кого хоронят.
Наталья Семеновна сначала наотрез отказалась ехать, но потом, когда гроб
уже задвигали в машину, приоткрыла его крышку и возопила:
- Да это же он, Гриша! Он - милый, ненаглядный, незабвенный мой.- И с этими
словами она прямо за гробом нырнула в черную пасть траурной машины. За ней
- сестра Григория Петровича Елизавета и еще несколько человек.
По дороге Елизавета очень строго и рационально рассказала Наташе о том, что
ей говорил Григорий Петрович живой. Под конец рассказа глаза Елизаветы
вдруг наполнились каким-то дурманом, точно она уже пребывала в мире ином,
но в очень нехорошем, и тогда Елизавета Петровна проговорила:
- Ты посмотри-ка, тут перед нами Григорий Петрович мертвый и в то же время
Григорий Петрович приходил живой. Их двое - один мертвый, а другой живой.
После этих слов супруга Григория Петровича заскучала. Похороны закончились
совсем мертвенно и отстраненно. Все молчали. Милиция только наблюдала
издалека.
Итак, Григория Петровича мертвого быстро похоронили. Никаких двусмысленных
и вольнодумных речей не было. И все ж таки под конец напроказили: из
поредевшей кучки людей вырвался какой-то старикан, побитый в предыдущей
драке в зале велосипедного клуба, обтрепанный, грязный и рваный, с
развевающимися волосами, и начал истерично кричать, указывая на могилу:
- Нам туда надо! Туда! Потому что Григорий Петрович - он и мертвый, и живой
в одно и то же время. Он и в гробу, он и ходит!.. Туда нам надо, туда! К
Григорию Петровичу!
Милиция приблизилась. Старикашке заткнули глотку, и все обошлось
гармонично.
Наталья Семеновна задумчиво возвращалась домой. В голове была одна только
мысль - Григорий Петрович обещал прийти сегодня вечером. Провожала ее
Елизавета Петровна, остальных родственников словно сдуло. Потом сдуло и
сестру покойного. Наталья Семеновна осталась одна.
Вошла в свою однокомнатную квартиру, зажгла свет и механически приготовила
ужин, как и велел Григорий Петрович: яичница с колбасой...
И стала ждать, почему-то поглядывая на часы. Потом, когда все-таки вышла из
своего оцепенения, всполошилась: да что она, с ума сошла? кого она ждет, в
конце концов? Григорий Петрович глубоко под землей, в земном крутящемся
шаре, лежит и не выйти ему оттуда. Но вдруг она подошла к зеркалу и
поправила волосы, подкрасила губки, захотелось накинуть что-то красивое,
как будто ждала мужа после долгой командировки. Поймала себя на этом и
разревелась от жалости к себе: значит, она и впрямь сошла с ума. Взяла себя
в руки, и все дурные мысли прошли. Прибрала комнату, чтоб просто что-то
делать,- и решила, что утро вечера мудренее.
- Надо ложиться спать,- сказала она и, выпив полстакана водки, быстро
разделась и завалилась в постель.- Завтра будет много забот, и все эти
недоразумения забудутся... - И довольно быстро заснула.
Ей приснились глаза Елизаветы, подернутые дурманом. Потом сквозь сон
послышалось, как будто ключом открывали дверь. Однако это было не
сновидение, она чувствовала ясно. Но не хватало сил открыть глаза,
усталость, водка сковали тело, а самое главное - ей уже было все равно.
Часть ее сознания была во сне, другая - бодрствовала, и этой бодрствующей
частью сознания она все воспринимала, Слышала, как кто-то вошел в кухню,
потом различила голос мужа, его чавканье, звон тарелки и ложки. На минуту
все затихло. Потом вдруг: мат, опять звон тарелки, шум и голос мужа, что
все плохо приготовлено, кругом тараканы; потом опять мат, бульканье воды...
Наконец она провалилась в сон, глубокий обморочный сон.
В десятом часу утра Наталья Семеновна проснулась. В поту и ужасе вышла на
кухню; яичница была съедена, тарелка побита, вода пролита. Но в квартире
уже никого, Наталья Семеновна взглянула на свое тело и закричала дурным
голосом: на нем явственно проступали следы изнасилования...
- Гриша, родной, как же так? - закричала она.
Словом, Григорий Петрович мертвый лежал в земле, Григорий Петрович живой
бродил по этой же так называемой земле и в момент, когда Наталья Семеновна
проснулась, был совсем недалеко от ее дома. А бессмертный дух Григория
Петровича покинул его - и живого и мертвого, и ушел далеко-далеко от них
обоих, к своему Небесному Отцу, скрывшись от дыхания смертных и оставив
Григория Петровича живого и мертвого один на один со Вселенной.
Космический бог Арад, в поле духовного зрения которого случайно попала эта
история, так хохотал, так хохотал, увидев эти беды человеческие, что даже
планета Д., находящаяся в его ведении, испытала из-за его хохота большие
неприятности и даже бури на своей поверхности.
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК
АКМ
Юрий Мамлеев
ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК
из книги
"Черное зеркало"
Человек я в общем неудачный. И неудача моя состоит в том, что я не стал
богом. Да, да, богом, бессмертным, внечеловеческим. Жить мне осталось всего
дня два (таков уж научный прогноз), а за сорок восемь часов не выучишься
стать богом.
Два дня. А на остальное мне наплевать.
Все кончено.
Сижу я в маленьком ресторанчике в Мюнхене и коротаю это время, все-таки два
дня, самые последние, тянутся безумно долго. Ну что ж, потерплю. Заказал я
себе салат и три мюнхенских пива. Я люблю мюнхенское пиво, от него веет
простотой. (Я и сам, в сущности, прост.)
А с миром - черт с ним. С этим Мюнхеном, Рио-де-Жанейро, Нью-Йорком и
прочей чепухой.
Пусть моя жизнь не удалась (по причине, которую я объяснил), но у этих
существ, людей, так сказать, жизни вообще не было. Так что не было даже что
выбирать, кроме сосисок, салатов, машин и пива.
Но где-то я их люблю.
Особенно женщин. Все-таки я принадлежу к их роду, то есть роду
человеческому. В этом и вся загвоздка. Во всех буддийских писаниях,
например, написано, что родиться человеком - это величайшая удача, один раз
такое бывает за миллионы более низших воплощений - от бесчисленных
похотливых насекомых (это, конечно, символика) до демонов, орущих в
пустоту.
А я вот не согласен.
И на кой черт нужно это человеческое воплощение, если для девяносто девяти
процентов людей оно проходит даром: поспал, поел, попихался, потрудился и в
гроб. Чем это лучше насекомого? Хотя вся современная западная цивилизация
на этом и стоит (на физиологии то есть). Впрочем, ну ее к черту, такую
цивилизацию,- все равно она скоро издохнет, как крыса, задохнувшаяся от
собственного бытия.
К сожалению, теперь меня уже ничто не интересует.
Ибо у меня осталось только два дня.
И за это время я не смогу стать богом. А человеком мне быть противно.
Тем не менее повторяю: я где-то люблю этот поганый род, в котором черт меня
угораздил родиться.
Особенно люблю женщин.
Здесь они - в этой пивной - такие странно сентиментальные, почти живые, в
отличие от остальных многотысячных жителей этого города.
Или мне в бреду так кажется?
Я уже выпил две кружки этого красивого пива.
Женщина тут сладкая, мягкая, в мясе, с большими грудями.
Что в душе у них - и есть ли вообще у них душа,- я не знаю.
Но некоторые современные западные теологи решительно отметают это
средневековое суеверие о душе и ее бессмертии вообще. Они отметают и самого
Бога, оставаясь при этом профессорами теологии.
Ну, Бог им в помощь. Они делают то, за что им хорошо платят.
Лично мне простые бабы в пивной нравятся гораздо больше, чем эти богословы.
Опять повторяю - то, что мне не удалось стать бессмертным, планетарным
божеством хотя бы, это только потому, что я воплотился не там, где хотел, а
среди уже деградировавшего человеческого рода.
И пусть древние тексты говорят о человечестве иное - они же имеют в виду
других людей и другое время.
Ну-с, с этой комедией покончено.
Я опустил яд в мою последнюю кружку пива и предвкушаю...
Но это поганое, гниющее, смрадное человеческое тело... Я опять-таки
приобрел его в связи с рождением в этом человеческом роде - Господи, как он
мне надоел. Я тупею при одной мысли о нем.
Кажется, скоро - если Бог даст - я уже не буду принадлежать к нему. Я
сделал все необходимое, чтоб хоть после смерти не принадлежать к нему.
И все-таки, и все-таки...
Я гляжу вот сейчас на них, жующих, глядящих, пьющих свое пиво. На их
женщин, у которых глаза лучше, чем у мужчин.
Ну и что? Пусть немного лучше. Ну и что? Господи, как они мне надоели, со
своими книгами, со своим пивом, со своими религиями... Скажут, что я -
духовный эмигрант. Одна моя бабка была русская, из России, другие предки -
здешние. Но ведь я родился тут, на Западе. И не знаю Россию. К чему этот
разговор? Через час или раньше я стану настоящим эмигрантом. Пора, пора!
И все-таки. Один только раз я был в этой стране, в России. Но мало ли стран
на земле - Япония, Италия, Люксембург, Бельгия. Но Россия совсем иная. Она
не просто страна. Я почувствовал это, как только приехал туда. Я был там
всего одну неделю. Одну неделю посреди десятков лет своей жизни.
Ничего, ничего я там не понял. Ну, люди, ну, города. И вдруг один страшный
момент. Я был за городом, в лесу. Природа эта поразила меня своей тоской,
но какой-то высшей тоской, словно природа эта была символом далеких и
таинственных сил. И вдруг из леса вышла девочка лет четырнадцати. Она была
избита, под глазом синяк, немного крови, нога волочилась. Может быть, ее
изнасиловали (а такое случается везде) или избили. Но она не испугалась
меня - здоровенного мужчину лет сорока, одного посреди леса. Быстро
посмотрев в мою сторону, подошла поближе. И заглянула мне в глаза. Это был
взгляд, от которого мое сердце замерло и словно превратилось в комок
бесконечной любви, отчаяния и... отрешенности. Она простила меня этим
взглядом. Простила за все, что есть бездонно-мерзкого в человеке, за все
зло, и ад, и за ее кровь, и эти побои. Она ничего не сказала. И пошла
дальше тропинкой, уходящей к горизонту. Она была словно воскресшая Русь.
Я огляделся вокруг. И внезапно ясно почувствовал, что в этой бедной,
отрешенной природе, от одного вида которой пронзается душа, в этих домиках
и в храме вдалеке, в этой стране таятся намек на то, что никогда полностью
не понять и что выходит за пределы мира сего...
Ну ладно, с этим конец. Потом, вернувшись на Запад, я завертелся в обычном
человеческом колесе: деньги, бессмысленная работа, слабоумный вой по
телевидению, алкоголь. Стресс. Где-то в стороне гомосексуализм. Счета.
Метро. Стресс. А потом - эта болезнь. Осталось всего два-три дня, я думаю;
и так еле двигаюсь. А теперь - здравствуй, пиво с ядом! На этом ставлю
точку и пью... Вот и буквы расплываются... Я уже почти не могу писать.
Прощай, нелепый мир!
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ПРЫЖОК В ГРОБ
АКМ
Юрий Мамлеев
ПРЫЖОК В ГРОБ
из книги
"Черное зеркало"
Время было хмурое, побитое, перестроенное. Старичок Василий об этом говорил
громко.
- И так жизнь плохая,- поучал он во дворе.- А ежели ее еще перестраивать,
тогда совсем в сумасшедший дом попадешь... Навсегда.
Его двоюродная сестра, старушка Екатерина Петровна, все время болела. Было
ей под семьдесят, но последние годы она уже перестала походить на себя, так
что знакомые не узнавали ее - узнавали только близкие родственники. Их было
немного, и жили они все в коммунальной квартире в пригородном городишке
близ Москвы - рукой подать, как говорится. В большой комнате, кроме самой
старушки, размещалась еще ее сестра, полустарушка, лет на двенадцать моложе
Катерины, звали ее Наталья Петровна. Там же проживал и сын Натальи - парень
лет двадцати двух, Митя, с лица инфантильный и глупый, но только с лица.
Старичок Василий, или, как его во дворе называли, Василек, находился рядом,
в соседней, продолговатой, как все равно гроб на какого-нибудь гиганта,
комнате.
В коммуналке проживали еще и другие: не то наблюдатель, не то колдун
Кузьма, непонятного возраста, и семья Почкаревых, из которой самый развитой
был младенец Никифор. Правда, к сему времени он уже вышел из младенчества и
стукнуло ему три с половиной года. Но выражение у него оставалось прежнее,
