богатыми витаминами плодами пальм. Эдаль, однако, предпочитала сливочное
масло. Пища, которую мы ей давали, оказалась удовлетворительной, ибо росла
Эдаль хорошо и добродушие так и пёрло из неё. От её внимания ничего не
ускользало, и она всё обследовала, как бы приспособить в качестве игрушки.
Бутылки только для того и существуют, чтобы на них кататься, а коробка
спичек - это хранилище сокровищ. Огромное удовольствие она получала, если
рассыпать коробок спичек и затем укладывать их одна за одной в носок
шлёпанца. И наконец она просовывала лапу в коробок и носила его как
браслет. Всё это очень оживляло нашу жизнь, когда я вечерами отдыхал с
рюмкой вина и сигаретами.
Аппетит у неё был просто потрясающий. Она весьма интересовалась нашей
едой и частенько приходила к столу то за одним, то за другим лакомым
кусочком. Она отвергала жареное мясо, кроме свинины и ветчины, ей
нравились некоторые овощи, особенно фасоль, с удовольствием ела печенье и
неистово обожала мороженое. Она хватала кусочек его обеими руками и
набивала себе пасть, при этом в экстазе урчала и страшно измазывалась.
Если ей предлагали лакомый кусочек, который ей очень хотелось попробовать,
она испускала легкий стон и затем урчала в нос, прежде чем взять его.
Она часто пила и проводила много времени в ванной, так как даже если
она и не купалась, то любила поспать там днём. Ей нравилось спать на
полотенце, и если никто ей его не приготовил, она сама сдёргивала с
вешалки полотенце и тащила его в укромный уголок. Подмяв под себя, она
тормошила его до тех пор, пока не находила подходящее место, и начинала
его сосать. Сосала она с громадным усердием, глаза крепко закрыты, она
мурлыкала и ёрзала до тех пор, пока не засыпала.
Лестница теперь не представляла для неё никакой преграды, и она входила
и выходила, когда хотела. От Присциллы она научилась узнавать мою машину
по звуку, и когда я вечером возвращался домой, они обе спешили ко мне
наперерыв и устраивали бешеный приём. Эдаль хватала Присциллу за заднюю
лапу, заставляя ту обернуться, а затем ныряла у неё между ног и выигрывала
ярд-другой.
Она выходила с нами вечером на прогулку вместе с Присциллой, Овинк и
кошками.
Когда мы уходили из дому, она становилась очень осторожной, не отходила
от нас и встревоженно шипела при любом резком движении с врождённым,
казалось, инстинктом к тому, что её могут преследовать. Даже дома она
иногда визжала и дрожала от страха, когда там появлялся чужой, и её
приходилось увещевать и поглаживать, так как она всё время смотрела на нас
в поисках защиты и указаний.
На воле она бы довольно долго находилась под родительской опекой,
теперь же ответственность лежала на нас, мы должны были обеспечить ей
понимание и ласку.
Пока она чувствовала себя в безопасности, то была удивительно
дружелюбным и игривым существом, но в её любезности не было никакого
заискивания, всё строилось на основе взаимного уважения. У неё появилось
много друзей, так как только немногие из наших гостей не были очарованы
ею, она была нежной и приветливой с детьми.
Наступил Новый год, и мы стали задумываться о будущем нашей подопечной.
Нам надо было возвращаться в Соединённое Королевство в начале марта, и
хотя добрые люди предлагали оставить её у себя, мы даже и думать не хотели
о том, чтобы расстаться с ней. Она ведь была ручной лишь в первом
поколении, и хотя её звериный инстинкт приспособился к жизни с нами, она
могла и не установить такого же понимания с другими. Она ведь ещё была
очень молода, её реакция в таких обстоятельствах непредсказуема, так как
она была глубоко привязана к нам, да и мы также. В то время мы были почти
уверены, что в конечном итоге лучшим домом для неё будет хороший зоопарк,
где она сможет получить соответсвующий уход у профессионалов, но потом мы
с грустью убедились, что это далеко не так.
Однажды мне нужно было встретить Паулу на пароме Сапеле. Эдаль
увязалась со мной до машины, и я взял её с собой, надеясь приучить её
путешествовать. Вначале она нервничала в машине, боязливо цеплялась мне за
шею и вся прижималась ко мне. Я медленно ехал к берегу реки, всё время
разговаривая с ней, убеждая её в том, что бояться нечего.
Мы сидели в ожидании парома, всё кругом было тихо и спокойно. Мимо нас,
напевая, прошла какая-то африканская девушка с корзиной перцев на голове.
Когда она увидела Эдаль, корзина наклонилась, а глаза у девушки широко
раскрылись.
- Вот это да! Гляньте! Что за зверь!
Мгновенно нас окружила многоголосая толпа.
- Ты только погляди!
- Ну и зубы!
- Не хуже, чем у собаки!
- Да она и человека может загрызть!
- А почему она не кусает белого человека?
- А, да ведь это доктор! Он сделал ей укол!
Какой-то человек с осунувшимся лицом в обтрёпанных шортах, очевидно
рыбак, протолкался сквозь толпу.
- Эге! Да это водяная собака! Она охотится на рыбу. Для нас это плохо!
При возможности она может укусить человека!
Я завёл мотор и пока выжимал сцепление, наш сведущий приятель всё
распространялся о кулинарных качествах молодых выдр.
- Когда её убьёшь и разделаешь...
Было решено, что Эдаль поедет с нами. И Полли тоже. За оставшееся
недолгое время я получил разрешение на их ввоз в Лондон и забронировал
место на самолёте. Эдаль полагалось ехать в вентилируемом ящике, а Полли -
в лёгкой дорожной клетке.
Наше путешествие началось в ужасно жаркий день в начале марта с
перелёта из Бенина в Лагос. Самолётик раскалился как сковородка на жгучем
полуденном солнце.
Во время полёта мы попадали в воздушные ямы, и самолёт бросало как
утлую лодчонку в шторм. Мы ужасно волновались за Эдаль.
В Лагосе она была без сознания и на грани смерти. Мы бросились с ней в
гостиницу, её обмякшее тело просто пылало, дыханье было трудным и
прерывистым, а сердечко еле стучало, пока она из последних сил боролась с
последствиями перегрева. Мы положили её на спину в ванну, где было на два
пальца холодной воды, смочили ей иссохший рот и обмыли ей лапы водой из
холодильника.
Когда ей стало полегче, мы положили её на мокрое полотенце под
вентилятор в нашей спальне с зашторенными окнами. Пока Паула отправилась в
город за самыми необходимыми покупками, я сидел с Эдаль, купал её и
смачивал ей рот ледяной водой. Постепенно жар у неё стал спадать, она
стала дышать ровнее, и сердце стало биться не так сильно; затем она
погрузилась в сон.
Вечером мне нужно было выйти из комнаты на несколько минут. Закрывая
дверь, я, должно быть, потревожил её, так как, когда вернулся, она
заползла под кресло и сидела там сбитая с толку и напуганная. Когда я стал
на колени и заговорил с ней, в глазах у неё засветилось узнавание и
облегченье, она слабо потянулась и прижалась мне к шее, заскулила и стала
тыкаться мне в лицо.
На следующий вечер мы сели в самолёт "Стратокрузер" компании БОАК
назначением в Лондон. Эдаль отдохнула и поправилась, и я дал ей
успокоительную таблетку. Ей надлежало ехать в герметизированном отсеке под
передним пассажирским салоном.
Нам предстояла дозаправка горючим в Кано перед большим ночным перелётом
через Сахару до Рима.
Когда мы вышли в Кано, то с облегчением и удовлетворением обнаружили,
что она совсем сонная и вовсе не беспокоится. Она непринуждённо
проследовала за нами в здание вокзала, где подружилась с командиром
корабля, а на крошечном клочке травы, -назвать его газоном было бы слишком
лестно, - она обнаружила фонтанчик и счастливо поплескалась в нём.
Мы дали ей ещё таблетку снотворного, и она, должно быть, проспала всю
ночь, так как совсем не беспокоила нас до тех пор, пока мы не оказались
над Ла-Маншем и начали спускаться к Лондону. Тогда она заскулила и
заплакала, стюардесса посочувствовала нам, но в отсек к Эдаль во время
полёта попасть было нельзя.
В зале таможни как обычно было много народу, сонные пассажиры и
энергичные носильщики. Угрюмый таможенник перелистал нашу пачку экспортных
и импортных деклараций, посмотрел ветеринарный сертификат и молча пометил
мелом наш багаж.
На улице нас уже ждали друзья с машиной. Полли так и красовался,
помахивая огненно-красным хвостом и посвистывая вслед проходящим мимо.
Кто-то крикнул ему:
"Гляди, приятель, у тебя зад горит!"
Эдаль была в жалком состоянии, ей хотелось пить и есть, она совсем
обессилила, стараясь выбраться. Пальцы у неё были содраны и кровоточили, и
на морде была досадная ссадина. Её испытания теперь уже почти закончились,
но впереди ещё было ночное путешествие на поезде в Инвернесс.
На вокзале Юстон проводник отнёсся к нам с пониманием и решил помочь.
Он не мог пустить Эдаль к нам в купе, а взял коробку с ней к себе, где
было тепло, и мы отблагодарили его должным образом.
В Инвернессе было прохладное светлое утро. Я взял на вокзале свою
машину, куда мне её пригнали, и мы направились в деревню, остановившись
только раз, чтобы купить ей рыбы. Был ясный, чудный день, в воздухе уже
пахло весной, и мы кружили по горам в направлении западного побережья,
восхищаясь пастельными тонами холмов, сравнивая их с яркими цветами
Африки, и частенько останавливаясь, чтобы дать Эдаль исследовать свою
новую родину. Она была счастлива, что снова свободна и с нами, и не
сердилась на нас за ужасы путешествия. Она хорошо чувствовала себя в
машине, но была беспокойным пассажиром, постоянно перебиралась со стороны
на сторону, чтобы смотреть в окна.
В следующие несколько недель, пока расцветала весна, я снова обследовал
с Эдаль морское побережье и горные ручьи, которые знал с детства. Хотя она
сначала отпрянула, ступив в холодную воду, наш более холодный климат,
кажется, устраивал её.
Во время отлива она выкапывала из песка сочных устриц, научилась
охотиться на крабов и рыб-башмачников среди скал и камней. Она по-прежнему
быстро росла.
Когда мы уезжали из Нигерии, она была около метра длиной и весила
килограмм семь, к маю же набрала ещё четыре с половиной килограмма,
прибавила сантиметров на пятнадцать, и стала очень сильной.
Это было действительно счастливое время, но в июне нам надо было ехать
в Гану, и мы стали беспокоиться о её будущем. Как бы нам ни хотелось,
чтобы она была с нами, необходимость путешествия во много тысяч миль
делала неизбежным наше расставание с ней хотя бы на время. Нам очень
хотелось устроить её должным образом, отдать в хорошие руки до того, как
придёт время уезжать.
В одно прекрасное утро в конце апреля мы поехали на машине в деревню
Плоктон, неподалёку от Кайл-оф-Лохалш. Накануне вечером мы много говорили
о том, как же нам быть с Эдаль, и нам было грустно оттого, что придётся с
ней расстаться. Нам предлагали устроить её в один зоопарк и уверяли, что
там о ней будут хорошо заботиться и ухаживать за ней. И всё же мы
отклоняли эту мысль и так и не смогли придти к решению.
По дороге в Плоктон мы подвезли двух девушек-иностранок, которые
путешествовали на попутных машинах во время каникул. Они хотели попасть на
остров Скай, и так как паром был всего лишь в нескольких милях в стороне
от нашего маршрута, мы решили отвезти их туда.
Так мы потихоньку ехали, останавливаясь через каждые двадцать миль,
чтобы дать Эдаль погулять немного. Около полудня мы остановились у
гостиницы Лохалш и прогулялись вдоль террасы, поглядывая через пролив на
холмы Ская. Боги улыбались нам в тот день, так как взяли жгучий вопрос о
будущем Эдаль в свои собственные руки. Когда мы поравнялись с дверью
гостиницы, оттуда, как загнанный заяц выскочил какой-то тип со стаканом
виски в руке, которое лилось у него через край, а всё внимание его было с
невероятным восхищением обращено на Эдаль.
Глава 13
Во время нашей первой встречи ничего не решилось. Владельцы Эдаль, вполне
естественно, хотели убедиться в том, что это чрезвычайное совпадение не
просто случайность, что она обретёт у нас такой дом, какой они и хотели
для неё. Они пообещали написать мне в ближайшие дни, Эдаль прыгнула к ним
