его домой.
Но не прошло и полутора месяцев, как Антуана не стало. Листва на де-
ревьях засохла, и к его сыну прискакал гонец с вестью, что король На-
варрский убит.
Принц, его сын, чуть не вскрикнул. Но вдруг, решительно подавив рыда-
ния, спросил:
- А это правда?
Ибо теперь считал уже за правило, что люди его обманывают и ставят
ему капканы.
- Ну-ка, расскажи, как было дело.
С недоверием слушал он сообщение о том, что король, находясь в окопе,
велел принести себе туда обед. Паж, наливавший ему вино, уже был ранен
пулей. Другая поразила насмерть капитана, который стоял неподалеку на
открытом месте и справлял нужду. Надо же было королю стать на то же мес-
то - и, конечно, следующая пуля угодила в короля, когда он мочился.
Только тут Генрих дал, наконец, волю слезам. Он понял, что это прав-
да, потому что узнал беззаботную храбрость отца. Мальчика терзала сер-
дечная боль, зачем сам он был в это время далеко, зачем не смог участво-
вать в той битве и делить с отцом опасность, как делил ее этот слуга,
которого отец любил.
- Рафаил! - воскликнул он, обращаясь к слуге. - Король меня любил?
- Когда он скончался от раны - было это на корабле, который вез его в
Париж...
- Кто находился при нем? Я хочу знать!
О любовнице, на чьих руках умер Антуан, слуга умолчал.
- Я один находился подле него, - заверил он принца. - Когда государь
мой почувствовал, что дело идет к концу, а было это в девять часов вече-
ра, он схватил меня за бороду и сказал: "Служи хорошенько моему сыну, а
он пусть хорошенько служит королю!"
Генрих все это ясно увидел перед собой, он перестал плакать и сам
схватил гонца за бороду. Ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем
вот так умереть за короля Франции, как умер его отец Антуан.
Память об отце определила два ближайших года жизни маленького Генри-
ха. Матери своей он за все это время так и не видел. Жанне неотступно
угрожал Монлюк; этим постоянным давлением на нее мадам Екатерина достиг-
ла того, что их отношения стали более сносными. Подобные дела Медичи
умела улаживать, ибо ей неведома была та страстная ненависть, которая
кипела в сердце Жанны д'Альбре; Екатерина действовала просто, сообразу-
ясь с обстоятельствами. Самым сильным ее врагом по-прежнему оставался
дом Гизов, протестанты были пока обезврежены. Тем более могла она вос-
пользоваться ими для своих целей и прежде всего их духовной предводи-
тельницей. Тщательно все обдумав, мадам Екатерина решила так.
После смерти Антуана Бурбона юный принц Наваррский сделался, как и
отец, губернатором провинции Гиеннь и адмиралом; сто телохранителей по-
лучил он, однако вынужден был остаться при дворе. Его заместителем на
юге назначили, разумеется, Монлюка, того самого Монлюка, на которого так
обижалась Жанна. За это ей даровали право воспитывать своего Генриха,
как ей захочется, хотя сама она не могла при этом присутствовать. Она
сейчас же вернула ему в качестве учителя честного старика Ла Гошери, а
общее руководство принцем было доверено хитрецу Бовуа, и к обедне можно
было уже не ходить. Генрих снова оказался протестантом, но это его боль-
ше не трогало.
Он сказал себе: "Я родился католиком, моя дорогая матушка сделала из
меня гугенота, им я и останусь, хотя отец меня опять посылал к обедне,
вернее, посылала мадам Екатерина, и рыцари ордена целовали меня. Если б
я теперь стоял на поле боя, среди сторонников истинной веры, как мне и
подобало бы, - тут у мальчика заколотилось сердце, - рыцари уже не цело-
вали бы меня. Наоборот, мне пришлось бы, пожалуй, их просить об этом,
ибо они могли бы победить нас, и тогда я опять стал бы католиком. Что ж!
Таков этот мир".
Но еще сильнее забилось у него сердце. "Нет! - подумал он. - Победить
или умереть", aut vincere aut mori - этот девиз он написал даже на биле-
тике какойто лотереи, и мадам Екатерина спросила его, что эти слова оз-
начают. Тогда он ответил, что смысла их не знает.
СТРАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
Генриху шел одиннадцатый год, когда его взяли в большое путешествие
короля Карла Девятого по Франции.
Королева-мать решила, что всему королевству пора лицезреть ее сына и
что первый принц крови, Генрих Наваррский, должен везде показываться в
его свите - хоть и протестант, а все же только вассал. Кто опять перебе-
жал дорогу хитроумной толстухе и расстроил ее планы? По крайней мере во-
образил, что расстроил? Жанна д'Альбре; она появилась внезапно. В город,
где тогда находился двор, она въехала, точно какаянибудь независимая го-
сударыня, при ней триста всадников и не меньше восьми пасторов
И тотчас горячо накинулась на мадам Екатерину: та до сих пор не вы-
полнила своих обещаний. Помимо этого, она только и успевала, что помо-
литься вместе с сыном. Ведь она оставила его своей доброй подруге как
залог их соглашения, а Монлюк запретил в Беарне проповеди, и поговарива-
ют, будто протестантам угрожает еще кое-что похуже, а именно - встреча
Екатерины с Филиппом Вторым Испанским, этим злым демоном юга и архивра-
гом истинной веры. И вот Жанна потребовала правды. Жанна заявила о своих
правах.
Однако никто не выказывал большего равнодушия к любым договорам, чем
мадам Екатерина, когда уже не видела в них пользы для себя. И она, по
своему обыкновению, лишь тихонько засмеялась: - Милая подружка, теперь
вы здесь, вы моя, а мне именно этого и хотелось.
Так оно и было на самом деле, ибо Филипп довел до ее сведения, что
отправит послов по ту сторону Пиренеев не раньше, чем королева На-
варрская исчезнет из своих родных мест. Поэтому Жанна почти ничего не
добилась - сунули ей малую толику денег на жизнь, на ее всадников да
пасторов, - и уезжай себе обратно в графство Вандом, как два года назад.
Двор же продолжал путешествие на юг.
Жанна простить себе не могла, что попалась в ловушку. Однажды ее сыну
пришлось ночевать в нижнем этаже постоялого двора, так как здешний замок
оказался недостаточно просторен для столь многолюдного общества. Вдруг
среди ночи мальчик вскочил. Зазвенело стекло, раздался стук упавшего те-
ла. Генрих изо всех сил навалился на какого-то человека, пока тот еще не
успел подняться, и принялся громко звать на помощь. Появились огни и лю-
ди, неизвестному изрядно намяли бока. Когда Генрих разглядел незнакомца,
он замолк, пораженный. Мальчик сразу понял, кто его прислал и зачем. Но
поостерегся признаться хотя бы одному человеку, что его дорогая мать
старалась похитить своего сына. Ни разу не проговорился и его воспита-
тель Бовуа. Оба печально поглядывали друг на друга, иногда старший уко-
ризненно покачивал головой, а младший виновато опускал ее.
Есть в Провансе одно местечко, называется оно Салон; там жил в те
времена некий примечательный человек, и Генриху Наваррскому довелось уз-
нать его. Было раннее утро, одиннадцатилетний мальчик стоял посреди ком-
наты голышом, камердинер собирался подать ему сорочку. Тут вошел Бовуа,
а с ним тот человек. "Что нужно Бовуа? - думает Генрих. - Может быть,
это лекарь? Но я ведь не болен".
А тот человек спрашивает: "Где же принц?" Останавливается в пяти ша-
гах от него и не видит, хотя Генрих совсем голый. Бовуа не отвечает, он
ждет - почтительно, даже можно сказать робко, если Бовуа способен быть
робким. А слуга отступает в угол и уносит с собой сорочку.
Мальчик испытывает странное чувство: он одинок, раздет, виден весь -
все недостатки, все дурное. Он начинает бояться, как бы все это не кон-
чилось поркой! О ты, старик, такой изможденный, седые волосы, как сталь,
а щеки, точно ямы, ведь вот же я, взгляни на меня и потом уйди!
А старик давно его видит, изучает тело и лицо маленького человека,
только никто этого не знает: его зрение затянуто пленкой, он видит из
дали гораздо более далекой, чем пять шагов. К тому же незнакомец уклоня-
ется в сторону, делает нелепые телодвижения, прыгает вперед, назад, тол-
кает Бовуа, просит извинения, все время что-то бормочет и слишком поздно
догадывается поклониться. Он неловко размахивает своей огромной шляпой,
она выскальзывает у него из рук, летит прямо под ноги принцу. И тут Ген-
рих совершает нечто не соответствующее его сану. Неизвестно почему, он
поднимает шляпу и подает тому человеку, а тот самое большее - лекарь,
хотя для лекаря слишком неловок.
И вот они стоят друг перед другом, тощий смотрит вниз, а малыш уси-
ленно задирает голову, но тщетно; неуловим взор этого существа, он точно
пелена, опущенная на щеки и шею, так что остается лишь туловище без го-
ловы, а вместо головы завеса. Мальчику страшно, но боится он уже не пор-
ки.
Незнакомец перестал бормотать, он думает: "Что я говорю?" Он чувству-
ет: "Это дитя, что-то еще несбывшееся, беспредельное, ведь ребенок, хоть
он и слаб, обладает большей силой и властью, чем те, кто уже много про-
жил. Он несет в себе жизнь, и потому он велик. Только ребенок велик! Ка-
кое смелое лицо!" - говорит он себе в ту минуту, когда Генриху страшней
всего.
- Это он, - произносит незнакомец вслух, обращаясь к Бовуа, который
ждет терпеливо. - Если бог вам дарует милость дожить до тех пор, вашим
государем будет король Франции и Наварры.
Вот и все, что он говорит вслух, и уже не делая попытки еще раз пок-
лониться, идет к выходу. Бовуа распахивает перед ним двери.
- Благодарю вас, - говорит Бовуа. - До свидания, господин Нострадамус
[4].
А Генрих чувствует, что незнакомец не из тех, с кем можно еще раз
свидеться. Именно поэтому тот человек останется у него в памяти навсег-
да.
ВСТРЕЧА
Но Генриха и так повсюду донимали слухами и пророчествами. Невозможно
было забыть происходившего в те дни. Куда бы ни приехал со своими про-
тестантами принц Наваррский, ревнители истинной веры приветствовали его
в необычайной потайности, расстроенные и встревоженные.
- Не ездите дальше, принц, оставайтесь с нами, скорее мы все до одно-
го умрем, чем отдадим вас врагам. - И везде он слышал одно и то же. Се-
довласый гугенот, которого внуки принесли к Генриху, поднял дрожащую ру-
ку и, благословляя его, произнес глухим и глубоким старческим голосом:
- Хвала господу, что дал мне увидеть вас! Когда всех нас уничтожат,
вы, государь, отомстите и поведете истинную веру к победе.
Потом раздались со всех сторон уже знакомые Генриху заклинания:
пусть, ради господа бога, не ездит дальше.
Позднее Бовуа ответил на вопросы Генриха так:
- Не давайте себя запугать! Эти люди боятся? Тем ревностнее будут они
служить нашей вере. Они ожидают всяких бед только от того, что короле-
ва-мать решила встретиться с испанцами. Мы, однако же, знаем мадам Ека-
терину: она скорее схитрит, чем пойдет на кровавую резню.
- А если испанский дьявол ей прикажет? - заметил Генрих, даже не ожи-
дая ответа, так уверен он был в смертельной ненависти Габсбурга, которая
есть и будет вовеки.
Бовуа попытался объяснить мальчику, что Екатерина, быть может, ничего
страшного и не замышляет, а хочет лишь оправдаться перед всемирным като-
лицизмом, что не всегда посылала против своих протестантов войска, но
иногда старалась поймать их в сети уступчивости. В худшем случае она
попросит у Филиппа помощи на том, дескать, основании, что иначе ей не
усмирить своих подданных-реформистов.
Тщетно старается Бовуа, доводы учителя не убеждают Генриха, его вооб-
ражение полно страшных картин, оно непрерывно работает, его возбуждают
все эти встревоженные лица, перешептывания, намеки, предостережения, ко-
торые сопровождают мальчика во время всего путешествия. А в конце пути
должно произойти то событие, предощущением которого полна его душа; что
именно, он не знает, но чувствует: неведомое уже при дверях, и если даже
оно не свершится, он все равно готов увидеть его и услышать.
Так Генрих достиг в свите сильнейших города Байоны, совсем поблизости
