругой короля, и слишком
высокого - для его любовницы. - Но так как он продолжал упорствовать,
она, будто бы уступая, удалилась к себе в спальню, на самом же деле по-
кинула дом через заднюю дверь и села в стоявший наготове экипаж. Прежде
чем Генрих заметил ее отсутствие, она была в безопасности.
В поисках ее он прошел ряд покоев. В последнем растворилась дверь
напротив, кто-то шел ему навстречу. Только очутившись носом к носу с
идущим, он узнал собственное отражение. Он скорее понял бы свою ошибку,
если бы его не сбило с толку поведение молодой женщины.
- Здравствуй, старина, - кивнул он в зеркало; то, что он увидел там,
возбудило в нем подозрение; не оттого ли убежала от него молодая женщи-
на, что он недостаточно молод для нее? Впервые у него зародилось подоз-
рение такого рода. Сперва испугаешься, призадумаешься, а под конец пос-
меешься - лучшим опровержением служит собственное сердце и экстаз пола,
который по-прежнему удваивает силы. Что перед этим впалые щеки, седеющая
борода, глубокая складка от переносицы до середины нахмуренного лба? Од-
нако он оборвал смех, чтобы яснее разглядеть напряжение в поднятых бро-
вях, а в широко раскрытых глазах - печаль.
"Откуда столько печали? - серьезно задумался он. - Душой я весел и
всегда в экстазе от них. - Он подразумевал женщин, весь их пол. - Она
нашла, что нос велик, - решил он. - Слишком вытянут и загнут книзу. На
таком худом лице этакий нос!" В конце концов он сделал вывод, что при-
дется больше прежнего усердствовать "перед ними". Легкие успехи молодых
лет миновали. От сознания его ускользало, что еще изменилось с тех пор.
- Генрих! - произносила в этот миг графиня Антуанетта, и скрип каре-
ты, трясущейся по ухабистой дороге, покрыл все - ее возглас и ее страда-
ния.
"Генрих! Если бы не был ты великим победителем при Иври. Сир! Если бы
довелось мне попасться вам на глаза, когда вы были безвестным принцем и
на охоте повстречали в лесу жену угольщика и осчастливили ее. А в другой
раз на балу вы велели погасить все свечи и в темноте завладели той, ко-
торую хотели. Хотела бы я быть ею. Это было бы уже испытано и пережито,
и вы бы давно умчались дальше. А сейчас вы намерены сделаться постоян-
ным: верный любовник, вот что было написано у тебя на челе, мой Генрих,
вот что прочла я у тебя в глазах. Я хотела бы повсюду быть с тобой,
только не в твоем величии и славе. Прости! Слишком яркое твое сияние
бросало бы отсвет на меня. Сир! Вы бы десять лет обещали жениться на
мне, но никогда не сдержали бы слова".
- Шагом, кучер! Шагом домой! - "Теперь он уже, наверно, ушел". Она
плачет.
ЗАТАЕННЫЙ ВОПРОС
Охотой Генрих отвлекался от любовных неудач; однажды он с охотниками
и сворой собак скакал по равнине, на краю которой поднимался холм с зам-
ком - и что же он увидел? Какая-то странная процессия взбиралась на
холм, взбиралась очень медленно, охотники без труда нагнали ее.
- Эй, люди, что это такое? - Впереди рослые кони, шерсть на них в
клочьях.
- Сир! Это верховые лошади господина де Рони. Та, что повыше, первой
служила ему при Иври. Она упала под ним, а потом мы подобрали ее.
- Почему же паж везет доспехи и белое знамя?
- Это паж господина де Рони, он несет стяг, отбитый у католического
войска. У другого падка на сломанном копье продавленный шлем господина
де Рони.
- А кто же позади них?
- Тот, что с обвязанной головой, - шталмейстер господина де Рони,
другой, на английском иноходце, - его камердинер, на нем оранжевый с се-
ребром плащ самого господина, в руках доказательства его победы - мечи и
пистолеты, которые господин де Рони сломал о врага.
- Но посередине, на носилках?
- Сир! То господин де Рони.
- Надеюсь, он в добром здравии, иначе он не мог бы устроить себе та-
кой пышный кортеж, - сказал Генрих, повернувшись к своим спутникам. За-
тем снова обратился к участнику процессии: - А кто же это едет на ослах
позади носилок?
- Сир! То дворяне, которых господин де Рони взял в плен.
- Должно быть, они беседуют о превратностях военной удачи. А что де-
лаете вы сами в хвосте процессии?
- Мы слуги господина де Рони, он едет к себе в родовое поместье, а мы
сопровождаем его. Вот скачет его знаменосец с ротой копейщиков и двумя
ротами конных аркебузиров. Более пятидесяти выбыло из строя, а у тех,
что остались, перевязаны головы и руки.
Генриха рассмешило такое суетное бахвальство; но разве можно поте-
шаться над славолюбием, когда оно лежит на носилках? Он приблизился к
ним: они были сделаны из зеленых веток и обручей от бочек, покрыты холс-
том, поверх которого лежали черные бархатные плащи пленных с бессчетными
лотарингскими крестами, вытканными серебром, а также их исковерканные
шлемы с черно-белыми султанами. Посреди всего этого покоился сам рыцарь,
торжествующий, но порядком покалеченный. Генрих сказал задушевно:
- Могу только поздравить вас, дорогой друг. На вид вы гораздо здоро-
вее, чем можно было ожидать. Ничего у вас не сломано? Только бы не ос-
таться калекой, это нам не годится. А слухи о ваших приключениях ходят
прямо невероятные.
От этих простых слов у славного Рони исчезло всякое самолюбование. Он
приподнялся на носилках и собрался было совсем встать с них, но король
