сверхъестественно, оживился и сел на стол прямо против Климента Сергеича.
- Она у меня девственница, скромница такая... знаете... хе-хе,- дребезжаще
просмеялся он.
- Вы знаете,- разоткровенничался в ответ Климент Сергеич, пытаясь завязнуть
в каком-то бессмысленном разговоре,- у меня жена тоже была скромница. И
представьте, сейчас наоборот...
- Ладно, хватит,- грубо оборвал его N.N., слегка ударив по кисти руки.-
Оформляйте документы... Климент Сергеич...
- Товарищи, я за... - спохватился последний.
Очень быстро провернули официальную церемонию в зале. N.N. со своей
супругой и свидетелями проделали обратный путь, к выходу. В руках у
Петровой был большой букет цветов.
Тем временем, как только супруги вышли, в кабинете Климента Сергеича
зазвонил телефон и кто-то резким, металлическим голосом сказал ему, что он
- то есть Климент Сергеич - умер. N.N. с Петровой были уже на улице.
- Я так и знала, что ничего не получится,- свистяще произнесла она.
N.N. пожал плечами. Петрова внезапно остановилась, огляделась кругом и
вдруг, словно подумав, мгновенно исчезла, растворилась в пустоте.
N.N., закурив, быстро, по-деловому пошел вперед, к трамвайной остановке.
+
+
АКМ - Юрий Мамлеев. ПРОИСШЕСТВИЕ
АКМ
Юрий Мамлеев
ПРОИСШЕСТВИЕ
из книги
"Черное зеркало"
Григорий Петрович Гуляев, крупный мужчина лет пятидесяти, умер. На этом
свете осталась от него в однокомнатной квартире жена - Наталья Семеновна,
лет на десять моложе его, сынок Вова восьми лет и, кроме того, некоторые
родственники, в том числе и такие близкие, как родная сестра - Елизавета
Петровна, живущая Бог знает где.
- Зря, зря Гриша умер,- говорила одна такая родственница, старушка Агафья.-
Преждевременно, можно сказать...
- А кто же свое время знает? - возразила другая родственница, покрупнее
телом.- Нас ведь, паразитов, не спрашивают, когда нам умирать.
Жена Наталья Семеновна ничего и никому не возражала, только вздыхала, думая
о грядущем. А мальчик Вова вообще ни во что не поверил и решил, что папа
просто уехал - в далекое-далекое путешествие и что он, мальчик Вова, тоже
за ним скоро последует - туда, где папа.
Между тем нужно было организовывать похороны. На дворе уже стояли
девяностые годы, конец второго тысячелетия, время невероятно тяжелое. Но
Григорий Петрович был лицо ответственное, служивое, и организация, где он
трудился, помогла. Хуже всего оказалось с могилой; место еле нашли, но зато
на приличном, даже веселом кладбище. Верующий ли был Григорий Петрович или
нет - насчет этого никому ничего не известно было, даже непонятно. Но по
крайней мере гражданскую панихиду подготовили по правилам.
Она состоялась в клубе велосипедистов - там на первом этаже расположился
громадный зал, окна которого выходили в зеленый, уютный и в меру
поганенький садик. Гроб поставили у задней стены зала - прямо против входа.
Были цветы, даже знамя и не так уж много людей. (Наталья Семеновна решила
Вовку своего не пускать и отправила его на дачу к двоюродной бабушке.)
В гробу Григорий Петрович постарел и вместо своих пятидесяти выглядел лет
эдак на сто, а то и на все сто десять. Кожа вдруг одрябла, словно
провалилась, глаза были закрыты - но с какой-то нездешней уверенностью и
даже твердостью, что-де они уже никогда не откроются. Руки тоже были
сложены с полной уверенностью, что они уже никогда не разомкнутся.
Плакали - средне, одна только супруга, что вполне естественно, рыдала, да
еще сестра. Мамы и отца у Григория Петровича уже давно не было. Двое друзей
вообще не пришли. Почему-то появилось человек пятнадцать - из спортивного
общества велосипедистов - совсем никому не знакомых людей.
- Шляются тут всякие,- недовольно ворчала бабка Агафья.- Покойник ведь не
пьяница был запойный, чтобы знать всю Москву, всех собутыльников. Он был
человек тихий, ответственный. О семье заботился.
- Безобразие, да и только,- подтверждала другая родственница.- Покоя даже в
гробу не дают. Так вот и всю жизнь маешься, маешься, кричишь, ищешь
чего-то, а потом и вознаграждения никакого нет, одно хамство. Ляжешь в гроб
- и тебе же в морду наплюют...
- И не говорите,- шептала третья родственница,- ребята-то эти, незнакомые,
наверняка навеселе...
А на дворике между тем, за кустами, расположились двое соседей Григория
Петровича - Николай и Сергей, расположились для выпивки.
- Ну что ж, помянем,- сказал один.
- Помянем,- ответил другой.
Помянули, выпили, а Сергей вспомнил:
- А покойник-то нехорошо себя вел перед смертью...
- Почему нехорошо? - насторожился Николай.
- Драться все время лез. Чуть что - в морду, хотя и больной уже был, все
понимал, к чему дело идет.
- Не может быть,- ужаснулся Николай.
- Факты,- упрямо подтвердил Сергей, потом задумчиво добавил: - Может, жизнь
такая пошла, крутая.
- Да чего ж перед смертью в морду?
- В самый раз. Но не думай, что он только хулиганил. Когда один оставался в
квартире, криком кричал, я слышал, у нас стенки тонкие.
- Людей всех жалко,- проскрипел Николай.- Не мог он, наверное, понять: как
это - тело - и вдруг его нет. У него тело было добротное, не то что...
- Помянем,- проскулил Сергей, и они помянули.
Между тем в зале наступило какое-то затишье. И тогда у входа появился сам
Григорий Петрович, живой. Незаметно так появился, тихо, как словно вошла
потусторонняя птица. Сначала никто и внимания не обратил: ну, вошел
человек, наверное, собутыльник, хочет проститься с Григорием Петровичем,
который в гробу. Сам Григорий Петрович, или, вернее, Григорий Петрович,
который в гробу, и не пошевелился: лежит и лежит. Сразу видно: мертвый
человек. Но живой Григорий Петрович все к нему подвигается, медленно, но
верно. Наконец жена первая закричала:
- Гриша!
Да, Гриша, и пиджак тот же самый, и, главное, то неуловимое в походке ли, в
улыбке, по которой сразу знаешь: это ОН, в данном случае Гриша, Гуляев
Григорий Петрович собственной персоной. А другая собственная персона лежит
на постаменте, в торжестве, в цветах, тихая.
Наталья Семеновна еще раз расширила глаза и грохнулась наземь: Гриша!
Откровенно говоря, почти никто ничего не понял: бросились к супруге, думая,
что у нее инфаркт, а на живого Григория Петровича смотрели только несколько
человек, остолбенев.
Сестра его родная, Елизавета Петровна, отличавшаяся вообще жестким
характером (иногда она ночевала и под поездом), чуть-чуть подошла к живому
Григорию Петровичу и спросила:
- Кто ты?
- Тот, кто в гробу.- И живой Григорий Петрович подошел к мертвому Григорию
Петровичу. Похолодевшая сестра его тоже приблизилась. Остальные стояли или
возились около супруги. Некоторые в стороне - просто шептались.
Живой Григорий Петрович пристально и, правда, довольно мрачновато смотрел
на свой труп. Все цепенея и цепенея, Елизавета Петровна спросила:
- А это кто? - кивком показывая на покойного.
- А это я,- сумрачно ответил Григорий Петрович.
- Гриша, но ведь ты говоришь, ходишь,- бормотнула Елизавета, и один глаз ее
обезумел.
- Ну и что? - насмешливо проговорил живой Григорий Петрович. Потом, как бы
извинительно, кивнул на себя, мертвого, и пожал плечами.
- Как ну и что? - ужаснулась сестра.
- А вот так,- и Григорий Петрович повернулся к ней, готовой упасть.- Ладно,
Лизок, ты вот что: передай Наталье - я к ней сегодня вечером попозже приду.
Только пусть Вовку не берет обратно. И пускай приготовит ужин: яичницу с
колбасой, кефиру, булочек. Водки не надо.
- А я? - нежно прошептала сестра.
- А чего ты? Мы с тобой и так родные.
Живой Григорий Петрович несколько раз важно прошелся около своего гроба,
остановился у головы, потрогал цветы, свои поседевшие, уже неживые волосы,
тлеющий желтый лоб, незаметно дернул себя за мертвое ухо. Потом взглянул на
сестру.
- Вот что,- шепнул он.- Если Наташка боится, то пусть спит, скажи ей,
пускай спать ложится, если пугается. Я сам разберусь на кухне, кусну, а
потом к ней прилягу...
И Григорий Петрович уверенно, но все-таки скорбно пошел к выходу,
повернувшись задом к себе, мертвому. Большинство провожающих не знали его
как следует в лицо и к тому же вообще ошалели, так что он беспрепятственно
вышел из залы.
Правда, какой-то мальчишка, признав в нем покойного, хотел схватить его за
руку, но в последний момент не решился.
Три человека, хорошо знавшие Григория Петровича, лежали на полу в обмороке.
Один же просто сидел и бил себя в грудь кулаками, как бы в беспамятстве.
Другие все еще откачивали Наталью Семеновну. Некоторые бормотали о
галлюцинации.
Другие искоса посматривали на мертвого Григория Петровича: не пошевелится
ли. Усугубил положение высокий седой старик, видимо сектант: он,
пронаблюдав все происходящее, подошел к гробу и плюнул в лицо покойнику,
причем плюнул очень строго, как бы пригрозив.
Что тут поднялось!
Родственники, особенно сестра мертвеца, прямо вцепились в старика сектанта,
кто-то дернул его за бороду. Послышались свистки, вроде бы вызывали
милицию.
Между тем музыканты, ни на что не обращая внимания, заиграли траурный марш,
как и было договорено. А в зале уже дошло до мордобоя. Старикашка сектант,
рваный, валялся на полу.
В это время Наталья Семеновна очнулась. С изумлением она смотрела на мир.
Мир был ни на что не похож: хотя гроб стоял на месте и лилась загробная
музыка, ей сопутствовали мордобой и истошные крики.
Тем временем уже по всему залу распространился слух, что, мол, только что
Григорий Петрович приходил сюда сам, живой... и в этих похоронах что-то не
то. Уже какой-то рыжий здоровенный мужик вытаскивал покойника из гроба,
вопя, что мертвеца подложили. Покойника еле отбили, и события после такого
факта приняли какой-то фантастический оборот; дрались все против всех, а
остальные вопили.
Наталья Семеновна решила, что она на том свете, и опять упала в обморок.
Из своих кустов выскочили соседи-алкоголики - Сергей и Николай с криками,
что они допились, потому что видели Гришу, уходящего из зала по направлению
к автобусной остановке. Тем временем подъехала вызванная кем-то милиция.
Первым вышло начальство - седоватый грузный лейтенант-оперативник. Но вид
дерущихся у гроба поставил его в тупик. Он и его сопровождающие вышли из
этого тупика минут через пять-шесть.
- Разогнать надо всю эту похоронную процессию! - заорал наконец лейтенант,
подходя к лежащей без сознания Наталье Семеновне, потому что ему сказали,
что это супруга умершего. Около лейтенанта вдруг завертелся какой-то
человек в штатском, кажется из верхов велосипедного клуба. Наталью
Семеновну растрясли, и она открыла глаза.
- Ваш это муж или не ваш?! - закричал человек, указывая на гроб. Наталья
Семеновна заплакала.- Вы нам этими дикими похоронами демократизацию
общества срываете!!! - визжал человечек, чуть не подпрыгивая вокруг Натальи
Семеновны.
- Дайте вы ей опомниться-то,- заорала на него старушка Агафья.-
Неугомонные! Все вам надо выяснить! Дайте ей разобраться-то, умер у нее муж
или жив?!
Лейтенант выпучил глаза. Не в силах больше выносить такие слова и мордобой
вокруг гроба, лейтенант вышел на середину зала и гаркнул:
- Прекратите безобразие, не то стрелять буду!
И выхватил пистолет, направив его почему-то на гроб с покойником, но потом,
опомнившись, поднял пистолет дулом к потолку. Милиционеры, стоявшие около
него, оцепенели. Но слова и грозный вид, как ни странно, возымели
позитивное действие. Драка, как уставший синий океан, стала затихать, и,
кроме истерических криков, ничего особенного больше не происходило.
Человечек из верхов велосипедного клуба подошел к лейтенанту и спросил:
- Что делать-то будем, товарищ... господин лейтенант? - опасливо спросил
он.
- Что делать? - задумчиво произнес начальник.- Первое: о происшедшем -
молчать. Второе: похороны свернуть, музыку прекратить и сию же минуту
уезжать на кладбище. Машина ведь есть? Есть. А я прослежу, чтоб все было
как следует.
Его приказа послушались.
Гроб перенесли в машину. Но процессия разделилась во мнении: большинство
склонялось к тому, что ехать хоронить ни к чему, потому что-де неизвестно,
