остановил? – Так и было от начала веков со всеми, кто
заговаривал со мной. Теперь молчание длилось необычайно долго.
И она понимала, почему он не прерывал его. Не потерять ясность
мысли сейчас, в эти минуты, для нее было подвигом. А она была
нужна ему в здравом рассудке. – Скажите, – тихо начала Лера, –
а те, кто считает иным правильный путь к добродетели, какие у
вас отношения с ними? – А, с колеблющимся ангелом? – С кем? –
С колеблющимся ангелом. Ты беседовала с ним. – Он с
любопытством посмотрел на нее. – Думала, есть только черное и
белое? Увы, сам хотел бы того же. Волей обладают только люди и
ангелы. Душа же – безвольна. Воля людей – их способность
действовать вопреки инстинкту. Воля ангелов – вопреки замыслу.
Но есть ангелы в раздумьях, их и зовут колеблющимися. Так вот
об отношениях – самые серьезные. – Было видно, что он рад
любому ее вопросу. – За них говорить не буду, я считаю, что
всегда должна быть альтернатива, так сказать, демократия. Ведь
наши установки почти одинаковы. – ??? – Ну, они говорят:
совершив зло, прощен будешь. А я говорю: совершай зло, все
равно прощен будешь! Разницы почти никакой, а практическая
польза – сама понимаешь. – Он снова сделал выразительный жест
руками. – Ведь и там, и там, совершая зло, мы приближаем
конец, только я хочу это сделать быстрее, избавив мир от
лишних жертв. Кто осмелится возразить мне, если у него с
головой все в порядке? – Почему же тогда вы до сих пор не
набрали этих десяти? – В этой истории еще не было совпадений,
чтобы и с головой в порядке, и думали так, как я, – с видимым
сожалением произнес он. – И не забывай! Надо еще удивить меня,
оставшись живым! Ты – первая. Впрочем, для столь важного дела
мне было бы достаточно и одного. Так что вся надежда на тебя.
– Для какого дела? – Ты видела его. Она стояла неподвижно, не
силясь ни понять того, что происходит, ни стараясь избавиться
от всего этого. Ей показалось, что в таком состоянии она
чувствовала себя более защищенной. По крайней мере, сейчас. И
вдруг, будто находясь в это мгновение не здесь, а где-то
далеко-далеко за горизонтом, медленно, словно намеренно
показывая свою отстраненность, Лера произнесла: – Нет. Они еще
предлагают человеку услышать пение лесных птиц. – А человек
выбирает квартиру площадью триста шестьдесят семь метров! –
уже раздраженно воскликнул он. Лера вздрогнула. – Я вижу, что
еще не убедил тебя? – Голос снова стал ровным. Лера покачала
головой. – Ну, хорошо, приведу тебе самый свежий пример.
Помнишь, когда ты была на месте Эльзы и увидела глаза
любимого, я спросил тебя, что ты почувствовала в это
мгновение. –Так это были вы? – вырвалось у нее. – Да, мой
голос был чужим в том монологе. В монологе, но не в действии.
– Так вы… принимали участие? – Да, вмешался, правда не самым
удачным образом. Помешали. – Кто? – Ты. – Я? – Да ладно об
этом, – переходя на миролюбивый тон, ответил он. – Вопрос в
сути, точнее, в цели. Я хотел помочь им, а ты своим
вмешательством помешала этому. И если ты согласишься с тем,
что я тебе сейчас расскажу, это будет еще одним аргументом в
пользу того, чтобы ты ничего не потрясала здесь, а спокойно и
легко шла вперед. – Вы что же, считаете, что если бы он… сам…
сделал это, было бы лучше? – Скажи, а чем отличаются
самоубийцы от тех, кто погиб, бросившись спасать человека? –
Это же ясно. У них не было цели покончить с собой. А у первых
такая цель была. – А если человек ищет смерти, ну, например,
на поле брани? Скажем… – он задумался. – Возьмем что-нибудь
этакое романтическое, учитывая, что ты женщина. Вот маршал Ней
у Наполеона. Он искал смерти в битве при Ватерлоо, искренне
искал. Да таких примеров множество. Можно ли его назвать
самоубийцей? Лера задумалась. – Ага, уже ближе, – обрадовался
он. – Тогда следующий вопрос. А как быть с теми, кто убивает
себя, не ведая об этом? При этом не спасает никого и не ставит
такой цели? – Если он сделал это невольно, то не может быть
само- убийцей! – А что же тогда происходит в те мгновения,
когда он видит, кого сжигает, и она еще жива и смотрит ему в
глаза! Ее лицо исказилось от ужаса. – Ведь согласись, в душе
человека в этот момент не могут происходить обычные процессы.
Они сверхнеобычны. Ведь не может же неимоверное напряжение
человеческого духа в эти мгновения быть мертво и неподвижно!
Что порождает оно в душе? Согласись, что если перед тобой
женщина, которую ты любишь, ради которой живешь, – ты убиваешь
себя сам. Если бы он узнал любимую потом, через некоторое
время, самоубийством это назвать было бы нельзя. Но он убивал
ее живую и сознавал, что делает, хотя бы одно мгновение! –
Замолчите! Замолчите! – закричала Лера. – Я не хочу больше
этого слышать! – Окружающее поплыло у нее перед глазами. Когда
она пришла в себя, лиловое мерцание ореола по-прежнему не
давало разглядеть его лучше. Но это сейчас и не требовалось. –
Сверхнеобычно… согласна. Да, я согласна, сверхнеобычно. – Так
что же, что оно меняет в человеке? Какие пласты в его
невидимой для меня глубине приходят в движение? Ведь что-то
невероятное происходит там, в вашей душе, и это невероятное
меняет все. Почему он становится другим и я не узнаю его?
Объясни! Самообладание уже полностью вернулось к ней. – Я
знаю, что происходит там… теперь знаю. В это мгновение в нем
рождается вера. Нет, возрождается! Она есть в каждом из нас,
только дремлет. И чтобы разбудить ее, одному надо просто
остановиться, а другому пережить смерть. Свою или любимого
человека. Вот и все. – Вера? Но… но не торопись. Наверное,
все-таки такое потрясение дает человеку другое, нечто вроде
сверхспособностей. Видеть там… через стену или влиять на
других людей. Я ждал по меньшей мере такого ответа. И я всегда
стараюсь поддержать человека в этот момент. Я протягиваю ему
руку – вот с чем ты должна согласиться. – Да, я поняла, вера!
– словно не слыша его слов, повторила Лера. – Но не все из них
это понимают и берут иногда другое… – Ну какая еще вера? – Он
раздраженно и резко поднял руки. – Что за блажь! Ну скажи, что
дает человеку эта вера? Что?! И вдруг Лера почувствовала
необычайную легкость, как будто не было этих последних
