вибрирующий свист ножом вонзился в мои панически дрогнувшие барабанные
перепонки. По сравнению с этим сигналом даже вопли вестника смерти,
разгулявшегося в старинном шотландском замке, показались бы детской забавой.
Хансен уже вскочил и теперь стремительно одевался. Я даже не
предполагал, что этот неторопливый, немногословный техасец умеет так быстро
действовать.
- Что это за чертов свист? - набросился я на него. Чтобы Хансен меня
расслышал, мне пришлось кричать.
- Пожар! - лицо у него было угрюмое и тревожное. - На корабле пожар. Да
еще подо льдом, чтоб его черти забрали!
Еще застегивая рубашку, он перепрыгнул через мою койку, с треском
распахнул дверь и исчез.
Пронзительный свист прекратился так же внезапно, как и возник,
наступившая тишина, точно бревно, обрушилась мне на голову. Чуть погодя я
осознал, что это не простая тишина: исчезла вибрация, корпус подлодки замер.
Главные машины были остановлены. И тут я почувствовал еще кое-что: у меня по
спине туда-сюда прошлись ледяные пальцы. Чем вызвана такая резкая остановка
ядерных двигателей и что с ними случилось после такой остановки?.. О
Господи, подумал я. а вдруг пожар возник в реакторном отсеке?.. Я заглядывал
в атомное сердце корабля через толстое свинцовое стекло контрольного люка и
видел то неземное, непостижимое для ума излучение, то беспорядочное кружение
синего, зеленого и лилового, которое можно было назвать новым "ужасным
светом" человечества. Что случится, если этот ужасный свет, обезумев,
вырвется на свободу? Этого я не знал, но не сомневался, что поперек пути ему
лучше не становиться.
Медленно, не торопясь, я оделся. Поврежденная рука затрудняла мои
действия, но время я тянул не потому. Пусть корабль охвачен огнем, пусть
ядерный котел вышел из строя, но если превосходно обученный и руководимый
знающим командиром экипаж не в состоянии справиться с одним из вполне
вероятных чрез- вычайных происшествий, то этому уж никак не поможет моя
беготня a криком: "Что горит?.."
Через три минуты после ухода Хансена я тоже вышел из каюты и направился
в центральный пост: уж если где и знали, как обстоят дела, то несомненно
именно здесь. В лицо мне ударили густая волна едкого дыма и резкий голос,
кажется, Свенсона:
- Заходите и закрывайте дверь.
Я притворил дверь и огляделся. Во всяком случае. попытался оглядеться.
Это было нелегко. И не только потому, что из глаз тут же покатились слезы,
будто мне в лицо швырнули горсть молотого перца. Все помещение было
заполнено густым зловонным дымом, куда более плотным и удушливым, чем самый
сильный лондонский смог. Я едва различал предметы в радиусе нескольких
футов, но, похоже, все члены экипажа находились на своих местах. Одни
задыхались, другие давились от кашля, кто-то вполголоса костерил судьбу, и
все обливались слезами, но ни паники, ни растерянности я не заметил.
- Вам бы лучше оставаться снаружи, - сухо заметил Свенсон. - Извините,
что рявкнул на вас, доктор, но мы стараемся ограничить распространение дыма
насколько это возможно.
- Где пожар?
- В машинном отделении. -Свенсон вел себя так. словно беседовал о
погоде на веранде собственного дома. - Где именно, мы пока не знаем. Это
очень плохо. Во всяком случае, дыма много. Мы не знаем, силен ли огонь,
потому что не можем его обнаружить. Механик докладывает, что у них там даже
собственную ладонь разглядеть трудно.
- Машины, -произнес я. - Они остановлены. Что-то не так? Свенсон протер
глаза носовым платком, перекинулся парой слов с матросом в тяжелом
прорезиненном костюме и с защитной маской в руке и снова повернулся ко мне.
- Опасность испариться нам пока что не грозит, если вы это имеете в
виду. - Ей-богу, он даже улыбнулся. - Ядерный реактор оборудован специальной
системой безопасности. Если что-то случается непредвиденное, урановые
стержни мгновенно, буквально за тысячные доли секунды, опускаются вниз, и
ядерная реакция тут же останавливается. Но в этом случае мы остановили ее
сами. Команда контрольного поста не различает даже шкалы приборов и не может
следить за положением стержней. Так что выхода не было, пришлось реактор
заглушить. Команде машинного отделения приказано покинуть свои посты и
укрыться в кормовом отсеке.
Ну, что ж, хоть что-то да выяснилось. Нам не грозила опасность быть
разорванными на части или испариться во славу ядерного прогресса, нам
предстояло умереть старым добрым способом - попросту задохнуться.
- И что нам теперь делать? - спросил я.
- Самое лучшее - это немедленно всплыть на поверхность. Но, имея над
головой лед толщиной в четырнадцать футов, это не так- то просто. Извините,
я сейчас...
Он заговорил с теперь уже полностью одетым в маску и защитный костюм
матросом, державшим в руке небольшой приборчик с окошечком и шкалой. Они
вместе направились мимо штурманского столика и ледовой машины к тяжелой
двери, открывающейся в коридор, который вел в машинное отделение. Отдраив
дверь, они с силой ее толкнули, матрос в защитной одежде нырнул в
прихлынувшую волну плотного черного дыма, и дверь за ним затворилась.
Свенсон задраил ее, неуверенно, точно слепой, прошел обратно к своему месту
и снял с крюка микрофон.
- Говорит капитан. - Его голос гулко прозвучал в центральном посту. -
Пожар возник в машинном отделении. Мы пока что не знаем, почему и что именно
загорелось: электрика, химикалии или жидкое горючее. Место пож,ара тоже не
установлено. Действуя по принципу "готовься к худшему", мы сейчас проверяем,
нет ли утечки радиации... - Значит, понял я, у матроса в руках был счетчик
Гейгера. - Если утечки радиации нет, мы проверим, как с утечкой пара, а если
и эта проверка даст отрицательный результат, постараемся установить место
пожара. Это нелегко: как мне доложили, видимость там почти нулевая. В
машинном отделении уже отключены все электрические системы, включая
освещение, чтобы предотвратить возможность взрыва, если ядерное горючее все
же проникло в атмосферу. Мы перекрыли клапаны кислородной вентиляции и
отключили машинное отделение от системы очистки воздуха, рассчитывая, что
после выгорания всего кислорода пожар прекратится сам собой. Курение пока
запрещено до особого распоряжения. Обогреватели, вентиляторы и другие
электрические приборы и системы, кроме линий связи, должны быть немедленно
выключены, это относится также к музыкальному центру и холодильнику. Все
освещение, кроме абсолютно необходимого, также немедленно отключить. Все
передвижения ограничить до минимума. Я буду вас информировать о дальнейшем
развитии событий.
Я почувствовал, что рядом со мною кто-то стоит. Это был доктор Джолли.
Обычно такой жизнерадостный, сейчас он выглядел мрачным и удрученным, по
щекам у него катились слезы. Он страдальческим тоном обратился ко мне:
- Трудновато дышать, а, старина? Сейчас я даже не слишком рад, что меня
спасли. А все эти запрещения: не курить, не пользоваться электричеством, не
передвигаться - что это? Неужели то, чего я опасаюсь?
- Боюсь, что так, - на вопрос Джолли ответил сам Свенсон. - Вот и стал
реальностью кошмарный сон командира атомной субмарины: пожар подо льдом. В
этом случае мы не просто уравниваемся с обычной подводной лодкой - мы
опускаемся на две ступени ниже. Во-первых, обычная субмарина вообще не
полезет под лед. А во-вторых, у обычных лодок были огромные батареи
аккумуляторов, а значит, и вполне достаточный запас энергии, чтобы выбраться
из-подо льда. А вот наши резервные аккумуляторы такие слабенькие, что их
едва хватит на несколько миль.
- Да, да, - кивнул Джолли. - А все эти "не курить", "не передвигаться"
и прочее ...
- Я же сказал: слабенькие аккумуляторы. А сейчас, к сожалению, это
единственный источник энергии для питания системы очистки воздуха,
освещения, вентиляции, обогрева. Боюсь, у нас на "Дельфине" скоро станет
довольно-таки прохладно. Не курить и поменьше двигаться -чтобы в воздух
поступало меньше углекислого газа. Главная причина, почему мы должны
экономить энергию: она потребуется нам для обогревателей, насосов и
двигателей, которые применяются при запуске ядерного реактора. Если мы
израсходуем аккумуляторы до запуска ... Думаю, остальное понятно.
- Звучит не слишком ободряюще, так ведь, коммандер? - уныло заметил
Джолли.
- Да, конечно. Особых поводов для восторга у меня нет, - сухо отозвался
Свенсон.
- Держу пари, - сказал я, - что вы отдали бы сейчас всю свою пенсию за
чистую полынью.
- Я бы отдал за это пенсии всех старших офицеров американского флота, -
уточнил Свенсон. - Если бы нам сейчас подвернулась полынья, я бы тут же
всплыл на поверхность, открыл люк машинного отделения, подождал, пока
большая часть дыма выйдет наружу, запустил дизели - они у нас забирают
воздух прямо из машинного отделения - и запросто откачал бы остатки дыма. А
пока что мне от наших дизелей пользы - все равно что от фортепиано.
- А как насчет компасов?
- Интересный вопрос, - подтвердил Свенсон. - Если мощность
аккумуляторов упадет ниже определенного уровня, наши гирокомпасы системы
Сперри, а также Н-6А, то есть инерционная система управления, просто выйдут
из строя. Тогда мы заблудимся. Элементарно потеряемся. В этих широтах
магнитный компас совершенно бесполезен: стрелка просто бегает по кругу.
- Значит, мы тоже будем бегать по кругу, - задумчиво произнес Джолли. -
Будем крутить нескончаемые круги под старым добрым льдом. Так? О Господи,
коммандер, я и в самом деле жалею, что мы не остались на "Зебре".
- Мы пока что не погибли, доктор... Да, Джон? - обратился он к
подошедшему Хансену.
- Насчет Сандерса, сэр, на ледовой машине. Можно дать ему респиратор? У
него глаза просто заливает слезами.
- Дайте ему все что угодно, - сказал Свенсон. - Только пусть как
следует наблюдает за льдом. Кстати, выделите ему кого- нибудь в помощь. Если
встретится полынья хотя бы толщиной с волосок, я буду туда пробиваться. Если
толщина льда снизится до, скажем, восьми-девяти футов, немедленно
докладывайте.
- Торпедой? - спросил Хансен. - Вот уже три часа мы не встречаем
достаточно тонкого льда. А на такой скорости нам не сыскать его и за три
месяца. Я сам буду нести там вахту. Все равно я больше ни на что не гожусь с
такой вот рукой.
- Спасибо. Но сначала передайте механику Харрисону, чтобы выключил
системы поглощения углекислоты и сжигания окиси углерода. Надо экономить
каждый ампер. К тому же нам, современным неженкам, совсем не вредно хлебнуть
чуть-чуть лиха, как тем старинным подводникам, когда они засиживались на дне
часов на двадцать.
- Не слишком ли суровое испытание для наших больных? - заметил я. -
Бенсон и Фолсом в медпункте, близнецы Харрингтоны, Браунелл и Болтон в
дозиметрической лаборатории. Для их организма зараженный воздух - это лишняя
нагрузка.
- Да, я понимаю, кивнул Свенсон. - Мне чертовски жаль. Позднее, когда -
и если - воздух совсем испортится, мы включим систему очистки воздуха - но
только там, в медпункте и лаборатории...
Он умолк и повернулся к внезапно открывшейся кормовой двери, откуда
хлынула новая волна ядовитого дыма. Из машинного отделения вернулся матрос в
защитном костюме, и, несмотря на то, что глаза у меня в этой удушливой
атмосфере щипало до слез, я мигом определил, что состояние у него
препаршивое. К вошедшему тут же бросились Свенсон и несколько матросов, двое
