ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕНЩИНА
Мистический роман
МИХАИЛ СЕРГЕЕВ
Уважаемый читатель! Если вам меньше 35-ти лет, бросьте эту
книгу, все равно вы это сделаете максимум на сороковой
странице. Тем же, кому уже 35, предоставлена возможность,
оценить не только собственную степень нравственности и
порядочности, но и тех, кто идет рядом. Эта книга о том, как
мы расстаемся со своей душой. Как гоним ее от себя, не желаем
говорить с ней. Как понемногу, по капельке уходит из нас
добро. А душа не хочет такого конца. Ей жаль того, с кем она
появилась в этом мире. Ее существование – в скорби о нас. Но
есть и те, кто, стараясь прогнать ее от себя, не желая иметь
ничего общего с ней, бьют душу кнутом, прямо по лицу. Но она
не уходит и только плача стоит перед ними. Лишившись разума,
мы не можем понять, что ей некуда идти. Уйти можем только мы.
Это и есть «безумие твари». Но за все приходится платить. Гнал
ли ты ее тысячелетия назад, сейчас, или на пороге гибели
человечества – не важно. И хотя за страшным процессом
расставания с душой, стоит чудовищная по своей силе личность,
добро сильнее и оно торжествует. Непременно. Книга будет
переносить вас из времен Римской империи в недалекое будущее;
прочитав ее, вы будете участвовать в его рождении. Вас, больше
не оставят равнодушными многие вещи, на которые прежде вы не
обращали внимания. Вы станете лучше, я очень надеюсь на это.
Тайна же откроется совсем немногим. Кроме того, должен
сообщить вам, что в романе использована музыка из первого
концерта П. И. Чайковского. Вы обязательно почувствуете это
место. И еще. Не дарите книгу женщине, в которой не уверены.
Вы расстроите ее.
С уважением Михаил Сергеев.
– Кто нашептал тебе эту книгу? – Я написал ее сам. – Нет,
человек сам может услышать только ветер. – Пусть так. Пусть я
услышал только ветер. – Так кто же нашептал тебе ее?
О вещая душа моя! О сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься
на пороге Как бы двойного бытия!
Ф. И. Тютчев
СМЕРТЬ
Все произошло просто и неожиданно. Седьмая полоса пешеходного
перехода, хорошо знакомый визг тормозов, мокрый от дождя
асфальт на щеке. Асфальт почему-то удивительно теплый.
Какая-то женщина сидит рядом и почему-то сильно кричит. А
кругом – люди, люди, люди. Лера ощутила дискомфорт, вызванный
всеми этими «почему-то», даже скорее досаду оттого, что все
вокруг, бегая и суетясь, делали это явно сознательно.
Невероятным усилием воли ей удалось успокоиться. Нужно наконец
понять, что происходит. Нельзя же просто так стоять и ничего
не делать. Вдруг ее осенило. Это шок. Ну конечно, она видела
такие случаи десятки раз: ее окна выходили на перекресток с
переходом, и почти каждый вечер она слышала визг, ставший
знакомым за эти годы, затем глухой удар, иногда их было два;
потом она подходила к окну и каждый раз повторяла одно и то
же: «Боже мой!» С годами она пробовала приучить себя не
смотреть на такие случаи, но ощущение чьей-то боли где-то
рядом не позволяло ей оставаться равнодушной. Обычно кто-то
тормозил у перехода, кто-то проезжал мимо, и заканчивалось
почти всегда одним и тем же: два человека начинали активно
обсуждать свои неприятности по мобильным телефонам. Правда,
бывало и по-другому, но вспоминать об этом не хотелось. Вот и
сейчас чувство дискомфорта не покидало ее, но причиной тому
было не очередное вечернее происшествие; просто Лера видела
знакомую картину как-то иначе. Обычно собравшаяся толпа зевак
не давала рассмотреть сразу, что же все-таки произошло, но
сейчас она видела все. И это не был вид из ее окна, что уже
ненормально. Ненормальным казалось и другое. На цветном
пешеходном переходе, каких сейчас в Москве много, лежала
женщина в странной позе. Странность заключалась в том, что
поза была «удобной». Обычно так отдыхают: на боку, положа руку
под голову. Но асфальт не трава, да и сумочка скорее валялась,
а не лежала на некотором расстоянии. Все было как-то
неуместно. Мысль, что какая-то важная деталь ей знакома,
медленно проникала в ее сознание. Ну да, это случилось
сегодня, по пути домой, у овощного киоска; она поцарапала свою
любимую сумочку, содрав позолоту с замка. Еще подумала: «Надо
же, как неудачно: так долго подбирать пряжки на туфлях к этой
сумке, и на тебе». И тут Лера поняла все. И сумочка, и красная
юбка, сшитая совсем недавно, и рука, лежащая ладонью кверху,
были ее. «Это я, – отозвалось эхом в сознании. – Это я, и это
происходит со мной! Но почему мне не больно? Ах да! Я же
читала у Моуди: человек во время клинической смерти видит себя
со стороны и ничего не чувствует. Но почему смерть? Зачем она?
Может, это просто сон?» Постепенно крики людей и вой «скорой
помощи» начали быстро удаляться и перешли в рокочущий гул.
Стало страшно. Гул оборвался, наступила гнетущая тишина;
ощущение невероятной легкости и безразличия наполнило ее. Лера
ощутила полную перемену вокруг. Глубина этой перемены
чувствовалась везде и касалась абсолютно всего. Сознание
прояснилось. Она находилась в прозрачной, как ей показалось,
сфере, заполненной меняющимися картинами: тоже прозрачными, но
не призрачными – живыми и вместе с тем неподвижными! «Какая
удивительная феерия», – мелькнуло в голове. Цветущие
яблоневые сады, спешащие куда-то люди, которых не заслоняли
стоящие перед ними здания, тоже прозрачные. Плывущие корабли и
стада антилоп, океаны и горы, города мира и континенты сменяли
друг друга перед ней в этой сказочной неподвижности.
Неожиданно она заметила, что, если смотреть в одну сторону,
взгляд открывал одно за другим новые видения. Снежная равнина
сменялась торжественным органным залом, наполненным людьми, и
тут же – кувшинками на водной глади. Причем люди не исчезали и
тоже оставались перед нею. Но не они удивляли ее и даже не то,
что новые видения не сливались с остальными. Нарастающее
ощущение того, что она становилась частью их величественного
калейдоскопа, чего-то необъятного, что рождалось на ее глазах,
– вот что завораживало Леру. Все еще находясь в оцепенении,
она заметила невероятное: ожившие картины уже сами смотрели на
нее и видели ее. Описать и представить это в обычном сознании
было невозможно. Удивительность происходящего поражала. Вдруг
у нее мелькнула догадка: «Я вижу мгновение времени! И я в этом
мгновении». – Ты угадала, – отозвалось в сознании. Но это был
не ее голос. – Кто это? – спросила Лера и удивилась отсутствию
страха. – Я буду здесь с тобой. – Что значит «со мной»? – Я
буду сопровождать тебя здесь. – Но кто вы? Человек? – Нет. – А
кто? – Ты поймешь позже. А пока считай меня твоим проводником.
Здесь тебе многое предстоит пересмотреть и все пере- оценить.
– Что «все»? Лере показалось, что она задала вопрос, не
дождавшись окончания фразы. – Не смущайся, это нормально;
здесь все происходит одновременно: мы уже вне реки времени.
Что касается твоего вопроса, тебе предстоит дать новую оценку
своей жизни. От нее будет зависеть все. – Что же здесь может
зависеть от меня? – Путь твоего восхождения к Свету. – Свет?
Что это? – То, ради чего мы появляемся в этом мире. Он ждет
каждого из нас. Но у каждого – свой путь к нему, и этот путь
человек определяет сам: таков закон творения. Все
предопределено в этом мире, кроме нашего пути к Свету, и в
этом главный замысел Творца. Выбор пути – наша миссия и смысл
нашего существования. * * *
«Как странно», – подумала Лера. Она была довольно известной
писательницей, считала себя верующей и, конечно же, задавалась
вопросом: зачем, для чего она живет? Для чего вообще живут
люди, рождаются на свет, становятся взрослыми, учатся,
работают, любят, куда–то стремятся, а затем стареют и умирают?
Все так смирились с обыденностью происходящего, что просто не
замечают течения времени, отпущенного вовсе не на то, чтобы
повзрослеть, состариться и умереть. В этой безысходности было
что-то ненормальное, и иногда, очень редко, оставшись наедине
с собой и вспоминая прожитые годы, она испытывала чувство, что
все здесь не так, неправильно. В ее восприятии и попытке
обустроить мир вокруг себя была какая-то незаконченность и
неудовлетворенность. Такое ощущение приносило ей только
дискомфорт. «Это пройдет», – говорила она себе. И
действительно, время всегда возвращало ее в привычное русло
жизни. Дом, работа, издательство, презентации, поздравления,
улыбки друзей. А дальше – море, отдых, чайки над головой. И
трогательная вера в то, что чайки – это души погибших моряков.
Все или почти все было прекрасно в ее мире, но существовал и
другой мир. Мир, где миллионы людей ложились спать голодными,
где насилие стало нормой, где были несчастные семьи и больные
дети. Мир, кричащий, взывающий о помощи, неудобный, и она в
нем жить не хотела. Вдруг ей стало невероятно стыдно за то,
что много раз в своей жизни она пыталась убежать от
неприятного присутствия рядом чего-то ущербного, недостойного,
да и просто не имеющего отношения к ней. Она даже нашла выход
из таких неприятных ситуаций: если мне что-то непонятно, но
мешает жить, нужно избегать всего этого. И она избегала.
Старалась не ездить на метро, где можно встретить неприятных и
не- опрятных людей, избегала подземных переходов, где сидели
нищие, старалась не смотреть передачи про брошенных детей,
умирающих стариков и несчастных женщин. Много раз, видя
попрошайку, она спрашивала себя: дать или не дать? «Я только
что помогла старушке на углу, на сегодня достаточно». Этот
ответ не удовлетворял ее. «Но что же, подавать всем, кого я
встречу? Вон их сколько», – успокаивала она себя. Ответа не
было. Довольно часто она бывала за границей и видела другой
мир, избавленный от того, что ее так раздражало. Но тогда ей и
в голову не приходило то, что стало ясно позже: они живут так
потому, что сотни миллионов других людей живут хуже, чем
должны жить. Очень просто: одни живут за счет других. Одно
время она даже пристрастилась читать популярную литературу о
нравственном и физическом совершенствовании, статьи о
психологии и парапсихологии, эзотерике, шаманизме и о многих
других «измах», которыми так напичканы модные глянцевые
журналы. Но поскольку она получила достойное образование и
воспитание, во всяком случае, она так считала, то,
проанализировав подобные измышления, пришла к заключению, что
все они – суть профанация, имеющая одну цель: отнять у нее
деньги. Таким выводом она осталась довольна и даже немножко
гордилась тем, что не свихнулась на всяких бреднях, как ее
