веществам уменьшилась до самых необходимых статей; лишние камеры и
снаряжение для ловли насекомых были отданы на хранение - все это мы
сложили в сундук, чтобы оставить в доме священника до нашего
возвращения. Лхаса, щенок Ив, в конце концов осталась с ла мадре -
монахиня так восхищалась малышкой, что мы подумали: грех упустить
такую удачную возможность.
Завершив труды, мы погрузили значительно полегчавшее снаряжение
в мощный катер священника - несказанная роскошь в мире, где обычным
средством передвижения служит весельное каноэ. Через несколько минут
мы уже вспарывали бурую гладь реки, распространяя вокруг
расходящуюся волну оглушительного грохота;
Здесь священник выглядел более человечно и непринужденно, ветер
яростно трепал его коричневую сутану, длинная борода подрагивала в
сверкании брызг и солнечных лучей. Сорок минут стремительной езды -
и мы покрыли расстояние, которое на каноэ преодолевали бы целый
день. Внезапно священник повернул катер под прямым УГЛОМ к течению,
целясь прямо на длинную белую песчаную косу. Мотор заглох, как нам
показалось, в самый последний миг, и в Оглушительной тишине мы легко
скользнули на песчаную отмель. Это место выглядело не менее
пустынным, чем любое другое, которое мы миновали во время этой
бешеной гонки, но священник выбрался на берег и показал нам широкую
дорогу, полузаросшую лианами. Пока мы сваливали свои пожитки в кучу
на прибрежном песке, падре Мигель объяснил, что до деревни всего
полмили.
- Я уверен, что вас там хорошо примут, - прокричал он с реки,
разворачивая свой катерок. И вскоре исчез из виду. Он уже давно
скрылся за излучиной реки, и звук его мотора затих, а лоснящаяся
вода все еще колыхалась и хлюпала о берег - последний отзвук редкого
вторжения.
Тишина. Потом, как будто кто-то отдернул занавес, на нас
обрушилась волна резкого стрекотания насекомых. И снова тишина.
Вокруг только джунгли, река, небо - и больше ничего. Мы остались
одни, с нами больше не было опытного старожила - мы осознали все это
в тот миг на песчаной косе, на берегу тропической реки, как две
капли воды похожей на сотни других таких же рек.
Ощущение остановившегося времени не могло продолжаться долго.
Нужно было найти деревню и сделать все возможное, чтобы переправить
с реки свои вещи. Хорошо бы управиться до темноты, потом будет
время, чтобы поразмыслить о ситуации. Караулить груду снаряжения не
захотел никто, поэтому мы оттащили его от берега и спрятали в
кустах, после чего зашагали по дороге. Ванесса несла свой ящик с
камерами, я - раздвижной фибергласовый сачок для бабочек.
Дорога была широкая и вполне проходимая - очевидно, за ней
следили. По мере того как мы удалялись от берега, растительность
становилась все менее буйной, и вскоре с обеих сторон потянулись
заросли низкого кустарника. Почва была красная, состоящая из
латеритной глины; на солнце она высохла и растрескалась, образуя
кубические выступы с острыми гранями. Через полчаса пути мы одолели
длинный пологий подъем, и нам открылся вид на группу хижин на песке
под россыпью пальм. Наше внимание сразу же привлек один необычный
дом, стоящий в середине деревни: он не принадлежал к обычной
разновидности крытых пальмовым листом свайных построек. Пока мы
обозревали окрестности, нас заметили:
люди внизу стали, бегать взад-вперед и что-то кричать. Первого
из тех, кто подбежал к нам, мы спросили про доктора Гузмана.
Окруженные хихикающими и перешептывающимися людьми, мы подошли к
странному дому. Он был сооружен из пальмовых листьев, ловко
переплетенных меж длинных, изогнутых арками шестов. Окон в нем не
было, и он стоял прямо на земле, напоминая буханку черного хлеба. Мы
все признали в нем маллоку - разновидность постройки, традиционную
для индейцев племени витото.
Внутри, в гамаке, подвешенном меж двух закопченных стоек, лежал
доктор Альфредо Гузман. Лицо его неестественно исхудало, темные
глаза глубоко запали, руки были нервные, костлявые. Не вставая, он
жестом предложил нам сесть. Только опустившись на землю, я разглядел
за гамаком затененную часть маллоки, где сидела полная белая женщина
в брюках цвета хаки, перебирая бобы в отполированном камнями
витотском горшке. После того как все мы расселись, она подняла
взгляд. У нее были голубые глаза и ровные зубы.
Гузман заговорил, не обращаясь, как нам показалось, ни к кому
конкретно:
- Жена разделяет мои профессиональные интересы.
- Какая удача, - откликнулась Ванесса. - Это значительно
облегчает жизнь,
- Да. - За этим вялым ответом последовала обескураживающая
пауза.
Я решил перейти прямо к делу.
-- Доктор, просим извинить нас за то, что мы нарушили ваше
уединение и вторглись в местную социальную среду. Нам вполне понятно
ваше желание работать спокойно и без помех. Но нам необходимо
попасть в Ла Чорреру, и мы надеемся, что вы поможете нам нанять
здесь носильщиков, которые будут нас сопровождать. К тому же мы
прибыли сюда с особой целью. Я имею в виду вироловые галлюциногены,
о которых вы сообщили Шульцу.
Разумеется, я передаю свои слова в сжатом виде: наша беседа
заняла больше времени и шла не столь гладко. Мы поговорили,
наверное, минут двадцать. К концу разговора мы выяснили, что доктор
Гузман поможет нам подыскать носильщиков и отправиться В путь, но на
это уйдет несколько дней. Еще мы узнали, что Гузман - ярый
структуралист, марксист и шовинист, поборник прав мужской части
населения, что его интерес к витото граничит с манией, а коллеги в
Боготе считают его помешанным. Он не пообещал нам, что мы непременно
найдем у-ку-хе, и сказал, что оно - тайна постепенно вымирающего
племени. После того как беседа закончилась, наша маленькая группа
вместе с десятком селян вернулась к реке, и мы перенесли снаряжение
в ветхую заброшенную хижину на краю деревни.
Когда мы разбивали лагерь, к нам подошла Анна-Лиза Гузман,
принесла несколько чашек дымящегося кофе и осталась поболтать. В
отличие от ее мужа, наше присутствие, похоже, скорее радовало
женщину, нежели настораживало. Она училась в Лондонской
экономической школе, изучала антропологию, а материал для дипломной
работы собирала в Колумбии, где и встретила пылкого пожилого
коллегу. Теперь, она разрывалась между полным свар и интриг мирком
университета Боготы и деревушкой Сан-Хозе-дель-Энканто. Ее очень
тревожила пагубная склонность мужа жевать коку.
Как и большинство мужчин племени витото, Гузман не мог жить без
коки, и от постоянного ее употребления у него развилась настоящая
паранойя. По утрам его подбородок всегда украшали пятна коки.
Поскольку к женщинам в племени относились крайне сурово, Альфредо
сказал Анне-Лизе, что для того, чтобы вписаться в местное общество,
ей придется усвоить образ жизни здешних женщин. Это подразумевало,
что она должна толочь камнями корни коки, а также приготовлять коку,
жевать которую женщинам не разрешалось. Мужчины тем временем
полеживают в гамаках и слушают транзисторные приемники. Женщины
вместе с собаками и детьми живут/год домами, мужчины же - в домах. В
пять часов пополудни женщин с детьми и собаками отсылают спать.
Мужчины удаляются в длинный дом, где предаются беседам и жеванию
коки до половины пятого утра. В качестве самой изысканной
разновидности юмора у них ценится пуканье. Существует десять тысяч
способов пукать, и все вызывают буйное веселье.
Мы жили с этими людьми бок о бок и оставались в столь неуютном
окружении до утра восемнадцатого февраля. Такой срок - почти целая
неделя - потребовался для того, чтобы уговорить двух юношей бросить
охоту и помочь нам перенести пожитки до Ла Чорреры.
Мы были рады перерыву в нашем путешествии, поскольку плавание
на "Фабиолите" нас изрядно измотало. Каждый день я проводил часть
времени за ловлей насекомых, а иногда писал или размышлял, лежа в
гамаке. Доктора Гузмана за эту неделю мы видели очень редко. Он
относился к нам с такой же скрытой опаской, как и другие мужчины -
предводители общины. Правда, не все были одинаково робки: всегда
находилось несколько витото разного возраста, которые пристально
наблюдали за тем из нас, кто в данный момент был наиболее занят
делом. Одним из самых странных поступков доктора Гузмана была его
просьба, чтобы на любой вопрос, касающийся отношений в нашей группе,
мы отвечали, что все мы братья и сестры. Такое утверждение вызывало
у людей изумление, естественное для любого разумного существа.
Поэтому я полагаю, что мы чрезвычайно заинтересовали селян;
ведь единственный авторитет, у которого они черпали все
сведения об окружающем мире, уверял их, что столь разношерстная
группа, как мы, состояла исключительно из родных братьев и сестер. И
эта была лишь одна из странностей добрейшего доктора.
Однажды знойным днем, в одиночестве охотясь в лесу за
насекомыми, я вышел из-за большого дерева и наткнулся на удивленного
Гузмана - он совершенно неподвижно застыл над ручьем с острогой в
руке. Мы возвращались в деревню вместе, и по дороге он изложил мне
свои взгляды на жизнь:
- Вас везде подстерегают опасности. Никогда не плавайте в реке
в одиночку. Под водой скрываются огромные твари. Здесь водятся
анаконды. Лес кишит змеями. Не забывайте об этом, когда отправитесь
в Ла Чорреру. Лес не прощает ошибок.
Я провел месяцы в джунглях Индонезии и каждый день ловил
насекомых в лесах Амазонки, с тех самых пор, как началось наше
путешествие в Сан-Хозе-дель-Энканто. У меня были свои представления
о лесных опасностях, но они меркли в сравнении с рассказами
безудержно жестикулирующего доктора, который брел рядом со мной. Нам
явно не повезло, что мы угодили в столь странную ситуацию. Гузман
держал жену в ежовых рукавицах. Он жил в кошмарном мире видений,
преследовавших его из-за пристрастия к коке. У жены его не было
случая перемолвиться словом с людьми, говорящими по-английски, с
того времени, как она поселилась в джунглях. Естественно, ее
интересовало, что творится в мире. Жевать коку ей не разрешалось, а
Гузман своим поведением все больше походил на мужчин племени витото.
То и дело происходили разные случайности, которые держали нас в
постоянном напряжении. Близ деревни убили бушмейстера, самую
ядовитую из гадюк, после чего принесли и стали демонстрировать всем.
Случайности? Скорее, дурные предзнаменования или зловещие события.
Как-то утром огромный тарантул, самый большой из тех, каких мне
приходилось видеть, совершил рейд по деревне - так, во всяком
случае, могло показаться со стороны, поскольку его внезапно
обнаружили почти в самом ее центре. А может быть, кто-то нарочно
выпустил его?
Ночью, за два дня до отправления, около нашей хижины загорелось
дерево. Во всем этом угадывалась недвусмысленная враждебность, и мы
ускорили подготовку к отправлению. Но без носильщиков было не
обойтись, а нанять их мы могли только после того, как мужчины
вернутся с охоты.
От Гузмана почти ничего нельзя было добиться. По поводу у-ку-хе
он сказал: "Это просто смехотворно, мой друг. Вам его не достать.
Эти люди даже не понимают испанского. Они говорят только на витото.
Пятьдесят лет назад здесь истребили сорок тысяч их соплеменников. У
них нет причин относиться к вам дружелюбно, а снадобье они держат в
строжайшем секрете. Что вообще вы здесь делаете? Мой вам совет,
убирайтесь из джунглей подобру-поздорову, пока это еще возможно".
Но он был и по-своему полезным источником информации: мы
узнали, что у-ку-хе всегда готовят с добавками золы других деревьев,
которую смешивают с ДМТ-содержащей смолой. Мы чувствовали, что
именно эти дополнительные ингредиенты и есть ключ к его оральной
активности, поскольку обычно ДМТ нейтрализуется ферментами в толстой
кишке. Деннис был полон решимости предпринять подробную ботаническую
идентификацию "таинственных активизаторов". В идеале мы надеялись
первыми составить хорошую коллекцию этих растений. Это будет нашим
скромным вкладом в этноботанику Амазонки.
