же сам чувствовал себя счастливым, пока ни о чем не задумывался. Однако
во время наступления он заболел, ему пришлось застрять в каком-то горо-
де, и тут, на досуге, он припомнил все ужасы этой войны и навсегда запе-
чатлел их в своей памяти. А может быть, он и заболел от злодейств, со-
вершенных протестантским войском, как некогда свалился как будто в оспе
лишь потому, что его принуждали сделаться католиком.
Генрих не скрыл от адмирала мучивших его сомнений. Он сказал:
- Господин адмирал, вы и вправду верите, будто свободу совести можно
предписать всякими соглашениями и постановлениями? Вы великий полково-
дец, вы ушли от врага и угрожали королю Франции в его столице. А народ в
тех провинциях, куда мы принесли бедствия войны, все равно будет твер-
дить о мятежниках, которых называют гугенотами, и не даст нам спокойно
молиться там, где мы только что грабили и убивали.
Но победитель Колиньи отвечал:
- Принц, вы еще очень молоды, кроме того, вы лежали больной, когда мы
пробивались вперед. Люди скоро все забывают, и только господь будет пом-
нить, на что нам пришлось пойти ради его святого дела.
Генрих не поверил; но если это правда, думал он, то тем хуже, что са-
мому господу богу, а не только ему, Генриху, пришлось увидеть, как нес-
частных людей подвешивают, чтобы они показали, где у них спрятаны
деньги, а под ногами разводят огонь! Боясь сказать лишнее, он отвесил
победителю поклон и вышел.
СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
За этим последовало недолгое время, когда Жанне и Генриху могло пока-
заться, что они живут, на мирной земле, без ненависти, без коварства.
Жанна управляла своей маленькой страной, он - обширной провинцией Ги-
еннь. Ей уже не надо было карать, ибо ее подданные снова сделались доб-
рыми протестантами. Генрих же от чистого сердца представлял короля Фран-
ции. В самом деле, почему он должен быть исконным врагом королевского
дома? Нет, столь глубоких корней поучения матери в нем не пустили. Моло-
дому человеку иногда следует и позабыть о честолюбии. Поэтому, когда
Генриху исполнилось восемнадцать лет, он в течение нескольких быстро
пролетевших месяцев твердил: "Довольно я сделал для жизни! Женщины так
прекрасны, и искать их благосклонности - дело более увлекательное, чем
война, религия или борьба за престол!"
Он разумел молодых женщин и те мгновения, когда они словно уж и не
человеческие существа, а скорее богини - до того прекрасно их торжеству-
ющее тело. Каждый раз, когда ом познавал их и убеждался, что они из пло-
ти и крови, они все же продолжали казаться ему созданиями другого мира,
ибо воображение и желание тотчас снова их преображало. К тому же это бы-
ли все новые женщины, так что он не успевал в них разочаровываться. Ген-
рих слишком часто их менял. Поэтому он еще не догадывался, что в их вос-
хитительных телах вместо владевших им возвышенных чувств чаще всего жи-
вут лишь расчет да ревность. И если одна начинала ненавидеть его, то он
был способен полсуток мчаться верхом без отдыха, чтобы за свою пылкость
добиться награды от другой. И та ждала его - ее взор сиял, лицо ее было
ликом вечной любви. Он падал к ногам какой-нибудь новой возлюбленной и
целовал край ее одежды, наконец достигнув блаженной цели после долгой,
бешеной скачки. Слезы туманили ему глаза, и сквозь их пелену женщина ка-
залась ему вдвое прекраснее.
Однако в то время, как Генрих жил для молодых женщин, несколько более
зрелых дам без его ведома занимались его судьбой. И первая - мадам Ека-
терина. Однажды утром, в Лувре, она удостоилась высочайшего посещения
своего сына Карла Девятого. Карл был еще в ночной сорочке - так спешил к
матери этот рыхлый молодой человек. Не успев прикрыть за собою дверь, он
воскликнул:
- Я же говорил тебе, мама!
- Твоя сестра впустила его?
- Да. Марго спит с этим Гизом, - сердито подтвердил Карл.
- А что я тебе говорила? Потаскуха, - выразилась мадам Екатерина с
той точностью, какой требовали обстоятельства.
- И вот вам благодарность за то, что ей дали хорошее образование! -
гремел Карл. - Знает латынь: уж такая ученая, что даже за обедом читает!
Танцует паванну, хочет, чтобы ее воспевали поэты, - перечислял он, горя-
чась все больше, - завела позолоченную карету, на головах лошадей - плю-
мажи шириной с мою задницу. Но я знаю, что она проделывает: я подсмот-
рел! С одиннадцати лет эта дрянь такими делами занимается.
- Ты же и сводил ее, - уточнила Екатерина. Но Карл не дал прервать
себя. Он знал всех любовников своей сестры и, бранясь, перечислил их.
Потом вдруг обмяк, умаялся от своей ярости, - при его комплекции подоб-
ные волнения были очень вредны. Лицо Карла побурело, задыхаясь, он с
размаху повалился на кровать матери, так что взлетел пух от подушек; по-
том пробурчал:
- А мне-то какое дело? Горбатого могила исправит, так и будет пу-
таться либо с Гизом, либо еще с кемнибудь. Плевал я на нее.
А его мать смотрела на него и думала: "Всего несколько лет тому назад
у него был такой благородный вид - прямо портрет на стене. А сейчас -
еще немного, и будет просто мясник, а не король. Как это я так маху да-
ла! Да ведь не я, а все эти паршивые Валуа. Кровь рыцарей-варваров ска-
зывается вновь и вновь, и вот опять видишь этакого, из той же породы", -
рассуждала дочь Медичи - потому, что ее малоизвестные предки жили в
удобных комнатах, а не в конюшнях и военных лагерях.
Она сказала своим однообразным, тусклым голосом: - Коли твоя сестра
так ведет себя, мне скоро придется, пожалуй, взять Генриха Гиза в зятья.
И кто тогда, мой бедный мальчик, возьмет верх - ты или он?
- Я! - прорычал Карл. - Я король!
- Божией милостью? - спросила она. - Одно пора бы уже зарубить себе
на носу: каждый король должен сам помогать этой божией милости, или ему
не удержать престол. Сейчас ты король, мой сын, потому, что я, твоя
мать, еще жива!
Все это она сказала особым тоном, который был знаком Карлу с детства:
слыша его, сын невольно вставал. Он и сейчас поднялся с кровати, где си-
дел в одной сорочке, из-под которой выпирали жирная грудь и живот; он
стоял перед маленькой толстой старухой, готовый выслушать ее волю.
- А я не хочу, - отрезала она, - чтобы Марго вышла за Гиза, для меня
его род слишком силен. Моя воля в том, чтобы она получила в мужья зау-
рядного молодого человека, который будет нам служить.
- И кто же это?
- Он должен быть из хорошей семьи, но невлиятельной и в Париже неиз-
вестной. Главное - я хочу Иметь его под рукой. Тот, кто досягаем, уже не
опасен.
Своих врагов нужно держать при себе, в доме.
- Но ты имеешь в виду не...
- Я как раз договариваюсь с его матерью, главное - пусть присылает
его сюда, чтобы он прежде всего был в моей власти.
- Он же еретик! Моя сестра и еретик - о таком союзе никогда не помыш-
ляли всерьез!
- А если бы твой брат д'Анжу женился на английской королеве? Елизаве-
та ведь тоже еретичка, и притом великая государыня, собственной ми-
лостью.
- Она убивает своих католиков, - сказал Карл скорей со страхом, чем с
возмущением. Его мамаша слишком хитроумна. Даже религия не может обуз-
дать в ней дух предприимчивости. Она изрекает самые чудовищные вещи,
сохраняя при том полную непринужденность.
- Пусть английские католики сами о себе заботятся, да и французские
тоже, - ответила она.
Карл опустил глаза и что-то буркнул, на большее он не дерзал. - Ведь
существует еще испанский король, - проворчал он наконец.
- Моя дочь, королева Испании, умерла, - заявила Екатерина без всякой
скорби. - Отныне мне приходится опасаться со стороны дона Филиппа, как
бы он не воспользовался моими затруднениями. Поэтому мои протестанты мне
нужны. - И про себя добавила: "А когда у меня больше не будет в них нуж-
ды, я поступлю с ними в точности, как поступает королева английская со
своими католиками".
Но зачем ей было открывать все это своему бездарному сыну? И она пе-
решла к тому, для чего он ей был нужен.
- Твою сестрицу пора наконец образумить.
- Верно! Эта история с Гизом...
- Который сядет на твое место, - быстро подсказала она.
Карл зарычал:
- Подать мне сюда сестру! Я покажу ей, как отнимать у меня престол!
И он уже бросился было вон из комнаты, но мать успела схватить его за
рубашку.
- Не смей! Гиз может быть у нее, а он вооружен.
Карл сразу же остыл.
- И потом, если они тебя увидят, она ни за что сюда не придет. Я же-
лаю, чтобы это дело обсуждалось келейно, здесь, у меня, и больше нигде.
Она хлопнула в ладоши и сказала тут же вошедшей фрейлине:
- Попроси принцессу, мою дочь, явиться ко мне, я должна сообщить ей
важную новость. Заверь ее, что новость приятная.
Затем они стали ждать - Екатерина сидела неподвижно, сложив руки на
животе, а ее тучный сын нетерпеливо бегал по комнате; его ночная сорочка
развевалась, он уже заранее сердито сопел и рычал.
Наконец двери широко распахнулись; вошедшая вызвала бы своим видом
восхищение у каждого, но только не у этих двух. Невзирая на ранний час,
Маргарита Валуа была одета в платье из белого шелка, все осыпанное
блестками. На ней были красные туфли и рыжий парик, а лицо свиде-
тельствовало об умении принцессы придавать ему с помощью притираний тот
самый оттенок, который бывает у рыжеватых блондинок.
Она вошла, как того требовал избранный ею тип красоты, - величавой и
вместе легкой поступью. Вот так она вошла бы в пиршественный зал. Но
достаточно ей было взглянуть на мать и на брата, как она поняла, что ее
сейчас ожидает. Жеманное личико застыло, гордая улыбка сменилась выраже-
нием ужаса, Маргарита невольно отступила. Однако поздно: Екатерина уже
сделала знак, и двери снаружи захлопнули.
- Чего вы от меня хотите? - спросила Марго жалобным голоском, который
тут же сорвался. Карл Девятый посмотрел на свою мать, и так как она сде-
лала вид, будто не замечает его взгляда, понял, что ему разрешается все.
Взревев, кинулся он на сестру. Сорвал с нее рыжий парик, и ее собствен-
ные, черные волосы, растрепавшись, упали ей на лоб; теперь она уже не
смогла бы придать себе величественный вид, даже если бы хотела.
Царственный брат хлестал ее по щекам, справа, слева, - пощечины так и
сыпались на нее, сколько она ни старалась уклониться.
- С Гизом спишь! - ревел он. - Престол у меня отнимаешь! - хрипел он.
Румяна остались на его пальцах, вместо них на щеках Марго проступили
багровые полосы. Так как она извивалась и откидывалась назад, кулаки
брата обрушивались на ее полные плечи.
- У-у, толстозадая!
Тут он судорожно захохотал и сорвал с нее платье. Едва он коснулся ее
тела, как ему неистово захотелось измолотить ее всю. Наконец у девушки
вырвался вопль - вначале она просто онемела от ужаса; пытаясь спастись,
она бросилась в объятия матери.
- Ага, попалась, - вымолвила мадам Екатерина и крепко схватила прин-
цессу, а Карл Девятый снова начал ее бить.
- Перекинь-ка ее через колено! - посоветовала мадам Екатерина, и он
сделал это, несмотря на отчаянное сопротивление своей жертвы. Одной ру-
кой он, словно клещами, продолжал сжимать стан сестры, а другой бил ее
по обнаженным пышным ягодицам. Однако мадам Екатерина, видимо, сочла,
что этого мало, и решила подсобить ему по мере возможности, но, увы, в
ее мясистых ручках было слишком мало сил. Тогда она наклонилась над бе-
зупречно округлым задом дочери и укусила его.
Маргарита взвыла, точно зверь. Карл, в изнеможении, наконец, выпустил
сестру, просто уронил на пол и стоял, тупо уставившись на нее, словно,
пьяный. У мадам Екатерины тоже перехватило дыхание, и в ее тусклых чер-
ных глазках что-то посверкивало. Но она уже снова сложила руки на животе
и сказала с обычным хладнокровием:
- Вставай, дитя мое. На кого ты похожа!
