пополняло этот запас здесь. Теперь он в твоем распоряжении. –
Но я смогу увидеть тот момент, тот предел, за который не
решусь переступать? – Конечно. Лера облегченно вздохнула. Она
хотела помочь всем, кто нуждался в этом, всем и сразу. То, что
она пережила за короткое время здесь, рисовало ей ужасную
картину таких же переживаний других людей. Но их положение
могло быть и хуже. Ведь многие наверняка оказались здесь
позади нее, ближе к грозовой полосе. Она это понимала.
Конечно, она постарается избавить людей от страданий, но не
потому, что это позволит ей идти вперед, а потому, что этого
требует ее сердце. Она решилась. Сполох света, на долю секунды
ослепивший ее, сопровождался красивым и низким звуком органа.
Полоса была гораздо шире, чем ей показалось вначале. Мягкий
розовый свет исходил из двух зеленоватых линий, ограничивающих
полосу впереди и позади Леры. Одновременно он заливал
пространство над ней. В этом пространстве на разной высоте и
по обе стороны от нее были люди. Мерцающие оболочки,
повторяющие контуры тел, были разных оттенков – от
светло-желтых до темно-синих. Она заметила, что все они
находились в движении. Кто-то медленно перемещался, а кто-то
стоял на месте с отрешенным взглядом. Какие-то секунды почти
все, кто был поблизости, смотрели на нее, но неожиданно новый
сполох позади и звук органа отвлекли их внимание. Лера
оглянулась. Рядом с ней возникла немолодая женщина с застывшим
в глазах ужасом. Лера поняла все. Она попыталась улыбнуться,
сказать теплые слова. Но сделать ей это не удалось. Где-то
вдалеке снова послышался орган. – Вот и все, что можно увидеть
и услышать здесь. В этом месте нельзя обменяться эмоциями. Все
они ждут не просто сочувствия, а чьей-то конкретной помощи,
иногда такое ожидание превращается в вечность. Ты легко можешь
определить это по их контурам. Кто достаточно долго находится
здесь, имеет фиолетовый оттенок. – Разве они не пытались
помочь другим? Ведь тогда можно шагнуть на следующую ступень.
Так? – Так. Но их решения были другими. Может, они отказались
от мысли помочь человеку, когда, прикоснувшись к нему,
увидели, за что нужно отдать частицу их души. У других
истощился запас свободного Света, и они не хотят принести зло
своим близким там, на земле. – Чего же они ждут? Вернее, что
ждет их? – Помощи. По другую сторону бытия существуют только
две возможности – дарить добро и получать его. Остальное –
последствия. Лера еще раз огляделась. Ее внимание привлек
мужчина, стоявший к ней вполоборота. Его склоненная голова
упиралась в пальцы рук, сжатые замком. Взгляд был неподвижно
направлен вниз. Ей даже показалось, что он тяжело и как-то
безнадежно вздохнул. Его мерцавшее тело было синего цвета.
Лера медленно приблизилась и прикоснулась к нему. Мужчина
вздрогнул и с удивлением в глазах обернулся. Ей показалось,
что он прошептал чье-то имя. Страшный вихрь, ломая и
перекручивая ее тело, бросил ее вниз. Когда оглушительный шум,
похожий на шум леса во время бури, затих, она увидела площадь.
Казни всегда происходили после полудня. Когда Франсуа с новым
знакомым вышел к площади, она уже была полна народу. Целый
месяц он болтается в Дижоне. А ведь всего-то и нужно было
несколько дней, чтобы доставить провиант да развезти его по
местным трактирам. Вот уже восемь лет он делает это. Не бог
весть какая работа, но старики довольны, да и ему кое-что
перепадает. Однако месяц – это уже слишком. Все из-за
проклятых вербовщиков. Поговаривают, что испанцы снова
зашевелились и в рекруты можно попасть прямо из местного
кабачка. Но Франсуа нечего бояться, у него охранная грамота.
Дело в том, что одну из подвод каждую неделю он доставляет
здешнему епископу, передавая поклон от кюре их деревенского
прихода. Епископ и снабдил его бумагой, по которой он
освобождался от податей и вообще чувствовал себя уверенно с
представителями власти, изводившими его столько лет
непомерными поборами. Подумать только, он состоит на службе у
самого епископа! К тому же кюре обещал сменить гнев на милость
по поводу Эльзы. Вот уже два года он уговаривает его обвенчать
их, но тот почему-то впадает в такой гнев при этом, что
Франсуа становится не по себе. Год назад Эльза предложила ему
уехать в местечко Сен-Поль под Лиможем, к ее дальним
родственникам, да как-то не сладилось. – Рано тебе еще, да и
грешен ты, сын мой, – только и твердит святой отец. Как же
рано: ему уже под тридцать, а грешен в чем же? Собаки за жизнь
не пнул, мухи не обидел, недоумевал Франсуа. – Вот искупи хотя
бы часть грехов, тогда и думай о женитьбе, – сказал как-то
осенью кюре. – Скоро, глядишь, и невеста тебе сыщется.
Последние слова тогда удивили его. – Что же ее искать? Вон
она, всего в двух шагах от моего дома. – Все мы в двух шагах
от чего-то, – пробормотал кюре и уже как-то зло добавил: – Не
задерживайся, завтра же поезжай! И скрылся за дверью. «Вот так
и живу, так и искупаю, доставляя горбом нажитое в город», –
подумал Франсуа, отправляясь на ночлег на постоялый двор
здешнего монастыря. Эльза живет с матерью на окраине селения,
и хотя слывет девушкой со странностями, Франсуа это нипочем.
Ведь уже, пожалуй, третий год, возвращаясь из города, он
неизменно заворачивает к ним. Каждый раз, привозя девушке
какие-нибудь сладости или безделушки, после искорок радости в
ее глазах и страстных поцелуев он неизменно натыкается на
укоризненный взгляд матери, старой ворожеи. Он и сам понимает,
что давно пора завершить дело свадьбой, да вот вышла незадача
с кюре, уперся и твердит одно: «Не ту пару ты себе выбрал для
богоугодного дела». Как же не ту, когда все дни он только и
думает о ней? Мила она ему, да и посмотрели бы вы, сколько
доброты у нее в глазах. И родители его непреклонны: кому же,
как не кюре, знать лучше. Да и мать ее им не по душе. Они уже
были старые, и Франсуа не обижался на них. Сам же из кожи лез
вон, чтобы угодить святому отцу. Ведь это он сам вызвался
поставлять свои собственные припасы в городской приход, дабы
угодить Всевышнему и снискать расположение церковного
начальства. Кюре это предложение понравилось, и вот уже год,
как Франсуа исправно возит епископу копченую ветчину и рыбу.
Наконец совсем недавно кюре пообещал, что все скоро разрешится
и жизнь его изменится к лучшему. «Много же ветчины да солонины
потянуло прощение моих грехов», – подумал тогда Франсуа. Он
нисколько не расстраивался из-за своих вынужденных
обязанностей, раз так угодно святой церкви, и был на все готов
ради своей милой. Лишь бы поскорее. И вот сейчас, кажется, все
пошло на лад. Если бы не вербовщики, подписавшие его подводы
на месяц на гарнизонные работы, все бы уже закончилось. По
крайней мере он надеялся на это. Позапрошлой ночью ему
приснился странный сон. За чугунной оградой приходского
кладбища петляла едва заметная тропинка, освещенная полной
луной. С погасшей свечой в руке, испуганно озираясь по
сторонам, он медленно двигался по ней, не понимая, где же
выход. Неожиданно путь ему преградил человек. Человек стоял
молча, всматриваясь ввысь, словно ища что-то в ночном небе. В
руках он держал ржавый заступ. Вдруг свет померк и луна
скрылась за темными облаками. – Пора, – произнес человек и
протянул Франсуа заступ. Он отпрянул назад, пытаясь
повернуться и убежать, но ноги, будто прилипшие к застывающей
смоле, не слушались его. – Копай, – повторил человек, указывая
на разрытую могилу. – Но она уже разрыта, – выдавил онемевший
от ужаса Франсуа. – Да я и не вижу ничего. Человек достал
из-за пазухи камень и чиркнул им о край могильной плиты.
Посыпались искры. – На, запали свечу, – проговорил он и бросил
камень ему под ноги. Франсуа наклонился, чтобы поднять его, и
тут же услышал: – Не надо. – Красивая светловолосая женщина
стояла чуть поодаль. – Не надо хоронить двоих в одном и том же
месте, – повторила она. – Все и так уже сделано до тебя. Она
уже давно готова. Не надо поднимать камень. Не надо
прикасаться к ней. Франсуа стремглав бросился прочь. Уже у
самой ограды, продираясь сквозь кусты, он остановился как
вкопанный: прямо на него шла его невеста. – Я вижу тебя, –
произнесла Эльза, – вижу каждый твой шаг ко мне. Я вижу твои
глаза, милый, и жду тебя, – прошептало видение и медленно
растаяло. Франсуа проснулся. Яркое утреннее солнце заливало
каморку. Никогда прежде он не испытывал такого облегчения. Это
всего лишь сон! Было такое ощущение, будто тяжелый камень,
который он носил с собой, свалился с плеч. «Может, и впрямь
дела пойдут на лад», – вспомнив примету, подумал он. Всю эту
историю он рассказал своему новому знакомому, с которым
встретился в трактире, куда заглянул перекусить на другой
день. Работы после обеда не было, и Франсуа не мог отказать
себе в удовольствии выпить бутылочку славного бургундского из
местечка Шаньи, что в десяти верстах отсюда. Знакомый, который
оказался из той же деревни, откуда родом были родители
Франсуа, приехал в город на заработки и чуть было не попался
вербовщикам, правдой и неправдой набиравшим рекрутов. Самое
время было срочно подаваться домой, от греха подальше, но тут
Франсуа предложил ему уехать с ним завтра, благо подневольство
заканчивалось, а с его охранной грамотой им обоим ничего не
страшно. Тот сразу же согласился. Парень оказался славным
малым, и уже через час они хохотали, вспоминая разные истории,
которые становились известными во всех окрестных деревнях
задолго до того, как заканчивались. Неожиданно дверь в
трактире распахнулась, и на пороге появился сержант с
солдатами. «Всем на площадь! – раздался его зычный голос. –
Живо собирайтесь, оборванцы! Сегодня объявлена казнь. Всем
надлежит быть там». – Держись меня, – прошептал Франсуа, и они
быстро выбрались из душного подвала. Друзья добрались до
площади, когда она уже была запружена людьми. Пока Франсуа с
приятелем пробирался вперед под брань и тычки окружающих,
глашатай зачитал приговор. Услышав слова «Да будет так!»,
друзья оказались в первом ряду зевак. Прямо перед ними на
возвышении стоял привязанный к столбу человек. Вязанки
хвороста с сухими осенними листьями были сложены у его ног.
Человек был завернут в красное полотнище с головы до колен.
Ниже висел обрывок какой-то ткани, из-под которой торчали
порванные башмаки. Только узкая прорезь для глаз выдавала, что
под всем этим человек. Но из толпы глаз видно не было. –
Проклятая ведьма, – услышал Франсуа позади себя. – Из-за такой
у Ларсена-старшего родилось двое уродов, – добавил кто-то.
