тебе о них. Так вот, надо нарисовать всего лишь изогнутую
линию. Если на этом закончить – толку ноль. А вот если
выставить вещь в солидной галерее и попросить моих верных
союзников найти идею художника – а все они, несомненно,
известные и влиятельные люди, – найдут. Найдут даже больше! И
люди поверят. Почти все. Вот это способ! Вот это одурачивание!
Помнишь картину «Черный квадрат»? То-то! А знаменитый «сюр»?
Сам был поражен простоте изобретения. А книга обо мне…
впрочем, там было спецзадание. И тиражированию не подлежало. А
они фильмы пробуют ставить. Ничего не боятся. Глупцы! Но все
равно тащатся ведь! Сработало! Ну а дальше покатилось! – Но
вы уничтожаете творчество, а без творчества нет истории
человечества. – Ну-ка, еще раз. Что-то очень сложно для моего
понимания. – Человек рождается творцом. В этом его сходство с
Создателем. А еще он должен отделять добро от зла! Только этим
он отличается от животных. Больше ничем! – Ах, вот ты о чем. Я
творчество не уничтожаю, да и таланты тоже. Я их просто
правильно использую. Попробуй замени голос на искусственный.
Разве создание таких технических возможностей не искусство? А
организовать шоу, устроить эпатаж, подарить человеку бурю
эмоций, заменяя на время его страдания удовольствием? Разве
способность организовать всякое такое – не творчество в чистом
виде? И разве не нужен при этом талант? Я уже не говорю о
литературе. Нет, творчество – это по мне. Более того, оно мне
необходимо. Оно будет творить зло! – Какова же ваша цель в
этой подмене? – Самоуничтожение человека! Представь себе
идеально злую группу людей: они поубивают друг друга гораздо
быстрее, чем делающие то же самое, но обремененные
нравственными страданиями. – Мне не нравится слово
«обремененные». – Ну хорошо, страдающие при этом. А финал
один. Все равно они перебьют друг друга. Так зачем мучиться?
Неужели и тебе не хотелось бы побыстрее прекратить их
страдания вместо того, чтобы умножать их? Лера задумалась. Все
ее возражения были обоснованы, но и его доводы не лишены
логики. Страшной, но логики. То, что она видела в тамошнем
мире, то, куда катился мир, подтверждало его слова. У нее не
хватало аргументов. Погруженная в свои мысли, все еще находясь
во власти этого ужасного и, как ей все больше казалось,
безнадежного разговора, она произнесла: – Скажите, а ведь вы
заставляете замолчать душу человека. Но раз она говорила с ним
изначально, значит, для чего-то это было нужно? Была какая-то
цель. Не может же это не иметь смысла? – Ты говоришь слишком
сложно. Я напомню, у меня нет двух высших образований, как у
большинства людей, отлично понимающих меня. Впрочем, мы и так
забрались слишком глубоко. Давай вернемся к делам сегодняшним.
– Я не понимаю, почему мы вообще говорим об этом? – Ты сама
предложила тему. – Ах да. Вы говорили о двух категориях людей,
о тех, кто служит вам за гроши, и тех, кому вы помогаете
серьезно. И что же? – Ну, есть еще третья, – после некоторой
паузы, почему-то явно разочарованно начал он. – Это те, чья
помощь мне необходима. Без нее не обойтись. Большая удача, то
есть большая редкость эти люди, потому что они способны на
не- сравненно большее, чем все остальные. С десяток таких мне
бы в помощь, эх! Так устроен мир. – Вы хотите сказать, что
я?.. – Именно. – И вы до сих пор не набрали и десяти? Он
развел руками. – Но почему я? Ведь должны же быть какие-то
явные причины! – Ну, если хочешь знать, во-первых, ты из
страны, которую я боюсь больше всего. Ни Толстой, ни
Достоевский не могли быть католиками. Католицизм – это вера,
трудолюбие, бизнес. Сколько стоило убедить их считать
последнее добродетелью, а успех целью жизни. – Он оскалился. –
Пост христианская эра – вот мой звездный час! А вы,
православные, страшнее. Вера, душа и еще раз душа. Чувствуешь
разницу? Цени мою откровенность. Все, что мне может помешать,
придет оттуда! Так сказано в книге Летавра. Лера вздрогнула,
но тут же взяла себя в руки. – А что во-вторых? Он закрыл
глаза, будто не слыша ее. – Один из вас почти прикоснулся к
моей тайне, испытал, сволочь, возрождение, но не успел. Я все
превратил в фарс! Всего-то восемьдесят лет! И снова книга! –
Голос его задрожал. – Нет у вас смерти для меня! Нет!
Неожиданно его тело, если так можно было назвать едва видимые
очертания, запульсировало, мерцание ореола усилилось, и низкий
тяжелый гул, нарастая, начал исходить от его гигантской тени.
Переходя в рокот и наполняя необъяснимой тревогой пространство
вокруг, этот гул пронизывал невидимыми иглами ее тело. Веки
его вспыхнули. Внезапно в ее голове появилась боль, которой не
было места здесь – секунду назад Лера в этом не сомневалась.
Все вместе, адская боль и непонимание ее природы, заставило ее
почувствовать, что сознание и собственная сущность стали
раздваиваться, отдаляясь от того, что оставалось рядом с ним.
Она ощутила, как начали рваться последние нити, связывающие ее
с тем, что ей уже не принадлежало, но помогало и здесь
оставаться единым целым, оставаться человеком. – Я не актриса!
– вдруг закричала она. Голос ее оборвался. Все стихло. Ей
стало страшно. С каким-то животным ужасом она почувствовала,
что именно сейчас, в эти секунды, она была в шаге от полного
небытия, от полного исчезновения в ней человека. В шаге от
бездны, о существовании которой она только что узнала.
Понимание этой чудовищной, титанической силы, которой обладал
стоящий рядом, могло уложиться только в одно определение
случившегося. Позади был миг, когда ее лишали собственной
смерти. Лишали возможности умереть, не сознавая этого.
Оставаясь недвижимым еще несколько мгновений, он медленно
открыл глаза. Прошло некоторое время, прежде чем Лера вновь
услышала его голос. – Извини, когда я приближаюсь к черте,
разделяющей меня и их, свободу и добро, гибель и возрождение,
я раскалываюсь пополам. Ведь Он оставил мне это! – почти
прокричал он. – И я невольно прикасаюсь к своей тайне. И все
вокруг гибнет. Ты оказалась рядом не по своей воле. Но через
это нужно было пройти. – Он помолчал. – Кто-то остановил все.
И я знаю причину. Его воля совпала с моим желанием сохранить
тебя. Теперь понятно, почему именно ты! И это, во-вторых!
Дрожащим от ужаса голосом Лера прошептала: – А если бы не
