сочувствие зрителя, то просто становился предметом обсуждения.
И напротив, если герой, убивая, вдохновлял на это других,
заставлял восхищаться «справедливостью» совершаемого им суда –
актер пополнял список. Лера была согласна с такой оценкой. Тот
самый фильм буквально сгубил тысячи молодых жизней. Но это еще
не все. В список попадали и те, кто просто пил и даже курил на
экране, если он играл при этом положительного героя, которому,
по замыслу авторов, должна подражать молодежь. Сюда же попали
режиссер и актеры известного фильма «Улицы разбитых фонарей» –
за то, что чуть ли не в каждой серии в обязательном порядке,
словно исполняя дьявольский заказ по уничтожению нации, легко
и непринужденно из года в год упивались водкой. За то, что
настойчиво убеждали зрителя в обыденности и нормальности
происходящего в кадре, причем с таким завидным постоянством,
словно сожалели, что убивать выстрелом с экрана молодое
поколение невозможно. Оказалось еще как возможно! Кстати,
автор отмечал, что платить за это они начали уже давно. Были
здесь и политики, если, по мнению автора списка, не принимали
меры к искоренению пороков. «Непринятие мер по спасению нации»
– так он это называл. Видя, что творилось вокруг, сложно было
не согласиться с ним. Лера не только не понимала таких
«вершителей» искусства, но и спрашивала – среди ее знакомых
был один такой: «Зачем они это делают? Для чего?» – Ну что ты
переживаешь так, ведь это жизнь, – улыбаясь, ответил тот. –
Понимаешь, так бывает в жизни. Ты что, хочешь запретить
показывать реальность? Знаешь, это попахивает диктатурой, а мы
живем в свободной стране! – Нет, это неправильный ответ на
вопрос «для чего?». Если для реальности, то почему бы вам не
снять фильм со сценами облучения узников «доктором смерть»
Менгеле; эти документальные кадры человеческих мук видел
каждый, но длятся они секунды. Кроме того, он впрыскивал
бензин в сердца своих жертв, оставлял больных без органов и
делал все это без наркоза. У бесчеловечных экспериментов была
цель: посмотреть, как скоро наступит смерть. Ведь это тоже
ваша «жизнь». Снимите полнометражную ленту: человек умирал
долго и в страшных муках. Какое-то время жил без глазниц и
печени с вывороченным животом! Растяните эту сцену – получится
самая что ни на есть реальность. Или покажите, как сжигали
людей живьем в печах. Возьмите, например, детей: они тоже
умирали не сразу, и это были даже не муки тела, а муки души.
Ребенок умирает не сразу и не от огня, а от ужаса непонимания!
А чудовище, заталкивающее его в печь, ничем не будет
отличаться от чудовища, которое снимет художественно эту
сцену. От желающих посмотреть не будет отбоя – вы их уже
наплодили. Поэтому на вопрос «Для чего?» ответ «Потому что это
жизнь» не годится. У человека, а не у чудовища, ответ другой.
Я снимаю, пишу, играю роль только для одного: чтобы мир стал
добрее, чтобы человек не просто уважал, а любил всех вокруг.
Чтобы ему было жалко последнего муравья на этой планете,
гибнущего со своей соломинкой в лесном ручье. И это неправда,
что жалость унижает человека! Она протягивает ему руку. Вот
мой ответ таким, как вы. Лера помнила, что это был тяжелый
разговор. Знакомый больше ей не звонил. Потом он спился и
умер. Но за все эти годы она ни разу не пожалела о своих
словах, хотя двоякое чувство своей причастности к его смерти
еще долго преследовало ее. Двоякое оттого, что она не могла
понять: это вина или заслуга ее перед людьми? И вдруг Леру
охватило непреодолимое желание разорвать цепь событий, в
которой она оказалась, броситься обратно, закричать,
предупредить, спасти хоть кого-нибудь. Но она оставалась
неподвижной. Все стало ясно. В выбор людей вмешаться было
нельзя. Они делали его сами. – Где они в старости? – продолжал
голос. – Одни ушли в небытие, другие еще цепляются за свой
выбор, не веря, что временное проходит. Пальцев на одной руке
хватит, чтобы посчитать тех мастеров, кто дарил людям добро и
зажигал в их сердцах неугасимый огонь. Эти тысячи сердец
начали новую жизнь. И чем их было больше, тем сильнее
наполнялось их собственное сердце радостью и счастьем, тем
легче и стремительнее был их путь здесь. Впрочем, желание
увидеть ликующую и ревущую толпу было и у других, добившихся
известности кумиров, скажем у Адольфа Шикльгрубера. И хотя это
уже совсем другая история, история падения в бездну, именуемую
«власть», что-то и кто-то роднит их, вновь и вновь открывая им
двери к человеку. После этих слов Лера почему-то снова
посмотрела вниз, туда, где огненные сполохи по-прежнему не
давали застыть гигантскому тоннелю. Казалось, этот огромный
червь был единственным живым существом во тьме обволакивающей
его бездны. – Но мы опять отвлеклись. Ты спросила, что можно
взять сюда с собой? – Голос заставил ее оторвать взгляд от
неприятной картины. Неожиданный поворот в разговоре вернул ее
к действительности. – Ты можешь взять только то, что
представляет собой кирпичики мироздания, – твои духовные
успехи и добродетели. Ты несешь с собой боль за других,
сожаление и чувство сострадания к ближнему: они неразрывно
связаны с твоим духом. Чем больше таких кирпичиков тебе
удалось насобирать в той жизни, тем ближе к свету начало
твоего пути здесь. И еще ты берешь с собой память. Память обо
всем. Память – это твое страдание здесь, твои муки, твой крест
и покаянная сторона твоей души. – Но почему страдание и почему
покаянная? – Эта сторона памяти будет преследовать тебя здесь,
пока не сотрется в твоей душе, не сожмется в комок, как
шагреневая кожа. Помнишь девочку, которой ты исписала
каракулями школьный дневник просто за то, что она была не из
вашей компании и училась, как вы считали, слишком хорошо? Лера
почему-то действительно помн ила этот не очень приятный эпизод
из ее жизни и, сознавая незначительность события, не могла
понять охватившее ее теперь волнение. Возникла небольшая
пауза. – Твой поступок многое изменил в жизни той девочки. В
тот вечер она побоялась прийти домой. Родители бросились ее
искать. Они подняли на ноги всех: милицию, родственников. У ее
бабушки тогда не выдержало сердце, а закончилось все тем, что
они вынуждены были переехать в другой район. Девочка уже
никогда не встретила того парнишку, соседа по парте, а ведь
они должны были пожениться, родить четырех детей, и одному из
них предстояло стать выдающимся медиком, который подарил бы
миру лекарство от рака. Ничего этого не случилось. У нее
сложилась другая судьба. Даже самое маленькое зло порождает
большее и меняет предначертанное в худшую сторону. Испачканный
дневник изменил и скомкал судьбы многих людей. Ты ведь
помнишь, чем закончилась для тебя эта история? Конечно, она
все помнила, и не только это. В огромной цепи всплывающих
перед ней воспоминаний одно она увидела почему-то особенно
ярко. Мучительное чувство отвращения к себе смешивалось с
непониманием связи между ними.
Это случилось много лет тому назад. Все происходило настолько
банально, что она давно бы забыла тот случай, но приятные
воспоминания, тешащие ее самолюбие, снова и снова возвращали
ее к событиям, которых в ее жизни уже не было, да и, пожалуй,
не могло уже быть. Тогда она еще только начинала свою карьеру
в журналистике. Целых два года Славка ухаживал за ней, да как!
Женщины в отделе сходили от всего этого с ума. Он не просто
дарил ей цветы чуть ли не каждый день, он не давал ей проходу
и прилюдно неоднократно признавался в любви. «Все равно ты
выйдешь за меня замуж», – говорил он на весь офис, стоя у
открытой двери, чтобы слышно было в коридоре. Он ей нравился.
Нет, она его любила. Ее нисколько не раздражало его
поведение, даже в чем-то восхищало. Останавливало другое. У
Славки не было ничего. То есть вообще ничего. Откуда пришел к
ней этот прагматизм? «Мне в жизни нужно другое, – убеждала она
себя, – то, к чему я привыкла и от чего не хочу отказываться.
Комфорт, благополучие, достаток». Ей казалось, что со Славкой
ничего этого она не получит. А жить по-другому ей не хотелось:
«по-другому – значит, хуже», – нашептывал кто-то внутри. Нет,
она не забыла, как выходила замуж и что тогда сказала Кнопка.
Так звали ее лучшую подругу Ленку. Воспоминания о проведенных
вместе часах в кафе и забегаловках по дороге от редакции до
Чистых прудов, где обычно их забирал муж Кнопки, нахлынули на
нее. Восемь часов в день отбывая свои секретарские
обязанности, а иначе это назвать было нельзя, Ленка любила
порассуждать: – Не валяй дурака, Лера. В двадцать восемь лет
ты не нужна никому из твоих ровесников. Все неженатые мужики
после тридцати, кроме такого дурака, как Славка, страдают
одним комплексом: их волнует, сколько и кто тебя лапал до
него. И поверь, твой возраст не лучший твой аргумент. В сорок
это уже не так важно для них, а в пятьдесят не имеет значения
вообще. Такова мужская психология. Тебе, кумушка, пора
устраивать свою жизнь. А то с твоими породистыми предками
отмечать тридцатилетие одной как-то не к лицу. Да и потом,
весь хороший товар давно раскуплен. Ты посмотри: на сайтах
знакомств – одни женатики. – Да, чем порядочнее мужчина, тем
тяжелее оковы, – с усмешкой вздохнула Лера. Подруга не
унималась: – Помнишь того лысого мужика, что приезжал с твоим
отцом в редакцию? Очень даже ничего. Можно сказать,
импозантен. – Ленка прыснула. – Он ведь ни на кого, кроме
тебя, не смотрел. По-моему, даже забыл, зачем приехал. А ведь
он ого-го! – И она показала пальцем вверх. Возразить было
нечего. Через три месяца Лера вышла замуж за уютного лысеющего
добряка, в котором не было никаких недостатков, кроме его
сорока трех лет. Он был глава небольшой, но уважаемой в
литературных кругах компании. –Только не говори, что ты вышла
за него по любви, – язвила Кнопка некоторое время. Затем
прошло и это. Все наладилось. Лера родила сына, начала писать,
а муж помог с изданием. В общем, можно было сказать, что жизнь
удалась. Но Лера по какой-то неведомой причине, по какому-то
дискомфорту в душе сказать этого не могла. Что-то ей мешало.
Теперь она увидела, что именно. И увидела это здесь. Славка
две недели пил, потом его уволили, и он исчез из ее жизни –
как тогда она думала, навсегда. Теперь он появился вновь. С
какой-то холодной неотвратимостью провидение прокручивало весь
этот ужас. Он завербовался добровольцем в Сербию. Война. Крики
раненых и плач детей. Босния. Страшные бои, грохот, убитые, и
снова грохот, и снова убитые. Вдруг тишина. Пауза. Плен.
Сначала ему отрубили руки… Лера потеряла сознание. Туман
